В который раз пересматривал Афоню.
Как-то быстро у меня в последнее время всё забывается, аж жуть берёт. Вот посмотрю фильм и возрадуюсь. Ну, думаю, благодать. Опишу завтра всё предметно, с обществом поделюсь, позубоскалим всласть, обсудим всё детально, а кому и косточки перемоем.
А ночь проходит и все мысли прочь.
В голове пустота, и лишь где-то там на задворках, толи собака лает, толи ветер рыщет да шуршит среди падшей листвы.
Чего вчера смотрел, кого видел, даже с ножом подступятся, и то не вспомню.
Надысь, мы обсудили Афоню и причины его печали, и выходит, что вроде и парень он неплохой, но сильно гонористый. Форсу много, а духа чуть.
В своих мысленных прожектах рисует он себя высоко, да мрии его с реальностью не бьются, вот и депрессует наш сантехник да скорбно кручинится. Бражничает с местными люмпенами, топит тоску в фонтанах и классово деградирует на глазах встревоженной общественности.
Хочет он красивой жизни да куколок живописных, но так, чтобы без напряга. Чтобы вся эта мякоть ему задарма в руки упала.
Миркует он, как бы так извернуться, дабы вино по усам текло, а по сердцу мёд разливался, и всё это при полном уважении со стороны прочих пролетарских масс.
Но не сходятся у него берега желаний, а потрудиться по-стахановски, либо в чём другом проявиться ему лень. Вот и грустит он, да ностальгией душу бередит, ведь детство минувшее завсегда слаще кажется, чем оный день.
Но то день прожитый, и мы его поминать не будем. Тут у меня другой интерес возник.
Когда я сию фильму пересматривал, как раньше чувствам не поддавался и за сюжетом следил вполглаза, а вот к мелочам относился с придиром. Хотелось мне чего-то такого углядеть, чего ещё никто до меня не примечал.
Конечно, тайных смыслов я не открыл, ибо смётка да я ещё во младенчестве разошлись, но вот насмотрел какую штуку.
Когда Афоня "чилит" на своём затрапезном диване с хабариком во рту, у него на стене висит забавный коллаж, украшенный лицами тогдашних артистов. Никогда я его не примечал, а тут как заметил, и давай узнавать. И скажу вам прямо, опознал я не многих.
Сразу и вдруг признал я Георгия Жжёнова, ибо на лице его выразительном словно вся жизнь отпечаталась, но сколько бы скорби ему судьба не отмерила, всё одно глаза его умом да добром лучились.
Опознал я бабусю всея Союза Татьяну Пельтцер. Как она вошла в этот образ в пятидесятых, так до самой перестройки из него и не выходила. Стабильность, признак мастерства.
А ещё наглядел я Георгия Милляра, заслуженную Бабу-Ягу для всей советской детворы, ну и Кощея тоже. )
Собственно, и всё.
Нет, ещё по двум карточкам у меня есть предположение, а вот уверенности нет.
Вот и захотелось мне спросить вас, мои яхонтовые, кто те остальные другие, висящие над Борщовой козеткой?
Пишите, обсудим.
под Артемьев/Рождественская - Говорят, дельфины говорят
Быть Добру!
А вот тут я цель себе завел. Сокровенную. Будет желание поспособствовать, милости прошу.)))
Иные мои публикации: