Мое тело иссохло в гробу. Но душу я сумел сохранить.
Есть ли на свете такое царство, которое надолго переживает своего основателя? Распри раздирают его изнутри, враги — снаружи. Воистину, тогда и пожалеешь, что ты видишь все это, будучи не в силах вмешаться. Много ли стоит твое могущество и магия после смерти? Каково смотреть на то, как рушатся возведенные тобою стены под ударами вражьих катапульт? Как те, что клялись в преданности твоему дому, сами открывают ворота врагам в тщетной надежде спасти свои ничтожные жизни. А потомки твои, плоть от плоти, преклоняют колени перед теми, кого могли бы стереть в прах движением руки…
Пядь за пядью, грань за гранью я возвожу себе обиталище. Оно растет из моей высохшей груди, с которой дерзкие грабители сорвали одеяние, тщась отыскать спрятанные сокровища. Когда это было? Без тела начинаешь отвыкать от времени, забываешь, чем год отличается от дня. Они разорили и разграбили мою столицу, сровняли с землей великий город, плод трудов моих, и мало кому удалось спастись бегством. Мои правнуки стали рабами ничтожеств, которым мало оказалось власти над живыми. Они захотели надругаться над мертвыми.
Я видел, как они срывали золото и самоцветы с останков моей семьи — жены, сыновей и их жен, дочерей и их мужей, внуков и внучек. Как со смехом волокли истлевшие трупы, чтобы бросить в огонь, — о, пламя этого костра опалило мою душу!
Мой саркофаг они взломали последним.
Помню: вид моего тела изумил и испугал их. Лицо мое изуродовано бальзамированием, но не потеряло суровой жестокости, не тронутые сединой волосы спадают на грудь. При жизни мой облик внушал благоговейный трепет, и смерть не сумела отнять это — но не в глазах гнусных выродков, недостойных зваться людьми. Я помню дерзкие, пытливые взгляды, похожие на выплеснутый тебе в лицо ушат нечистот. Страх ушел быстро, и они с тем же глумливым смехом, под гортанную брань принялись рвать мой сине-золотой покров и одеяние. Напрасно — тогда душа моя еще не выстроила себе дома. Я помню окровавленный топор, взлетевший над моей рукой, — не смогли снять с пальцев золотые перстни.
Я, по чьей воле некогда гибли люди и целые царства, был бессилен помешать надругательству над моим телом.
Однако дух мой не напрасно уцелел. Всей яростью и ненавистью я ударил. Сейчас, вспоминая об этом, я смеюсь: направь такой удар живые руки, эти алчные ничтожества смяло бы в кровавую пыль. Он же всего лишь заставил шевельнуться пальцы на обреченной кисти.
Но и этого было достаточно. Грудь мою словно оросило терпкое вино — так страшно они завопили, опрометью кинулись к низкому выходу, топча и рубя друг друга. Скоты, притворяющиеся людьми. Нет — люди, пожелавшие стать скотами. Пускай и участь ваша будет скотской.
С тех пор по людскому счету прошло немало лет. Камни моей столицы рассыпались в прах, основания стен и домов скрылись под песчаным покровом, протянули к небу свои костлявые руки-ветви иссохшие деревья — жалкие остатки некогда пышных садов. Обмелела, а потом и высохла река, питательница города. Долго, очень долго не ступала на оскверненную землю нога человека.
А я жил и живу. Мне не трудно ждать, ибо время не угнетает меня. Мой дом готов, и он прекрасен — вырос из сердца старого дома, который все неподвластен тлению.
Но дух оказался подвластен.
Не сразу понял я, что происходит со мной. Я вдруг ощутил, что дух мой иссыхает, совсем как мое тело, как меркнет память, а мир вокруг съеживается до величины песчинки. И вскоре я сделаюсь такой песчинкой, подобно моим подданным, что давно обратились в прах.
Ужас и ярость — верные супруги, они редко расстаются. Человеческий страх раствориться в небытии воззвал к гневу, а гнев воскресил дремлющую мощь. Я стряхнул наваждение, как толщу пыли времен. Столько лет я жил после смерти — лишь мои чародейские познания удержали мой дух, не дав рассыпаться в миг кончины, как это происходит с обычными людьми.
Тогда я и решил выстроить себе дом — крепость против беспощадных орд и катапульт времени. Он дивно красив, мой дом, и он хранит все мои сокровища крепче стен и запоров. Моя мощь растет, я ощущаю это, хотя не представляю, кому и для чего она понадобится.
В таких размышлениях я и услышал голоса.
Человеческие голоса.
Что это за люди? Зачем они пришли сюда? Отчего не устрашились диких мест и развалин? Или вконец отчаялись, если мнят найти здесь убежище и покой?
Покой — забавное слово. В жизни его не найти, а после смерти… Для обычного человека — пустота. Для таких, как я… покой ли это?
Люди спорили о чем-то. Я отвык от человеческих речей, но без труда ощутил их чувства: злобу, усталость, досаду. Что ж, не удивлюсь, если они перессорятся здесь и прибавят свои тела к праху тех, кто давно лежит под саваном из песка.
***
***
А потом я ощутил искру.
Искра не злилась и не боялась, хотя устала не меньше прочих. Я слышал шаги искры, хотя не видел пока телесной оболочки. Человек шел сюда — зачем? Что вело его — простое человеческое любопытство? Или же нечто иное?
Старой занавесью взметнулась вековая пыль у разбитого входа в склеп. Недовольно загрохотали потревоженные камни. Послышался кашель, звук падения, свистящий шепот — должно быть, брань. Но человек шел.
И я понял, что жду, когда он подойдет. Что ждал его все эти годы, сколько бы их ни миновало там, в мире живых.
Человек — юноша — казался едва оперившимся птенцом, который только что вылетел из родного гнезда. Он носил оружие, но вряд ли его длинный кинжал хоть раз испил вдоволь вражьей крови. Шаги юноши были осторожны и все равно поднимали пыль. Не глядя на остатки разбитых гробов и статуй, он шел вперед.
Я ощутил, что мой дом пылает. Понимание, кто это и зачем он пришел сюда, пронзило меня, будто огненным чародейским клинком. Искра…
Молю тебя, скорее! Не медли!
Он подошел к моему саркофагу. Поднялся по высоким ступеням, пощаженным временем. Заглянул внутрь.
Мне почудилось, что все сыновья и дочери мои глядят на меня этими удивленными глазами цвета… цвета неба — не сразу я вспомнил подходящее сравнение. Так они смотрели при жизни. Так смотрела на меня искра.
Давай же, скорее! Неужели мне помстилось? Неужели твой приход сюда — лишь нелепая причуда случая? Неужели я ошибся? Это было бы горько.
Он протянул руки, заметно дрожащие, и взял дом моей души с моей мертвой груди.
Долго смотрел он на то, что сжимал в руках. Людям мой дом показался бы самоцветом, прозрачным, как яхонт, чьи грани даже во тьме переливаются сполохами цветных огней. Величиной он был с голову двухлетнего ребенка — таких самоцветов не рождают самые глубокие и щедрые чрева гор. Что может такой камень пробудить в человеческом сердце, кроме алчности?
Неужели я ошибся?
Нет.
Я ощутил, как согревают меня его руки — и взор. Медленно опустил он мой дом в поясную сумку. А потом бережно накрыл мое тело обрывками сине-золотого покрова.
Ты нашел меня. Я нашел тебя.
Все было не напрасно.
Так впервые за много лет я покинул свой склеп. Тьма — не помеха для моего взора, но смотреть здесь не на что. Былая боль и горечь ушли. Отныне им больше нет места здесь.
Он жив — и он пришел.
Но долго ли тебе трепетать на суровом ветру жизни, искра священного огня? Я чувствовал завистливые взоры его товарищей, слышал их мысли. Воистину на одну искру в мире — девяносто девять черных угольев, не желающих гореть и светить.
Я знал, что они сделают. И знал, что сделаю я сам.
Он уснул у гаснущего костра, точно ребенок, положив под голову сумку с моим домом. Спи, дитя мое, ни один злодей не потревожит твой сон. Ты — искра, но тебе суждено разгореться в костер до неба. Я не позволю тебе угаснуть безвременно. Не позволю погасить искру твоей же кровью.
Они уверены, что все получится. Трое. Тихо подошли они к спящему, ни одна песчинка не скрипнула под их ногами. Тихо зашуршал чей-то нож, покидая ножны, его лезвие сделалось алым в свете костра, будто уже напилось крови. Ближе, еще ближе…
И тогда я покинул свой дом, приняв свой прижизненный облик.
Они замерли на месте, точно увязли в топком болоте. Ни единого крика не сорвалось с их уст, лишь глухо шлепнулся на песок оброненный нож. Я не сказал ничего, но призвал свою мощь, которая столь долго дремала во мне, дремала и крепла.
Они упали на песок, забились в корчах — по-прежнему безмолвно, хотя глаза и рты их широко распахнулись в последней муке. Прежде чем успело умереть пламя костра, тела их иссохли заживо. И не осталось ни зависти, ни подлых умыслов, ни жестокой жадности. Лишь три безобразных трупа на остывающем песке.
Как же изумишься ты утром, когда проснешься! Но недаром горит в тебе мой огонь, маленькая искра. Ты вспомнишь сон, что привиделся тебе нынче ночью. Вспомнишь и старое, полустершееся изображение на медальоне, что хранится в твоей семье много веков. Ты узнаешь мое лицо — не высохшее уродливое лицо мумии, а лик великого царя-чародея, некогда повергавший в ужас целые войска и народы. Ты поймешь, чья кровь течет в тебе, потомок моей правнучки, спасшейся в ночь гибели моего города. И поймешь, на что кровь зовет тебя.
А потом я сам приду к тебе. И позову открыто.
Автор: Аполлина Рия
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58849-dom-moei-dushi.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: