Марина тихо допивала безвкусный, остывший кофе, глядя в окно на серый ноябрьский дождь. За окном — мир как мир, люди спешат, машины снуют. А здесь, на кухне, время словно застыло, зацепившись за ворсинки старого полотенца.
Она только что закончила занятие с учеником-десятиклассником, который никак не мог выучить пассивный залог. За эти полтора часа она заработала 1100 рублей. Свои, личные. Те самые, которые Андрей называл «карманными копейками» Марины.
Унизительно, да. Но эти копейки давали ей иллюзию свободы — маленький глоток воздуха в наглухо запертой квартире.
За три дня до этого она попросила денег у него — Андрея, Кормильца, Столпа. Не на новое пальто, нет. На онлайн-курсы по бизнес-английскому и основам администрирования. Курсы стоили дорого — почти треть его зарплаты. Но они были ключом, понимаете? Ключом, который мог бы наконец открыть дверь в собственную школу, к ее мечте.
— Ты серьезно, Марина? — Он тогда засмеялся громко, с этим своим чуть надменным «кормильческим» придыханием. — Какая школа? Ты, мать его, филолог, у тебя ребенок, сидишь дома! На кого ты его оставишь? И вообще, какая коммерция? Это тебе не романы читать, а мужские игры. Забудь.
Она не стала спорить. Спорить с ним — все равно что биться головой о кирпичную стену: больно и бессмысленно. Просто тихо ушла в спальню, чувствуя, как внутри все сжимается до размера грецкого ореха.
А сегодня утром это случилось.
Он пришел с работы, радостный, словно выиграл в лотерею. В руках — тяжелый, шуршащий пакет из элитного бутика.
— А ну-ка, Лиза, иди сюда! Посмотри, что папа себе купил! — Андрей, казалось, даже не заметил Марины, стоящей у гладильной доски.
Лиза подошла, любопытная. Андрей с торжеством вытащил... Кожаный портфель: темно-коричневый, дорогой, пахнущий кожей, обработанной в Италии. Он сиял, словно маленькое домашнее солнце.
— Ты посмотри, Лизок, какая вещь! Ручная работа! Двадцать семь тысяч! Между прочим! — Мужчина похлопал портфель по корпусу, будто это был преданный пес. — Вот это, доча, инвестиция. Это статус. Это показывает, кто в этом доме добытчик.
Он посмотрел на Марину. И в этом взгляде было все: презрение к ее «копейкам», гордость за свой «статус» и, главное, прямое, незамутненное унижение.
— Вот смотрю я на него, Марина, — он кивнул на портфель. — И думаю: а ты просила на свои... баловства? Курсы? Это — настоящее дело. Твои хотелки — пустой звук.
У Марины в этот момент не просто дрогнула рука, — у нее внутри что-то щелкнуло. Словно порвалась тончайшая, но самая важная струна. Она молчала, смотрела на этот глупый, пафосный портфель. И впервые за десять лет брака ей стало не просто обидно. Ей стало ХОЛОДНО. Холодно и очень, очень ясно.
«Двадцать семь тысяч на мертвую кожу. И ноль на мое будущее».
Она стиснула зубы и сделала то, что никогда не делала при нем. Подняла глаза.
— Андрей, — голос был ровный, как стальная линейка. — Ты считаешь, деньги в доме — мужские?
— Абсолютно, — он небрежно махнул рукой, укладывая портфель на полку. — Ты же слышала.
— Хорошо, — кивнула Марина. — Я запомнила.
Прошла неделя. Марина провела ее, будто находясь в параллельном измерении. Физически — дома: варит борщ, проверяет уроки. Ментально — она уже за пределами этой квартиры.
Андрей уехал в командировку. В крупную, важную, на три недели. С этим своим блестящим, дорогущим портфелем, конечно. Перед отъездом он кинул Марине на кухонный стол пять тысяч рублей — на расходы.
— В этом месяце хватит, — сказал он, даже не глядя. — Больше не проси. Деньги, напомню, мужские.
Марина просто взяла купюры и сказала:
— Хорошо.
Из этих пяти тысяч она потратила ровно тысячу. На такси до центра и оплату часа работы с очень, ОЧЕНЬ въедливым юристом.
Еще в самом начале, когда они покупали квартиру, Марина настояла на брачном договоре. Не потому, что была меркантильной, — она была романтиком. Просто ее мама сказала: «Дочь, документ — это не про недоверие. Это твоя страховка, если у него "крышу снесет"».
Марина достала старый, пожелтевший контракт из книжного шкафа. Юрист, Эдуард, сухой, как осенний лист, водил пальцем по строкам.
— Вот он, Марина Николаевна. Ваш козырь, — Эдуард ткнул в пункт, написанный мелким, почти незаметным шрифтом.
Пункт 5.4. «Особые условия использования жилья в период служебных командировок». Он гласил: если один из супругов находится в командировке, длящейся более двадцати календарных дней, и в течение этого срока не оплачивает целевой коммунальный счет (например, только за воду), другой супруг имеет право временно переоформить договоры обслуживания на себя и автоматически упростить процедуру юридического разграничения жилого имущества в случае развода.
Звучит занудно, правда? Но смысл был дикий, абсолютно дикий: этот пункт был заложен юристами Андрея, чтобы он мог быстрее отжать квартиру, если Марина вдруг сбежит за границу с каким-нибудь альфонсом. Они просто не учли, что командировка может быть долгой, а Марина — умной.
— Его командировка — двадцать один день, — прошептала Марина. — Он вернется на двадцать второй.
— У вас, Марина Николаевна, есть время до конца двадцатого дня. Счет за воду вы можете оплатить в любой день. Я бы посоветовал вам не тянуть. Оплатите завтра. А вот это, — Эдуард положил перед ней папку с ходатайством о разграничении, — подпишите. И передадим в суд. Молча.
В ту ночь Марина не спала. Она смотрела на спящую Лизу. Это был материнский инстинкт. Не месть, а защита гнезда. Ей не нужна была вся квартира, ей нужна была свобода, чтобы начать свою школу и обеспечить своего ребенка. А Андрей? Он сам сказал: деньги в доме — мужские. И правила — его. Ну что ж.
На следующий день, когда Андрей прислал ей короткое СМС: «У меня важная встреча. Не отвлекай», Марина надела свое лучшее, хоть и старое, пальто. Заехала в банк, оплатила тот самый счет за воду и отнесла квитанцию Эдуарду. Полная тишина.
Андрей прилетел на двадцать второй день. Уставший, довольный. Дорогой портфель стоял на полу, рядом с чемоданом.
— Ну что, соскучилась по своему кормильцу? — Он рассмеялся.
Марина сидела в кресле. На ее лице не было эмоций. Она достала из кармана сложенный вчетверо, очень официальный, пахнущий типографией лист.
— Андрей, вот тебе документ. Прочти.
Он взял его, раздраженно, не понимая, что за «баловство» придумала жена. Пробежал глазами. Потом еще раз. И еще. Его лицо начало меняться, словно тесто на дрожжах: сначала недоумение, потом злость, а потом... чистый, незамутненный страх.
— ЧТО ЭТО ТАКОЕ?! ЭТО... ЭТО КАКОЙ-ТО РАЗВОД! МАРИНА, ТЫ ЧТО СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?!
Он стоял, красный, как рак, сжимая в руке этот лист. Он кричал, а она в это время увидела в углу тот самый, дорогой портфель. И поняла, что его слова: «Деньги в доме — мужские» — стали для него самым дорогим приговором. Продолжение>>