Тридцать первое декабря, начался как обычно. С суеты. С самого утра я носилась по квартире, как заведенная. Дом должен был сиять. Не просто быть чистым, а именно сиять, потому что сегодня вечером к нам придут гости, а значит, придет свекровь, Тамара Павловна. А для нее любая пылинка — это личное оскорбление. Поэтому я натирала паркет до блеска, драила сантехнику до ослепительного сияния и протирала каждый листочек на фикусе, который она нам подарила со словами: «Пусть в вашем доме будет хоть что-то живое и красивое». Я тогда улыбнулась, а муж, Олег, рассмеялся, хлопнув меня по плечу: «Мама у меня с юмором, привыкай». Я и привыкала. Уже пятый год.
Воздух в квартире был густым и многослойным. Он пах хвоей от настоящей, пушистой елки, которую мы нарядили еще неделю назад, терпкой цедрой мандаринов, гора которых возвышалась в хрустальной вазе, и, конечно, едой. С кухни доносился аромат запекающейся курицы, пряный дух специй для глинтвейна — безалкогольного, разумеется, который я варила для гостей, — и свежесть овощей для бесчисленных салатов. На мне был старый халат, волосы собраны в небрежный пучок, а руки пахли луком и укропом. Я чувствовала себя не хозяйкой праздника, а его обслуживающим персоналом. Весь этот марафон был не для меня. Не для нас с Олегом. Он был для гостей. Для картинки. Для «что люди скажут».
Олег проснулся поздно, ближе к полудню. Вышел из спальни, потягиваясь, свежий и отдохнувший. Окинул взглядом мою беготню, идеально чистые полы, сверкающие окна. Кивнул одобрительно, словно принимал работу у наемного сотрудника.
— Молодец, стараешься. Не забудь рубашку мне погладить, ту, что мама подарила. Синюю.
Он прошел на кухню, взял с тарелки кусок колбасы, который я нарезала для бутербродов, и уселся перед телевизором. Весь день он провел так: переключая каналы, комментируя новости и изредка давая мне ценные указания. «Салат „Оливье“ без моркови делай, я ее не люблю». «Музыку потом подбери какую-нибудь нормальную, не заунывную». «Проверь, лед в морозилке есть?». Я кивала, улыбалась и делала все, что он говорил. Я так устала от этой улыбки. Она приросла к лицу, как маска. Иногда мне казалось, что если я перестану улыбаться, мышцы лица просто забудут, как это делать по-настоящему.
Ближе к вечеру, когда стол был почти накрыт, а я, наконец, сменила халат на скромное платье, в груди защемило. Острая, внезапная тоска по маме. Она жила в другом городе, за тысячу километров отсюда, и мы не виделись уже почти год. Я представила ее маленькую, уютную квартирку, ее добрые глаза, почувствовала на языке вкус ее фирменного пирога, который она всегда пекла к Новому году. Рука сама потянулась к телефону. Гости должны были прийти с минуты на минуту, у меня было буквально несколько мгновений. Я забилась в самый дальний угол кухни, подальше от шума телевизора, и набрала знакомый номер.
— Мамочка, привет! С наступающим тебя! — выпалила я, как только услышала ее голос.
— Доченька! И тебя, родная моя! Я так рада тебя слышать! Как ты там? Все хорошо?
Голос мамы был таким теплым, таким родным, что у меня на глаза навернулись слезы. Я быстро смахнула их тыльной стороной ладони.
— Да, мамуль, все отлично. Готовимся, вот, гостей ждем. Просто хотела тебя поздравить, пожелать здоровья, счастья…
Мне хотелось сказать ей, как я скучаю. Как мне ее не хватает. Как я устала и как мне одиноко в этом большом, сияющем доме. Но я не могла. За спиной у Олега появится его мама, и любой намек на жалобу будет расценен как бунт. Как неуважение к их семье, «которая меня приняла и всем обеспечила». Поэтому я говорила стандартные, пустые слова поздравлений, а сама просто вслушивалась в ее голос, впитывая его, как губка.
И в этот самый момент на кухню влетел Олег. Лицо его было перекошено от гнева.
— Брось телефон! Кто разрешил звонить? — его голос был не громким, а шипящим, злым.
Я даже не успела ничего ответить. Он резким движением выбил трубку у меня из руки. Телефон с глухим стуком ударился о кафельный пол. В трубке что-то пиликнуло, и голос мамы оборвался на полуслове. Я смотрела на аппарат, лежащий на полу, потом на мужа. Внутри все похолодело.
В дверях кухни, словно сошедшая с трона королева, появилась Тамара Павловна. Она смерила меня презрительным взглядом с головы до ног, скривила губы и процедила, достаточно громко, чтобы слышали первые вошедшие в прихожую гости:
— Шевелись, корова, обслуживай гостей! Стол не накрыт, а она тут лясы точит.
И в эту секунду что-то во мне сломалось. Окончательно и бесповоротно. Та пружина, которую я сжимала пять лет, с оглушительным треском лопнула. Я медленно подняла телефон. Экран был цел. Я посмотрела на мужа, на его самодовольное лицо. Посмотрела на свекровь, источающую яд. И улыбнулась. На этот раз по-настоящему.
Что ж, вы хотели праздника? Вы его получите. Такое праздничное угощение, которого точно не ждали.
Я молча положила телефон в карман платья. Не сказав ни слова, прошла мимо них в гостиную. Гости уже собирались за столом, рассаживались, громко смеялись, передавали друг другу тарелки. Олег и его мать вошли следом, их лица снова приняли благодушное, гостеприимное выражение. Никто ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Для них я была лишь частью интерьера, функцией, которая должна наполнять тарелки и бокалы. И я начала играть свою роль. Последний раз.
Мои движения стали выверенными, почти театральными. Я двигалась вокруг стола с неестественной грацией, подливая гостям напитки, подкладывая салаты. На лице моем застыла вежливая, но отстраненная улыбка. Я ловила на себе взгляды мужа — он был доволен. Его маленькая воспитательная акция сработала, жена снова стала послушной и исполнительной. Свекровь тоже наблюдала за мной с видом победительницы, изредка бросая короткие команды: «Принеси еще хлеба», «Убери пустую тарелку». Я выполняла все. Беспрекословно.
Внутри меня была звенящая пустота. Не было ни обиды, ни злости, ни слез. Была только холодная, кристальная ясность. Каждое слово, каждое движение моих мучителей отпечатывалось в сознании с фотографической точностью. Я вспоминала, как Олег впервые повысил на меня голос, когда я задержалась у подруги на полчаса. «Моя жена должна быть дома, когда я прихожу с работы!» — сказал он тогда. Я извинилась. Я думала, он просто устал.
Я вспоминала, как Тамара Павловна, придя к нам в первый раз после свадьбы, прошлась по моей маленькой, но уютной съемной квартире и заявила: «Ну, для начала неплохо. Но жить так, конечно, нельзя. У Олега должен быть дом, соответствующий его статусу». И мы переехали в эту огромную квартиру, которую купили ее родители, где я никогда не чувствовала себя дома. Я и тогда промолчала.
Я вспоминала сотни таких мелочей. Как мне не разрешали пойти на курсы кройки и шитья — «Зачем тебе это, сиди дома, занимайся хозяйством». Как критиковали мою стряпню, мою одежду, моих подруг. Как выставляли меня недалекой простушкой перед своими важными друзьями. А я все терпела. Я верила, что это любовь такая, требовательная. Что я должна заслужить их одобрение, стать лучше, идеальнее. Я думала, что проблема во мне.
Гости веселились. Они произносили тосты за здоровье, за успех в бизнесе, за семью. Семью! Какое издевательство. За столом сидели начальник Олега с женой, пара дальних родственников и несколько друзей семьи. Все они видели перед собой картину полного благополучия: успешный сын, заботливая мать, скромная и услужливая жена. Идеальная открытка. Мне стало смешно от этой мысли.
— А теперь давайте предоставим слово хозяйке нашего дома! — громко провозгласил один из гостей, когда я в очередной раз обходила стол с блюдом горячего. — Анечка, скажите же что-нибудь!
Все взгляды обратились ко мне. Олег ободряюще кивнул, мол, давай, не подведи, скажи пару дежурных фраз. Свекровь смотрела выжидающе. В глазах ее читалось: «Только попробуй ляпнуть что-нибудь не то».
Я поставила блюдо на стол. Медленно выпрямилась, одернула платье. Сердце в груди не стучало, оно гудело, как натянутая струна. Я обвела взглядом всех собравшихся — сытые, довольные лица, немного раскрасневшиеся от жары и веселья.
Я начала говорить. Тихо, но так, чтобы слышал каждый.
— Вы знаете, я действительно хочу сказать. Не просто тост. А нечто более важное.
Шум за столом понемногу стих. Все смотрели на меня с любопытством. Олег слегка напрягся.
— Сегодня, примерно за пятнадцать минут до вашего прихода, я разговаривала по телефону. Я звонила своей маме, чтобы поздравить ее с Новым годом. У меня было всего несколько минут, и я хотела просто услышать ее голос.
Я сделала паузу, посмотрев прямо на мужа. Он побледнел.
— Мой дорогой муж, Олег, посчитал, что я не имею права на это. Он влетел на кухню и выбил телефон у меня из рук. Со словами: «Кто разрешил звонить?». Просто выбил. И телефон упал на пол. А мама на том конце провода услышала только грохот и тишину.
За столом воцарилась мертвая тишина. Было слышно, как тикают большие напольные часы в углу. Лица гостей вытянулись. Они перестали жевать.
— А сразу после этого, — я перевела взгляд на застывшую, как изваяние, свекровь, — моя дорогая свекровь, Тамара Павловна, добавила, чтобы я не мешалась под ногами. Она сказала, цитирую: «Шевелись, корова, обслуживай гостей».
В комнате можно было услышать, как пролетит муха. Начальник Олега медленно опустил вилку на тарелку. Его жена приоткрыла рот от изумления.
— Так вот, уважаемые гости. Все, что вы видите на этом столе, — я обвела рукой тарелки с едой, — приготовила та самая «корова». Этот дом, в котором так чисто и красиво, убран тоже ею. Последние пять лет я старалась быть идеальной женой и невесткой. Я молчала, когда меня унижали. Улыбалась, когда хотелось плакать. Я верила, что так нужно, что это и есть семья.
Голос мой не дрожал. Он был ровным и холодным, как лед.
— Но сегодня я поняла. Семья — это не клетка. И любовь — это не унижение. Поэтому мое главное праздничное угощение для всех вас сегодня — это правда. А мое главное угощение для себя — это свобода.
Я посмотрела на Олега. Его лицо было багровым от ярости и стыда. Тамара Павловна, наоборот, стала белой как полотно.
— Замолчи! Немедленно замолчи! — прошипел Олег, вскакивая со своего места. — Что ты несешь? Ты все выдумала!
— Сядь, — сказала я все тем же спокойным голосом. И он, к моему собственному удивлению, сел. Видимо, сила моего спокойствия была страшнее любой истерики.
Свекровь, придя в себя, избрала другую тактику. Она схватилась за сердце и картинно застонала.
— Ох, плохо мне! Давление! Она меня в могилу свести хочет! Неблагодарная! Мы ее в дом взяли, из ее деревни вытащили, а она вот как!
Несколько гостей сочувственно-растерянно посмотрели на нее. Но тут произошло то, чего я никак не могла ожидать.
Тихая пожилая женщина, дальняя родственница со стороны свекра, которую я видела всего пару раз в жизни, вдруг громко сказала, обращаясь к Тамаре Павловне:
— Хватит, Тамара. Не устраивай представление. Мы все знаем, какая ты. Я еще твоего первого мужа помню, царствие ему небесное, как ты его доводила. Ничего не изменилось. А девочка говорит правду. Стыдно должно быть. Взрослые люди, а ведете себя как…
Она не договорила, но этого было достаточно. Весь спектакль Тамары Павловны рассыпался в прах. Она уставилась на родственницу с нескрываемой ненавистью. А я… я впервые за вечер почувствовала, как к глазам подступают слезы. Но это были слезы облегчения. Я была не одна. Меня услышали.
Олег что-то бормотал, пытался оправдываться перед начальником, который смотрел на него с нескрываемым презрением. Гости неловко заерзали, кто-то начал спешно собираться, ссылаясь на срочные дела. Праздник был непоправимо испорчен. Их идеальная картинка разлетелась на тысячи осколков.
Я больше ничего не сказала. Молча развернулась и пошла в спальню. Я не стала собирать вещи. Зачем? Ничего из того, что было в этом доме, мне не принадлежало. Ни мебель, ни посуда, ни стены. Даже воспоминания были чужими, фальшивыми. Я просто сняла с вешалки свое старое пальто, которое свекровь называла «убожеством», и сунула ноги в удобные зимние ботинки. В кармане лежал кошелек с небольшой суммой, которую я откладывала с редких денежных подарков от мамы, и телефон. Больше мне ничего не было нужно.
Выходя из квартиры, я не обернулась. Из гостиной доносились обрывки ругани, чьих-то оправданий и плача. Но все это было уже не про меня. Это был шум из другой жизни, из другого мира. Я тихо прикрыла за собой тяжелую дубовую дверь и сделала первый шаг по лестнице вниз.
На улице было морозно и свежо. Снег тихо падал крупными хлопьями, укрывая город белым покрывалом. И в этот момент небо взорвалось сотнями разноцветных огней. Начался новогодний салют. Я остановилась посреди пустого двора и подняла голову. Красные, зеленые, золотые вспышки расцветали в темном небе, и их грохот заглушал все остальные звуки. Впервые за долгие годы я смотрела на салют не из окна чужой квартиры, чувствуя себя пленницей. Я стояла под открытым небом, одна, свободная, и вдыхала полной грудью холодный, чистый воздух нового года. Моего нового года. Моей новой жизни.