Я ненавидела семейные сборища: все эти натянутые улыбки, запах приторного парфюма и бесконечные вопросы про личную жизнь. Знаете, когда ты только вышла из отношений, из брака, который казался домом, а оказался сквозняком, — и вот тебя сажают за стол как экспонат.
— Ну что, Диана, — тетка Люда, наглая, в золотых цепях, всегда говорила чуть громче, чем нужно, — как ты там, одна? Совсем скисла? Надо же, такая хорошая пара была!
Она жевала мясо, а я запивала свое достоинство полусладким мерло. Я развелась полгода назад. Муж, Виталик, выбрал секретаршу помоложе и потише — ту, которая не спрашивала, почему он снова задержался и куда делся их общий бюджет.
Я старалась держаться. Имитация живого текста? Ха! Я была имитацией живой женщины.
— Люда, я прекрасно. У меня сейчас много работы, — отвечаю, улыбаюсь, а внутри меня уже скребется маленький злой гном с отверткой.
— Работа? Ну, конечно. Ты же у нас «писатель-фрилансер». Она произнесла это так, будто я продаю контрабанду на трассе. — Это, конечно, мило, но мужчину-то надо удержать. Работой мужа не заменишь, правда? Вот Анечка (ее дочь, которая трижды замужем и не проработала ни дня) — она знает, как себя преподнести!
Все за столом захихикали. Дядя Петя, вечно с красным носом, хлопнул по колену:
— Правильно, Люда! Диана, ну ты же умная, красивая. Что тебе мешало нормально себя вести? Приготовить, погладить. Не надо было его гнобить своей карьерой. Мужчина должен быть главой!
Вот тут я почувствовала, что предохранитель — прекращение токсичных отношений и стыд, который мне пытались навязать, — просто лопнул. В этот момент ты не чувствуешь обиду. Ты чувствуешь, как отключается мозг и включается инстинкт самосохранения, а с ним — праведный гнев.
— А вы знаете, что Виталик мне изменил с этой секретаршей? — говорю я максимально ровно, но в горле стоял ком.
Пауза. Гробовая. Только вилка стукнула у Анечки.
— Ой, Дианочка, ну он же мужчина! — Люда снова на коне, ей не стыдно. — Ну погулял, с кем не бывает? Ты должна была понять и простить. Вот это и есть женская мудрость, дорогая. А ты сразу в позу встала. Это ты, ты его подтолкнула!
И тут началось. Все в открытую стали меня жалеть и одновременно винить. Этот душ из советов — «надо было», «почему ты», «посмотри на Аню» — сшибал меня с ног. Я чувствовала себя маленькой, глупой девочкой, хотя мне 33 года, и я зарабатываю в два раза больше, чем Виталик и его секретарша вместе взятые.
Но это не считалось. Считалось, что я «не удержала».
Моя боль: не сам развод, а то, что эти люди, мои родственники, обесценивали меня, мою самоценность и мой заработок, возводя в абсолют мое «неумение быть женой». Я сидела, кивала, а внутри кричала: "НЕТ! Я НЕ ВИНОВАТА! Я НЕ ДОЛЖНА БЫЛА ЕГО ДЕРЖАТЬ!"
Я чувствовала себя запертой в этом зале, где меня судили. И тут я вспомнила про конверт. Тот, что лежал в моей сумочке. Тот, ради которого я, собственно, и приехала сюда, на это ток-шоу с индейкой.
Я тяжело вздохнула, поставила бокал. Мои руки дрожали, но я заставила себя улыбнуться — той самой, слегка дерзкой, ироничной улыбкой. Я не выдержала этого давления и решила: Все, хватит. Пора менять декорации.
***
Я заставила себя улыбнуться шире, чем было необходимо. Рука потянулась к сумке. Все ждали, что я заплачу, убегу или, на худой конец, что-то буркну и замолчу, как всегда. И это была ошибка.
— Тетя Люда, дядя Петя, вы правы, — начала я тихо.
Они победоносно переглянулись. Сдалась.
— Конечно, мне очень сложно было удержать мужчину, — продолжаю я, играя с ключом от сумки. — Мне всегда казалось, что у меня другие задачи. Например, работа.
— Это не задачи для женщины! — Люда махнула рукой, игнорируя тот факт, что в карьерных достижениях я превосходила ее.
— Возможно. Но именно моя «несерьезная» работа, мой фриланс — та самая писанина, которую вы все так небрежно называете, — позволила мне вспомнить одну маленькую деталь.
Я достала из сумки плотный, бежевый конверт. Не новый, видно, что он где-то долго лежал. Я положила его на стол, прямо между блюдом с индейкой и бутылкой шампанского, которое дядя Петя так старательно наливал себе.
— Помните, лет пять назад, когда вы открывали свой первый, как вы его называли, «инновационный стартап по очистке воды»? — мой голос стал звонким и очень спокойным.
Тетя Люда напряглась. Дядя Петя перестал наливать. Анечка, которая до этого возилась в телефоне, подняла голову, словно хищник.
— Ну, помним… Ты тогда у нас попросила...
— Я не просила. — Я перебила ее резко. — Вы предложили, а я взяла двадцать тысяч долларов в самый сложный момент. Я тогда попала в сложную ситуацию, а вы сказали: «Диана, ты же девочка, куда тебе торопиться? А у нас бизнес!»
Я обвела взглядом стол. В их глазах читался стыд и недоумение. Они привыкли, что эту историю они просто забыли, а я, маленькая «писательница», не посмею о ней вспомнить.
Люда молчала, красная как рак. Дядя Петя прочистил горло.
— Ты сказала мне, Люда: «Диана, давай честно, ты все равно потратишь их на свою ерунду. Мы же тебе их простили!» Сказала с такой снисходительной барской улыбкой. А на самом деле вы не простили мне долг. Вы использовали этот долг как моральный рычаг, посчитав, что моя финансовая независимость — не важна.
Я сдвинула конверт к ним.
— Этого я сейчас не выдержала. Устала от того, что вы меня постоянно учите, как надо жить и как надо «удерживать мужчину» — того, который сбегает от проблем.
Затем, аккуратно вскрыв конверт, показала его содержимое. В нем лежали две пачки купюр, перетянутых банковскими лентами.
— Свой долг я вам возвращаю. Чтобы вы больше никогда не чувствовали надо мной своего морального превосходства.
Тишина. Напряжение было таким, что, кажется, его можно было резать ножом для торта. Я встала.
Это было не местью. Я ставила границы. Я не должна была быть удобной или понятной для них. Мой гнев был чистым топливом для самозащиты. Они смеялись надо мной, пока я не достала конверт, но теперь им стало не до смеха.
— Теперь, когда мы квиты по всем статьям — и финансовым, и моральным, — я могу с чистой совестью уйти. Потому что мне больше не нужна ваша эмпатия, ваше узнавание или, не дай бог, ваши советы. Я освобождаюсь от вашей тени.
Я стояла над ними, глядя, как они в шоке смотрят на пачки денег. Люда, наконец, смогла говорить. Громко.
— Диана! Как ты смеешь так себя вести?! Мы же семья! Ты нас опозорила перед Аней! — (Аня, напомню, сидела в трех браках и смотрела на мир с позиции «неудержимой» женщины).
— Опозорила? — Я рассмеялась. Горло саднило, но смех был чистым. — Нет, Люда. Я просто перестала прикрывать ваш позор. А семья? Семья — это поддержка, а не приговор!
Я взяла свою сумочку. Глубокий вдох. Освобождение уже было в воздухе.
— Дядя Петя, надеюсь, вы пересчитаете. И, может быть, наконец, поймете, что писатель-фрилансер может быть успешнее любого прогоревшего стартапа. И да, я не должна была никого удерживать. Я себя удержала — в здравом уме и при своих деньгах.
Я повернулась, чтобы идти. Дверь. Выход. Свобода! Но тут раздался звонок. Громкий, требовательный звонок в домофон, словно кто-то ждал своего часа.
— Кто там?! — резко спросил дядя Петя, явно раздраженный нарушением этой драматической тишины.
Я не успела ответить. Все стало ясно. Я решительно нажала кнопку, открывая входную дверь. Достала телефон, отправила сообщение: «Поднимайся, я готова».
Через минуту дверь гостиной распахнулась, и на пороге появился Андрей.
Андрей. Мой сюрприз. Он был одет в темный, но простой пиджак, а в руках держал букет темно-красных роз, абсолютно не подходящих к этому торжеству. Ему 35. Он высокий, с честным взглядом, и он никогда не спрашивал, почему я сижу за ноутбуком до двух ночи.
Я подошла к нему, и моя рука инстинктивно легла на его крепкое предплечье.
— А это, — мой голос стал мягким, — Андрей. Мой… спутник.
— Очень приятно, — Андрей, видя напряжение, улыбнулся, но его взгляд был твердым. — Я заехал за Дианой. У нас самолет через три часа.
Люда открыла рот. Дядя Петя уронил салфетку.
— Самолет? Куда? — выдохнула Анечка, которая за одну минуту перенеслась из зоны презрения в зону зависти.
— В Дублин, — ответила я, легко пожимая плечами. — У меня там встреча по крупному издательскому контракту. Андрей едет со мной, потому что… ну, потому что он уважает мою работу, и ему интересно мое дело. А не мои навыки поглаживания его рубашек. Кстати, — я повернулась к столу и взяла конверт с деньгами. — Я, пожалуй, заберу этот конверт обратно.
Семья опешила.
— Но ты же сказала…
— Я сказала, что я вернула вам долг. Но я не говорила, что я его оставлю. Вы показали, что не цените чужие деньги, так что пусть они послужат мне на благо. На мой издательский проект. Это моя цена за ваше молчание. А теперь, Андрей, поехали. Мне нужно успеть на регистрацию.
Мы вышли. Мы шли, а за нами осталась тишина — та, которая бывает после разрыва бомбы. Я вышла на улицу. Холодный, осенний воздух внезапно показался мне глотком кислородной смеси.
Андрей крепко сжал мою руку.
— Ты была великолепна, — тихо сказал он. — Я горжусь тобой.
Я посмотрела на него и впервые за вечер почувствовала не гнев, а радость. Чистую, незамутненную радость освобождения.
Вот оно, девочки, мое осознание, мой катарсис: никогда не позволяйте чужим меркам определять вашу самоценность. Они смеются, потому что им страшно. Страшно признать, что можно быть успешной, любимой и «неудобной» одновременно. Счастье не в том, чтобы удержать — это иллюзия, это тюрьма. Счастье в том, чтобы отпустить все, что тебя унижает: старые долги, токсичные связи, лживые советы.
Ставьте границы. Защищайте себя. И пусть ваш «конверт с сюрпризом» всегда будет в вашей сумочке.