А давайте, яхонтовые мои, днесь "поглаголим" с вами о том, почему это Матвей Морозов (по кличке князь Болконский) своротил нос от своей крестьянской лебёдушки и возжелал городскую волоокую матрёшку.
Жила деревенька Пеньково тихо и посконно. Быт здесь был самый что ни на есть крестьянский, от сохи и орала, а из объектов культуры в том селище, было ровным счётом ничего.
Вся молодёжь клубилась у бабки Алевтины, слушая скрипливые пластинки времён оных, и хлебала сивуху, в которую старая перечница для придания крепости и аромата добавляла щепоть сушёных мухоморов и забродивший чайный гриб.
Пойло то было весьма бронебойное, и крыло местных парубков под кадык.
Отведав бабкиных "разносолов" и закусив рукавом, спелая сельская молодёжь начинала вечёрки с местными дролями. Культурная программа включала в себя прокурку помещения едкими папиросами, вялые танцы и обжимания по углам (именуемые в среде отроков телячьими нежностями).
Именно так выглядела самая отвязная вечеринка в Пенькове. Всю рабочую неделю парубки вспоминали о ней, предвкушая, как в будущую субботу за небольшую мзду вновь распахнётся порочная избушка Алевтины, и они предадутся угару и кутежу.
На одной из таких вечёрок наш Матвей и схомутал себе зачётную кралю. Девчонку, по местным суждениям, видную и передовую.
Была Лариса диво как хороша и профилем своим напоминала мифическую Клеопатру, а не замурзанную пейзанку средних широт.
Отхватил себе Матвей лучшую пассию - девку самый сок. Да к тому же была наша Ларочка дщерью местного председателя - брехуна и крючкотворца - чему Морозов был сильно рад.
В родном колхозе Мотя был парнем не больно уважаемым. Парторганизация считала его расп охламоном, а весь честной люд сторонился Морозова, ибо горазд был наш парубок на разные преобидные козни и прочие скользкие выкрутасы.
Глаз его с прищуром в любое время дня и ночи сулил очередное озорство с непредсказуемым результатом, и председатель уже давно заточил на Мотю зуб, отметив того, как человека неблагонадёжного, склонного к общественно опасным проказам.
А сказать по правде, колхозный голова только и ждал случая, чтобы отправить непокорного механизатора на уютный магаданский прииск или в тенистые колымские чащобы.
И тут в колхоз к ридному дедушке приезжает городская матрёшка, до того культурная да начитанная, что просто зубы сводит.
Таких ладных да образованных Мотя ещё не бачил, и глаз его лукавый зашёлся неподдельным азартом. А главное, в отличии от резких, колючих на язык местных юниц, была городская дева, мягкая да податливая, и не от слабости по женской части, а от идеалистичности и полной незлобивости характера.
По сравнению с взрывной Лариской, Тося была как горлица пред соколицей, но, несмотря на кротость, мнение своё имела по любому вопросу и не пасовала перед авторитетами. А наш Мотя, хоть и был баламутом, но воспитание получил в скрепах патриархальных, и резкая да порывистая Лариса не распаляла его сердце тем огнём, что опаляла чернобровая Тося.
Хотел он себе барышню, нежную да вдумчивую, с мыслью в зерцалах. Мечтал он заботиться о ней и видеть в её больших, тёмных глазах благодарность. Говорить с ней хотел о разном, да чтобы могла она разговор поддержать на любую тему, не переходя на матюки и междометия.
Хотел он гордиться женой, да чтобы это она была за ним, как за стеной, а не он под её защитой и опекой хозяйской.
Тут-то и сделалось его любви к Ларисе хана.
Угасло ретивое, и рванул бы он сивкой-буркой к Тосе, да времена были некошерные, и бросать законную жену с дитём ради заезжей молодицы считалось делом паскудным, а тут ещё благодаря склочной Алевтине, срок ему нарисовался "и полетел он в дом родной белым лебедем". Справедливое советское государство снабдило его кайлом або вострозубой пилой и приставило к работе, дабы проветрил он бестолковку свою буйную.
Путь исправления был долгим, и многое в голове Матвея прояснилось. Вдали от дома стосковался он по крепким рукам жены и взгляду её призывному да пронзительному. Тося ушла на второй план, а поперёд семья встала. Понял он, что через блудливый свой характер едва жизнь не загубил и семью не порушил.
И вернулся он с мыслью, что всё нынче будет по-иному. Семья теперь будет цены непоколебимой-на вес золота, а любовь его к Ларисе будет крепче камня.
Если верить фильму, то так оно где-то и сладилось. Да, вот есть в этом благолепии один изъян.
Не глядел ещё наш Мотя в Тонины зерцала. Не видел, как быстро-быстро от волнения вздымается её грудь. Как руки в полном непокое суетливо мнут между пальцами скомканный плат. Как Тося в большом волнении кусает губы жемчужными зубами, а в тёмных зрачках плещется страх... и надежда.
Любовь-то у Тони никуда не делась, да и у Матвея под спудом тревог и каторжанских волнений тлеет неугасшее пламя.
Может, перенесённые испытания его где-то охолонят, но я, склоняясь к тому, что как только пообживётся Матвей в селе, отойдёт от неволи, так его к Глечиковой и поволочёт, и как-нибудь вечерком Тося, будто бы невзначай оставит калитку без притвора, а на дверь в сенях не накинет крючок... Ведь партию в шашки они разыграли, а в дамках побывать не довелось.
Есть у них незакрытый вопросик, а что из этого выйдет - бог весть.
Вот и видится мне, что вся история в Пенькове только начинается и будет там ещё искрить и шарашить не один год.
А что вы мыслите по этому вопросу? Пишите, буде есть такое желание.)
Быть Добру!
А вот тут я цель себе завел. Сокровенную. Будет желание поспособствовать, милости прошу.)))
Иные мои публикации: