Арт-резиденции не только дают художнику возможность съездить в какое-то интересное место, но и увидеть, как твоя работа появляется в пространстве, где она действительно нужна, как искусство преображает депрессивные территории, как меняет жизнь людей. Художники Владимир Наседкин и Татьяна Баданина в этом году были резидентами «Выксы», участвовали в триеннале Echigo-Tsumari в горной префектуре Ниигата в Японии, но также они рассказали нам про свой опыт пребывания в советских Домах Творчества, про которые сегодня мало кто вспоминает, и, кажется, очень зря. Ну, а мы публикуем их интервью, пока ещё продолжается open call на следующий год в арт-резиденцию в Выксу и надеемся, что опыт Владимира и Татьяны будет полезен следующим участникам программы.
Вопросы: Алина Стрельцова
Наш с вами сегодняшний разговор посвящен опыту художника в резиденции, а я неоднократно сталкивалась с мнением, что резиденции предназначены в большей степени для молодых авторов, которые ещё не обременены семьёй, домашними делами, могут постоянно переезжать из города в город и копить нужные строчки в резюме. Именно поэтому мне так интересно поговорить на эту тему с уже состоявшимися художниками. Как вам вообще опыт резидентов?
Владимир Наседкин: Нам этот опыт очень понравился. Готовы повторять хоть каждый год. Честно говоря, я тоже сначала думал, что резиденции — это для молодых художников, и сказал об этом Кристине Горлановой, которая курирует арт-резиденцию Выксы. Она ответила: конечно, нет, с чего вы это взяли? И мы на самом деле заметили, что и до, и после нас в Выксу приезжали художники лишь немногим нас моложе.
Татьяна Баданина: Мне кажется, резиденция совсем не про это. Резиденция — это место, где у тебя есть возможность отвлечься от повседневной жизни, от нашей московской суеты, от домашних дел, постоянных открытий и встреч. Нам сразу сказали, что можно вообще закрыть двери мастерской и ни с кем не встречаться. Просто мы не такие люди: в нашей мастерской был бесконечный день открытых дверей, мы встречались с жителями, проводили экскурсии и поэтому работали, в основном, по вечерам — с семи и до полуночи, когда уже все расходились по домам.
Владимир Наседкин: На самом деле для нас резиденция — вполне привычный уклад, ведь ещё в советское время мы много ездили в Дома Творчества — в Сенеж, в Прибалтику, в Горячий Ключ, в Гурзуф, в Дом Творчества «Челюскинская», в Переславль-Залесский, все они были разные — скульптурные, живописные, графические. С окончанием советской эпохи эта система была разрушена, но нынешние резиденции для нас — это совершенный слепок Домов Творчества. Тогда, кстати, тоже в основном ездила молодёжь — художники, у которых ещё не было своих мастерских, как в то время и у нас.
Единственное серьёзное отличие — Выкса, как и многие другие современные резиденции рассчитывают, что художники будут работать с местным контекстом, что, конечно, очень правильно. Раньше выксунские кураторы настаивали на том, чтобы приезжие авторы буквально создавали свои объекты вместе с жителями-волонтерами. Сейчас такого жёсткого требования нет, но всё равно им хочется, чтобы мы общались с горожанами, рассказывали о своём творчестве, проводили мастер-классы и ридинг-группы или, например, лекции по искусству для родителей, которые привели детей на уроки рисования — чтобы те не сидели в ожидании, пока их дети закончат. А нам это как раз очень легко, мы любим общаться и делится опытом. На такие классы приходило по 7−10 человек, но постепенно, мы уверены, их станет больше.
Несколько лет назад в Выксе проходил круглый стол по социо-культурному проектированию, и выступали люди, которые прекрасно умеют считать коэффициенты эффективности и насколько рационально потрачены деньги. И мне показалось, эти специалисты сомневаются, что 7−10 подростков, которые приходят к художникам в резиденцию, оправдывают вложения в неё. Выкса небольшой город, но даже в таком масштабе десять или даже двадцать детей, которые смогут что-то взять от общения с резидентами, кажутся проектировщикам скромным результатам. Что бы вы могли на это возразить?
Владимир Наседкин: Художники провоцируют гораздо большие изменения в городе. Например, кураторы просят приезжающих к ним резидентов придумывать какие-то новые объекты для городского пространства. Но эти объекты не могут существовать сами по себе: если на площади появляется работа художника, волей-неволей приходится приводить в порядок саму площадь, оборудовать дороги и дорожки вокруг неё. Парк, где изначально устанавливали скульптуры, созданные в рамках Арт-Оврага, был полузаброшенным и небезопасным, сейчас это прекрасное благоустроенное и ухоженное пространство. Раньше на фестивале работали всего несколько человек, теперь в нём участвует практически весь город. Недавно перенесли башню Шухова в новый Шухов-парк — теперь там тоже появятся новые объекты художников, в том числе и наш, и это будет ещё одно хорошее место в городе. Нам рассказывали, что благодаря такой серьёзной культурной программе Анатолий Седых смог пробить в нижегородской администрации решение, чтобы половина сверхприбыли, которую приносит производство, оставалось в городе и шло на культуру, дороги, благоустройство, озеленение, то есть художники на самом деле дают очень многое.
Вы ведь много лет ездите в Японию и участвуете в похожем проекте по развитию территории средствами искусства. Не могли бы вы и о нём рассказать?
Владимир Наседкин: Мы участвуем в триеннале Echigo-Tsumari, проходит она в префектуре Ниигата, и, как рассказывают сами организаторы проекта, это был депрессивный сельский район в горах, откуда уезжали люди, бросая свои дома. Куратор Фрам Китагава родился в этих местах, и придумал триеннале в 2000 году именно для того, чтобы вернуть людей и жизнь в регион. И когда мы приезжали, то видели заброшенную школу, потому что некому больше туда ходить, дома, чьи крыши разрушены, поленницы, где гниют дрова. И господин Китагава пригласил в эти горы лучших мировых художников — с ним работал Кристиан Болтански, Цай Гоцян, Джеймс Таррелл, Марина Абрамович, Яёи Кусама. Из наших были Илья Кабаков, Леонид Тишков, Саша Пономарёв, Франсиско Инфанте, Саша Константинов, Никита Алексеев, Николай Полисский. Разумеется, когда все только начиналось, жители категорически не принимали современное искусство. Но когда начали приезжать туристы, выяснилось, что нужно кому-то присматривать за школой, где находится работа Болтански, любителей искусства необходимо кормить и выращивать для них больше риса и овощей, где-то размещать, и деревенские жители стали зарабатывать. Теперь молодежь больше не стремится уехать в Токио и в другие крупные города, ребята работают на туристических маршрутах, сохраняют и реставрируют объекты художников и, кстати, активно помогают в их создании. И нам говорили, что по префектуре можно путешествовать целую неделю, и то не увидишь все работы художников, созданные с 2000 года — так их много. И поскольку туристический поток велик, у организаторов появились деньги на реставрацию объектов, на зарплаты постоянных сотрудников — провинция ожила. Вся эта история, мне кажется, максимально близка тому, что делает у нас Николай Полисский и вся команда Архстояния — Никола-Ленивец ведь тоже был деревней, где крестьяне сидели без работы, а сейчас те мужики, что у него снеговиков лепили, держат гостиницы для приезжих любителей искусства.
А расскажите ещё про советские Дома Творчества. Мне кажется, сейчас почти не рассматривают ту систему как предшественницу нынешних резиденций.
Владимир Наседкин: В такие Дома ездили очень многие советские художники, ведь условия в них были совершенно невероятными — художникам предоставляли бесплатные жильё и питание, и самое главное — великолепные мастерские для живописи, литографии, шелкографии, офорта, керамики и скульптуры. Материалы и инструменты нужно было покупать самостоятельно, зато в Домах Творчества были магазины, где можно было найти очень редкие и хорошие материалы. Все это делал Художественный фонд СССР, и Дома Творчества располагались по всему Союзу — от Таджикистана до Прибалтики.
Заезды длились по два месяца, и одновременно в Доме Творчества могли работать и по пятьдесят, и по сто человек, съезжались художники со всех союзных республик. Это были настоящие плавильные котлы.
Были и тематические заезды, например, я участвовал в заезде от издательства «Мир» в 1987 году в Дзинтари. В тот год они решили проиллюстрировать все поэмы Пушкина и для этого пригласили двенадцать художников по числу поэм, среди них были, например, Юлий Перевезенцев и Леонид Тишков, Гриша Бернштейн и Сергей Коваленков. А чтобы художники лучше погрузились в атмосферу пушкинской эпохи из Тарту вызвали Юрия Лотмана — и он каждый вечер читал нам лекции о том времени. Правда тематические заезды были редки, чаще художники целенаправленно готовились к собственным выставкам, иногда мог приехать выставком — отсмотреть и отобрать работы к какой-нибудь экспозиции, но, в целом, никаких ограничений по темам или жёстких требований не было, атмосфера была очень свободной и доброжелательной.
Татьяна Баданина: Я тоже однажды попала на тематический заезд, он назывался «Спасём Арал», в нём участвовали, в основном, художники из республик Средней Азии. Среди них оказалось несколько авторов, которые, как и я, не имели никакого отношения к Аралу — и мы просто делали свои проекты, поскольку в том Доме творчества были отличные технические возможности, например, замечательные литографские станки. А ещё был заезд, посвящённый бумажной архитектуре. Правда мы застали лишь закат этой эпохи. Володя начал ездить с 1980 года, я — с 1985-го. А закончилось всё — в 1991-м. Но самое главное в Домах творчества — это атмосфера, все ходили друг к другу в мастерские — смотреть кто-что делал. Рядом всегда были люди много опытнее и талантливее, чем ты, с ними всегда можно было посоветоваться, освоить новые техники, например, научиться офорту. Были встречи, которые бы сейчас назвали мастер-классами, но тогда это просто были вечера, где, например, архитектор из Прибалтики показывал слайды со своими проектами, и на таких мероприятиях многое можно было узнать. Всё было очень демократично и доброжелательно.
Мне осталось только спросить вас про ваш собственный проект, который вы реализовывали в Выксе.
Татьяна Баданина: Мы делали каждый свой проект, формально они никак не связанны друг с другом, однако именно в Выксе получилось эту связь между ними нащупать — через наследие Владимира Шухова. Его очень любят и ценят горожане, и когда мы только приехали, то много времени посвятили изучению этого наследия — смотрели чертежи, читали дневники. Как мы знаем, плохо нарисованный самолёт никогда не взлетит, так вот Шухов, когда проектировал свои инженерные конструкции, создавал графически очень красивые вещи. И как раз его чертежи меня больше всего вдохновили.
Дело в том, что все последние годы я много думала о небесном Иерусалиме и делала небольшие рисунки на эту тему. Я пыталась вписать свои конструкции в кристалл, но из этого кристалла всё равно вырастала башня. И вот в Выксе мои размышления о небесном граде, башня Шухова и его чертежи каким-то чудесным образом соединились — и я стала делать башни. Затем я случайно узнала, что на Руси с XVI века стали очень популярны выносные фонари — во время церковных праздников их несли впереди процессии. Фонари считались символами Небесного Иерусалима, их так и называли — иерусалимами. А фонарь своей формой ведь тоже напоминает архитектурный объект, может быть, даже храм. И вот в моём проекте соединилась архитектурная форма башни, в основе которой чертежи Шухова, и идея светильника. Кроме того, из Японии я привезла бумагу ручного литья и бамбуковые палочки, которые позволили мне сделать для моих башен-фонарей жесткую конструкцию и дополнительно мы к ним прикрепили красные мешочки с песком -якоря, чтобы они не улетели от нас в небо.
Моя основная тема — это Небо, чаще всего я делаю объекты, которые соединяют небо и землю, нижний мир и верхний, — крылья или лестницы. Так вот башня — это тоже символ восхождения, но также это и воплощение защиты. И мне конечно, хотелось сделать подобную башню и в городском пространстве Выксы, но только башню световую, чтобы свет небесный разливался в этом городе. Правда за два месяца, которые мы провели в городе, я придумала несколько разных объектов, например, «Белая дорога», которая идёт все время прямо, а затем доходит до края обрыва и взмывает вверх.
Владимир Наседкин: У нас обоих было много идей. И объект, который в конечном итоге организаторы резиденции выбрали для Шухов-парка, представляет собой черную металлическую башню — изнутри она будет светиться. Этот образ также служит отсылкой к трудам Иоанна Лествичника и к лестнице святого Иакова, но находится эта башня посреди лабиринта. Сам лабиринт планируется устроить как своего рода музей под открытым небом, на его стенах можно будет разместить исторические артефакты, оставшиеся с дореволюционного производства. Блуждая внутри, человек должен будет найти дорогу к башне, подняться на самый верх и выглянуть в круглое окошко, чтобы увидеть окрестный пейзаж. Работы в Шухов-парке планируют завершить к 2027 году, тогда будет готова и наша архитектурная инсталляция «Русская крепость-музей».
Что же касается моего собственного проекта, который я показывал на отчётной выставке, он тоже связан с наследием Шухова. Когда я стал читать литературу по Шухову, то с удивлением обнаружил, что тот многое сделал для нефтяной отрасли. До него нефть буквально перевозили на осликах в бурдюках, и именно Шухов придумал всю современную систему прокачку нефти, ее хранение в резервуарах и доставку до места — по его проектам изготавливались нефтеналивные танкеры, баржи и шхуны, и эти танкеры шли прямо из Баку по рекам до Выксы. Поэтому в своем визуальном исследовании я обратился к геометрии судостроения, доводя ее в духе супрематистов до тотальной беспредметности. Повторяющиеся чертежи и модели самых разных барж сухогрузов, паромов, нефтеналивных танкеров и дебаркадеров реки Оки и Волги с использованием спутниковых фотографий, образуют, как мне кажется, ритмическую симфонию, где реальные образы в конечном счете дематериализуются, а категории красоты заменены утилитарностью и конструктивностью, где геометрические формы реальны и заполняют все пространство картин; где натура развоплощается в рисунке, в мелодии и игре линий, утрачивая свою вещественную тяжесть, чтобы вдруг проявился истинный чертеж вещей, их тайный смысл и скрытый замысел.
