— Спасибо, что поделился, — сказала она тихо. — У горя много лиц, но корень у него один.
Я кивнул, чувствуя неожиданное облегчение. Впервые за всё время кто-то просто выслушал меня — без страха, без осуждения, без попыток что-то объяснить.
Ночь была тихой и прохладной. Возвращаясь от кузнеца, я увидел тёмную фигуру. Женщина стояла на у плетня, прижимая к груди заломленную лучинку, и тихо всхлипывала.
— Ты?.. — я прищурился, узнав одну из женщин, встреченных у реки в первый день.
Она вздрогнула, судорожно перекрестилась тремя перстами.
— Чужак?.. Прости... я молилась... — в её голосе не было страха, только усталость и боль.
Лунный свет высветил её лицо — миниатюрное, с тонкими чертами. Серые глаза казались почти серебряными от слёз.
— Не спится? — спросил я осторожно.
— Одиночество душит, — прошептала она, снова касаясь пальцами лба. — Схоронила мужа, детей не нажили. Молюсь Женщине-Марии о терпении, Принцу-Отшельнику — о покое... Но сердце ноет, словно по живому режут.
— Пойдём к реке, — предложил я. — Ночью вода лучше слушает, чем люди.
Мы вышли к воде. Звёзды отражались в тёмной глади, и ночь казалась меньше и добрее. Она говорила, а я слушал. Рассказывала о том, как тяжело одной справляться с хозяйством, как ветшает изба, а сил починить всё нет.
И тогда случилось неожиданное — я начал говорить сам.
— А я... я будто между мирами заблудился, — тихо сказал я, глядя на тёмную воду. — Время здесь течёт как попало, люди говорят на знакомом языке, но живут по непонятным законам. Сам не знаю, зачем я здесь и есть ли мне обратная дорога, — продолжал я, чувствуя, как с души спадает камень. — Будто я призрак в чужом сне.
Когда я замолчал, она осторожно коснулась моей руки — тёплым, уверенным жестом.
— Спасибо, что поделился, — сказала она тихо. — У горя много лиц, но корень у него один.
Я кивнул, чувствуя неожиданное облегчение. Впервые за всё время кто-то просто выслушал меня — без страха, без осуждения, без попыток что-то объяснить.
Она посмотрела на меня, и в её глазах мелькнула благодарность.
— Благодарю, чужак. Меня зо...
— Не надо, — мягко, но твёрдо перебил я. — Сегодня ты — Лисичка. Пусть так и будет.
Она вздрогнула, словно от лёгкого укола, а затем в её глазах промелькнуло понимание. Пальцы её сложились в странный жест — не крест, а скорее сплетение, будто связывала невидимые нити.
Мы ещё долго сидели молча, пока первые лучи не тронули траву.
— Спасибо за беседу, чужак, — прошептала она, поднимаясь.
— Спасибо за доверие, Лисичка, — кивнул я.
Она ушла, а я остался у реки. Впервые я не чувствовал себя одиноким в этом странном мире.
В избе Чермина сидела у стола, перебирая травы. Её мутные глаза уставились на меня с пристальным вниманием.
— Долго бродил, — сипло произнесла она. — Нашёл утешение в чужих слезах?
Я вздохнул, садясь напротив.
— Мы просто разговаривали. Я... рассказал ей о своих страхах.
— И слово ты ей какое дал? — спросила ведьма, впиваясь в меня взглядом.
— Нет, — твёрдо ответил я. — Слово я не давал. Но... я хочу помочь ей. Отблагодарить за то, что выслушала.
— Опять за своё? — усмехнулась Чермина. — Руки чешутся спасать и помогать? Забыл про цепи и оковы?
— Я не спасать хочу! — вспылил я. — Я в кузнице Ардану помогал — и ничего! Никаких цепей! Почему с ним можно, а с ней нет?
Ведьма покачала головой.
— Глупец. С кузнецом ты работу делил. Ты — силу, он — умение. Вы были на равных. А с вдовой... ты будешь не помощником, а благодетелем. И между вами навеки ляжет этот долг.
Она встала и подошла к очагу.
— Долг — это цепь. Данное слово — это оковы. А благодарность... благодарность должна быть лёгкой, как птица. Выпустил — и забыл.
Она резко повернулась к очагу и смачно, с презрением плюнула в огонь.
Шипение было коротким и злым.
— Вот что я думаю о таких обещаниях. Пепел и пыль.
Потом она посмотрела на меня уже спокойнее.
— Хочешь помочь — помоги. Но не словом. Делом. Простым и молчаливым. Забор почини, воды натаскай. Сделай — и уйди. Не жди ни благодарности, ни взгляда.
— Но в чём смысл, если она не узнает?
— В том, что это будет чистая помощь, — её голос стал твёрдым. — Без долга, без цепи, без ожидания награды — вот единственная истинная доброта.
Я вышел из избы, оставив Чермину у очага. Её слова висели в воздухе, как дым после плевка в огонь. Возможно, я наконец начал учиться правилам этого мира.
Предыдущая глава
Начало здесь