Запах свежего ремонта – это особый аромат. Смесь штукатурки, клея для обоев, древесной стружки и надежды. Для Ольги этот запах был слаще самых дорогих французских духов. Она стояла посреди просторной гостиной, залитой мягким утренним светом, и боялась дышать. Три года. Три года они с Сергеем жили в режиме жесткой экономии, отказывая себе в отпуске, в новой одежде, в лишнем походе в кино, чтобы выплатить ипотеку досрочно и сделать здесь всё так, как она мечтала.
Она провела ладонью по фактурным обоям цвета «капучино». Идеально. Именно тот оттенок, который она искала два месяца, объезжая строительные рынки в выходные.
— Сереж, иди сюда! — крикнула она в сторону коридора, где муж возился с входной дверью, проверяя замки. — Посмотри, как солнце падает. Я же говорила, что здесь шторы нужны будут плотные, иначе летом сжаримся.
Сергей вошел в комнату, но его лицо не отражало той радости, что переполняла Ольгу. Он выглядел каким-то помятым, хмурым, словно у него болел зуб. Руки он держал в карманах джинсов, плечи были напряженно приподняты.
— Да, нормально, — буркнул он, даже не взглянув на окно. — Оль, нам поговорить надо.
У Ольги внутри что-то ёкнуло. Это женская интуиция, тот самый тревожный звоночек, который звенит за секунду до катастрофы, когда всё ещё кажется спокойным, но воздух уже наэлектризован. Она медленно опустила руку с образцом ткани, который прикладывала к стене.
— О чем? Что-то с рабочими? Плитку в ванной не так положили? Я же просила следить за швами…
— Нет, с плиткой всё нормально, — Сергей прошел к центру комнаты и остановился, глядя себе под ноги, на новенький ламинат. — Дело не в ремонте. Дело в маме.
Ольга выдохнула. Зинаида Петровна. Конечно. Ни одно важное событие в их жизни не обходилось без участия свекрови. Она была женщиной громкой, властной и обладала уникальным талантом заболевать или попадать в неприятности именно тогда, когда у сына намечалось что-то хорошее.
— Что случилось на этот раз? Давление? Или соседи снова залили? — в голосе Ольги проскользнула усталость.
— Хуже, — Сергей наконец поднял на неё глаза. В них читалась решимость, смешанная со страхом, словно он собирался прыгнуть в ледяную воду. — Маме тяжело жить на пятом этаже без лифта. Ты же знаешь, у неё суставы, одышка. Вчера врач был, сказал – нагрузки противопоказаны. Ей нужен покой и комфорт.
— Ну, это мы знаем, Сереж. Мы же обсуждали. Как переедем сюда, будем ей помогать больше. Может, продукты заказывать с доставкой, чтобы она сумки не таскала.
— Ты не понимаешь, — перебил он её, и голос его стал жестче. — Ей нельзя подниматься пешком. Вообще. Она вчера в обморок упала в подъезде. Соседка еле откачала.
Ольга сочувственно кивнула, хотя в голове мелькнула мысль: странно, что Зинаида Петровна не позвонила ей первой, чтобы в красках расписать свои страдания, как она любила это делать.
— Это ужасно, Сереж. Давай подумаем, может, санаторий? Или…
— Я уже подумал, — он сделал шаг к ней, словно наступая. — Мы отдадим эту квартиру маме.
В комнате повисла тишина. Такая плотная, ватная тишина, в которой было слышно, как гудит трансформаторная будка во дворе и как бешено застучало сердце Ольги.
— Что значит «отдадим»? — переспросила она шепотом, надеясь, что ослышалась. — Пустим пожить на время лечения?
— Нет. Насовсем. Она переедет сюда. Здесь второй этаж, лифт грузовой, парк рядом, поликлиника в соседнем доме. Ей здесь будет идеально.
Ольга смотрела на мужа и видела перед собой незнакомца. Куда делся тот Сергей, который вместе с ней клеил макеты расстановки мебели? Который радовался, когда они закрыли последний платеж?
— Сережа, ты в своем уме? — голос её задрожал, но она заставила себя говорить твердо. — Мы пахали на эту квартиру три года. Я продала бабушкино наследство – свою долю в даче, чтобы внести первоначальный взнос. Я брала подработки по ночам. Мы жили в «однушке» с твоими родителями первый год, пока копили, потом снимали этот клоповник на окраине… Это наш дом. Наш!
— И что? — Сергей начал раздражаться, его лицо пошло красными пятнами. — Это просто стены! Бетон и обои! А там – живой человек, моя мать! Ты предлагаешь мне смотреть, как она умирает на лестничной клетке, пока мы тут будем жировать на семидесяти квадратах?
— Никто не умирает! — Ольга тоже повысила голос. — Есть варианты размена! Можно продать её «хрущевку», добавить и купить ей квартиру с лифтом. Зачем отдавать нашу?
— Потому что продажа и покупка – это время! Месяцы! А ей плохо сейчас! И потом, её квартира стоит копейки, она убитая, там ремонт сто лет не делали. На что мы её поменяем? На студию в Новой Москве? Мама привыкла к простору, у неё вещей много.
— А я? — Ольга прижала руки к груди. — Я к чему привыкла? Я к чему должна привыкать? К съемным углам до пенсии? Мы планировали ребенка, Сережа! Куда мы принесем ребенка? В съемную квартиру, откуда нас могут выгнать в любой момент?
— Не начинай, — отмахнулся он. — Поживем пока в маминой квартире. Там, конечно, тесновато и ремонт нужен, но ничего, подкопим, сделаем. Зато мама будет в безопасности.
— В маминой квартире? На пятом этаже без лифта? — Ольга истерически рассмеялась. — То есть, маме там высоко, а мне с коляской и продуктами будет нормально?
— Ты молодая, здоровая, потерпишь! — рявкнул Сергей. — Что ты за эгоистка такая? Только о себе думаешь! Мать – это святое!
— Святое, — эхом отозвалась Ольга. — А жена? Жена – это так, расходный материал? Ломовая лошадь, на которой можно въехать в рай, а потом выгнать в стойло?
— Не передергивай! — он ударил кулаком по стене. — Я всё решил. Завтра перевозим мамины вещи. Ключи я ей уже отдал.
Ольга замерла. Мир вокруг неё качнулся.
— Ты… что сделал? Отдал ключи? Без моего согласия?
— Я не обязан спрашивать разрешения, чтобы помочь матери! Квартира оформлена на меня!
— Она оформлена в браке! — закричала Ольга. — Это совместно нажитое имущество! И там мои деньги, Сережа! Деньги от продажи дачи!
Сергей подошел к ней вплотную, его глаза сузились.
— Квартира — маме, и конец разговора! — отбрил муж. — Я не собираюсь из-за тебя ругаться с роднёй! Я единственный сын, и я не брошу мать ради твоих капризов и занавесок!
Ольга отшатнулась от него, как от прокаженного. В этот момент она поняла: спорить бесполезно. Перед ней стоял не партнер, не друг, не любимый человек. Перед ней стоял испуганный маленький мальчик, который до смерти боится расстроить мамочку, и ради её одобрения он готов переломать жизнь собственной жене.
— Хорошо, — тихо сказала Ольга. — Хорошо.
Сергей сразу обмяк, выдохнул, решив, что победил.
— Ну вот и умница. Я знал, что ты поймешь. Мама, кстати, обещала, что не будет сильно вмешиваться в ремонт, хотя ей не очень нравятся эти темные двери, но она смирится…
Он продолжал что-то говорить, но Ольга его уже не слушала. Она взяла свою сумку с подоконника и пошла к выходу.
— Ты куда? — удивился Сергей. — Мы же ещё люстру не повесили.
— Я за вещами. За своими вещами.
Ольга вышла из подъезда, села в машину и только там дала волю слезам. Она плакала минут десять, уткнувшись лбом в руль, проклиная свою наивность, свою жертвенность, свою слепоту. Как она не замечала раньше? Ведь звоночки были. Когда Зинаида Петровна выбирала, где они будут проводить отпуск. Когда Сергей срывался к маме посреди ночи, потому что ей «грустно». Когда любой конфликт заканчивался фразой: «Мама считает, что ты не права».
Ольга вытерла слезы, посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Глаза красные, тушь потекла. Но взгляд был жестким.
— Ну нет, — сказала она своему отражению. — Просто так я не сдамся.
Она не поехала на съемную квартиру собирать вещи. Она поехала к адвокату. Марина Леонидовна, давняя знакомая её семьи, приняла её без записи, увидев состояние Ольги.
— Рассказывай, — коротко сказала она, наливая воды.
Ольга выложила всё. И про ипотеку, и про дачу, и про «святую маму».
— Документы на продажу дачи сохранились? — деловито спросила адвокат.
— Да, конечно. И выписки со счетов, как я переводила деньги на первый взнос. И чеки по ипотеке, я платила со своей зарплатной карты все три года, у Сережи зарплата «серая», он мне наличными отдавал на продукты.
Марина Леонидовна хищно улыбнулась.
— Отлично. Ситуация не безнадежная. То, что квартира оформлена на него – это формальность. В браке всё делится пополам. Но, учитывая, что ты вложила добрачные средства – деньги от наследства, мы можем претендовать на большую долю. Плюс, у тебя есть доказательства, что ты платила кредит. Мы наложим арест на квартиру в качестве обеспечительной меры при подаче иска на развод и раздел имущества. Никто туда не въедет, пока суд не решит. А суды у нас долгие.
— Он отдал ей ключи, — напомнила Ольга.
— Сменим замки. Ты собственница наравне с ним. Ты имеешь право пользования.
Вечером Ольга вернулась в их пока ещё съемную квартиру. Сергей был там, собирал коробки. Он насвистывал какую-то мелодию, выглядел довольным. Видимо, уже отчитался маме, что «дожал» жену.
— О, явилась, — бросил он весело. — Давай, помогай. Мама завтра с утра хочет переезжать, надо машину заказать. И кстати, она просила, чтобы мы клининг вызвали перед её заездом, всё-таки пыль строительная…
Ольга молча прошла в комнату, открыла шкаф и достала чемодан.
— Сережа, — сказала она спокойно. — Никакого переезда не будет.
Он замер с книгой в руках.
— Ты опять начинаешь? Мы же всё решили.
— Ты решил. А я решила другое. Я подаю на развод.
Книга выпала из его рук с глухим стуком.
— Ты… из-за квартиры? Из-за квадратных метров готова семью разрушить?
— Семью разрушил ты, когда поставил каприз матери выше нашего будущего. И выше меня.
— Это не каприз! Ей тяжело!
— Ей шестьдесят пять лет, Сергей. Она здоровая женщина, которая просто любит манипулировать. Я сегодня звонила соседке по её дому, тете Вале. Спросила, как там Зинаида Петровна после обморока. Знаешь, что она сказала?
Сергей напрягся.
— Она сказала, что вчера видела твою маму, бегущую за автобусом с двумя полными сумками продуктов с рынка. Никакого обморока не было. Был спектакль для тебя, благодарного зрителя.
Лицо Сергея пошло пятнами.
— Ты врешь! Соседка слепая, перепутала!
— Допустим. Но это уже неважно. Важно то, что я наняла адвоката. Завтра утром на квартиру будет наложен арест. Я подаю иск о разделе имущества. У меня есть все документы, подтверждающие, что первоначальный взнос – это мои личные средства. Суд выделит мне долю. Скорее всего, две трети. И я свою долю продам. Кому угодно. Хоть табору цыган. И посмотрим, как твоей маме понравится жить с ними.
— Ты не посмеешь! — взвизгнул он. — Ты шантажируешь меня?!
— Я защищаю себя. Раз ты отказался меня защищать.
Сергей кинулся к телефону.
— Я звоню маме! Она тебе устроит! Ты пожалеешь!
— Звони, — равнодушно бросила Ольга, укладывая вещи. — Пусть приходит. Я и ей всё объясню.
Зинаида Петровна не заставила себя ждать. Она примчалась через сорок минут, видимо, на такси, забыв про экономию и больные суставы. Влетела в квартиру как фурия, даже не сняв обувь.
— Ты что удумала, вертихвостка?! — заорала она с порога. — Квартиру у нас оттяпать хочешь? Я костьми лягу, но ты ничего не получишь! Это мой сын заработал!
— Ваш сын, Зинаида Петровна, три года платил только за бензин и свои обеды. Вся его зарплата уходила «на развитие бизнеса», которого нет, и на ваши бесконечные «лечения». А ипотеку платила я. И ремонт делала я.
— Ты врешь! Сереженька, скажи ей!
Сергей стоял в углу, бледный и растерянный. Меж двух огней он окончательно потерялся.
— Мам, она к адвокату ходила… У неё чеки есть… — промямлил он.
Свекровь осеклась. Слово «чеки» подействовало на неё отрезвляюще. Она сменила тактику. Плюхнулась на диван, схватилась за сердце и закатила глаза.
— Ой, всё… Довели мать… Сердце колет… Воды! Убийцы!
Ольга спокойно посмотрела на этот театр одного актера. Раньше она бы уже бежала за корвалолом, мерила давление, вызывала скорую.
— Сережа, дай маме воды. А если ей действительно плохо – вызывай врачей. Пусть зафиксируют приступ, отвезут в кардиологию. Там как раз проверят и суставы, и сердце.
При упоминании стационара Зинаида Петровна чудесным образом исцелилась. Она резко выпрямилась, глаза её сверкнули злобой.
— Гадина ты, Олька. Я всегда знала. Пригрели змею на груди. Ничего, бог тебя накажет. Подавись ты своей квартирой! Сережа, пошли! Нечего с ней разговаривать. Пусть сидит одна в своих стенах, без мужа, без детей! Никому ты не нужна будешь, старая дева!
— Я ещё не старая, — улыбнулась Ольга. — И у меня всё будет. Потому что я умею строить, а не разрушать.
Сергей посмотрел на жену. В его взгляде на секунду мелькнуло что-то похожее на сожаление. Или на зависть к её силе.
— Оль, может… может, не надо развода? — тихо спросил он. — Ну, придумаем что-нибудь другое для мамы…
— Нет, Сережа, — Ольга застегнула молнию на чемодане. — «Квартира – маме, и конец разговора». Ты сам это сказал. Слова имеют вес. Ты свой выбор сделал. Теперь живи с мамой. Вы идеально подходите друг другу.
Она выкатила чемодан в прихожую.
— Ключи от новой квартиры верни. Прямо сейчас. Или я вызываю МЧС вскрывать дверь, показываю им документы на собственность и говорю, что там посторонние захватили жилье. Будет скандал на весь подъезд.
Сергей, понурив голову, достал связку ключей из кармана. Зинаида Петровна попыталась перехватить его руку:
— Не отдавай! Пусть судится!
Но Сергей отдернул руку и протянул ключи Ольге. Он был сломлен. Он понимал, что проиграл не квартиру. Он проиграл жизнь, в которой его уважали.
Ольга взяла холодный металл в ладонь.
— Прощайте, — сказала она.
Она вышла из квартиры в ночную прохладу. Такси уже ждало. Она поехала не к маме, не к подруге. Она поехала в свою новую квартиру. Туда, где пахло ремонтом и свободой.
Поднявшись на этаж, она открыла дверь. Включила свет. Пустая гостиная встретила её тишиной. Никакой мебели, только шторы, которые она так любовно выбирала.
Ольга бросила чемодан на пол, расстелила на ламинате плед, который захватила с собой, налила вина в пластиковый стаканчик (бокалов ещё не было).
Было страшно. Впереди были суды, дележка, грязь, сплетни родственников. Но это было потом. А сейчас она была дома.
Она сделала глоток вина и посмотрела на стену, где планировала повесить телевизор.
— Ничего, — сказала она вслух. — Куплю проектор. Всегда хотела проектор, а Сережа был против.
Телефон пискнул. Сообщение от Сергея: «Мама плачет. Ты жестокая».
Ольга заблокировала номер. Затем нашла контакт «Свекровь» и отправила его в черный список следом.
В эту ночь она спала на полу, укрывшись пальто, но спала крепче, чем за все последние годы. Ей снилось, что она сажает цветы на балконе. И никто не стоит над душой, советуя, что герань – это мещанство, а петунии – слишком ярко.
Развод был долгим и муторным. Зинаида Петровна писала жалобы во все инстанции, рассказывала соседям, что невестка – аферистка. Сергей на суде мямлил, что он тоже вкладывался «трудом и моральной поддержкой». Но чеки и документы – вещь упрямая. Суд присудил Ольге 70% квартиры. Оставшиеся 30% Сергей, под давлением матери, пытался продать «черным риелторам», чтобы насолить бывшей жене, но Ольга выкупила эту долю сама, взяв небольшой кредит. Ей было важно, чтобы этот дом принадлежал только ей.
Прошел год.
Ольга сидела на балконе своей квартиры, пила утренний кофе и смотрела на парк. Квартира преобразилась. Она переделала всё, что напоминало о присутствии мужа. Вместо сдержанного бежевого появились яркие акценты. В углу стояло удобное кресло для чтения, о котором она мечтала.
Звонок в дверь. Ольга удивилась – она никого не ждала.
На пороге стоял курьер с цветами.
— Ольга Николаевна? Вам доставка.
Она взяла букет. Белые тюльпаны. В записке не было имени, только фраза: «Прости, что был идиотом».
Ольга усмехнулась. Она знала, от кого это. До неё доходили слухи через общих знакомых. Сергей так и жил с мамой в «хрущевке» на пятом этаже. Зинаида Петровна действительно слегла – не от болезни, а от злости и характера, превратив жизнь сына в ад бесконечными капризами. Он пытался встречаться с женщинами, но ни одна не выдерживала конкуренции с «святой мамой» дольше месяца.
Ольга подошла к мусоропроводу и опустила туда букет. Тюльпаны были красивые, но они пахли прошлым. А в её квартире теперь пахло только свежим кофе и будущим.
Она вернулась в комнату, включила музыку и начала собираться. Сегодня у неё было свидание. Не с мужчиной – с собой. Она шла на курсы керамики. Лепить новые горшки для своих цветов. Потому что теперь она точно знала: свою жизнь нужно лепить собственными руками, не позволяя никому оставлять на ней грязные отпечатки.