Известие пришло из двух источников почти одновременно, словно два удара в набат, возвещающих о свершившейся каре.
Первым был общий знакомый: суетливый, вечно спешащий Максим. Он буквально выпрыгнул из‑за столика в кофейне, перехватив Светлану у выхода. Его лицо расплылось в подобострастной, сладковатой гримасе сочувствия, а в глазах светилось нескрываемое удовольствие от возможности поделиться «горячей» новостью:
— Света, ты не поверишь! — он схватил её за руку, чуть сжимая пальцы, будто боялся, что она убежит, не дослушав. — Коля и эта… Таня… всё, рухнуло! Говорят, он чуть ли не с кулаками на неё кидался в офисе, все слышали!
Его голос звучал слишком громко для уютной кофейни, привлекая любопытные взгляды посетителей. Света замерла, чувствуя, как в груди что‑то сжалось от странного, тягучего предчувствия.
Вторым источником стало холодное, бездушное цифровое эхо: новое фото Тани в социальной сети. На снимке она была с подругой, натянуто улыбающаяся сквозь фильтр, который не мог скрыть пустоты в глазах. Подпись пахла дешёвым позитивом: «Начинаем всё с чистого листа. Иногда потери — это лучшее приобретение». Фото было блёклым, выцветшим, словно сама реальность утратила краски. А глаза Тани, даже сквозь цифровой камуфляж, выглядели выгоревшими и уставшими. От той роскошной женщины не осталось и следа.
Света стояла у окна своей квартиры, сжимая в руках телефон. За стеклом кружил снег, медленно опускаясь на землю, будто пытаясь укрыть мир белой пеленой забвения. Она смотрела на экран, на это фото, и ждала. Ждала, что в глубине души поднимется знакомый, горький и пьянящий привкус торжества. Ждала, что почувствует хоть что‑то: едкое злорадство, сытое удовлетворение хищника, наконец‑то добившегося добычи, или хотя бы тяжёлое облегчение, закрывающее давний счёт.
Но ничего не пришло.
Только тишина.
Только пустота.
Глубокая, бездонная, абсолютно беззвучная и ледяная. Та самая пустота, что висела в комнате после ритуала, только теперь она была не снаружи, она заполнила Свету изнутри, вытеснив всё живое. Новость о полном и окончательном крахе двух людей, когда‑то разрушивших её мир, ударилась об эту внутреннюю пустоту и отскочила, не оставив ни малейшей вмятины, ни звука, ни эха.
Она медленно положила телефон на стол, экран погас, словно сделав последний вдох новости, которая должна была стать триумфом. Затем вновь подошла к окну, чьи панорамные стёкла превращали городской пейзаж в живую картину.
Зимний город лежал внизу, ослепительно искрясь миллионами холодных огней. Фонари, витрины, фары машин сливались в единый поток света, растекающийся по улицам, как расплавленное золото. Величественный и абсолютно безразличный ко всему. Он жил своей жизнью, пульсировал, шумел, двигался, не замечая одной маленькой драмы, разыгравшейся в четырёх стенах этой квартиры.
Она достигла всего, чего так страстно хотела всего несколько месяцев назад.
Отомстила.
Преобразилась до неузнаваемости.
Стала сильной, как закалённая сталь. Предатели были раздавлены и повержены, а она нет, она стояла, статная и красивая, в идеальной позе, словно модель на обложке глянцевого журнала.
Но в этом осознании была странная, парадоксальная горечь. Эта долгожданная «победа» не имела ни вкуса, ни запаха, ни веса. Она думала, что глоток мести будет сладким и обжигающим, как крепкий ликёр. Он оказался холодным, пресным и безжизненным, как горсть пепла, брошенная в рот.
Света прислонилась лбом к прохладному стеклу. Её дыхание оставило на нём туманный след, который медленно растаял, словно и не было. Она внимательно посмотрела на своё отражение на красивую, безупречно ухоженную женщину с идеальным макияжем, подчёркивающим черты, и строгим, собранным, ничего не выражающим лицом.
И в этот миг её с пронзительной, почти болезненной ясностью осенило: та Света, которая умела безрассудно радоваться, глубоко страдать, любить до самоотречения, ненавидеть до слёз и сжимающего горло отчаяния, та, настоящая, живая и уязвимая Света, навсегда осталась там, в прошлом.
Вместе с детской верой в «тихую гавань».
Вместе с безоглядным доверием к подруге.
Вместе с наивной, но такой тёплой надеждой на то, что справедливость восторжествует сама собой.
В отражении на стекле она видела лишь оболочку, безупречную, холодную, лишённую тепла. Её рука невольно поднялась, коснулась поверхности, будто пытаясь дотянуться до той, другой, которая когда‑то жила внутри.
«Где ты? — беззвучно спросила она. — Куда исчезла?»
Ответа не было. Только тихий гул города за окном, только безмолвный танец снежинок, кружащихся в свете фонарей.
Ритуал забрал у неё не только благополучие и покой. Он выжег в ней дотла что‑то самое важное, самое человеческое, ту хрупкую часть души, что отвечает за простые, сложные, грешные и прекрасные эмоции. Взамен он оставил ей лишь холодную, безжалостную ясность ума, стальную, несгибаемую волю и эту оглушительную, звенящую в тишине пустоту на месте всего, что когда‑то составляло её суть.
Она медленно провела ладонью по стеклу. На поверхности остался едва заметный след от тепла её руки тут же растворившийся в холодном блеске ночного города.
«Я должна чувствовать триумф, — думала она, вглядываясь в собственное отражение. — Должна ощущать сладость победы. Но почему внутри только лёд?»
Её взгляд скользнул по комнате. Всё вокруг выглядело безупречно: мебель из тёмного дерева, мягкий ковёр приглушал шаги, на столике ваза с купленными ей самой цветами, их тонкий аромат едва пробивался сквозь плотный воздух. Но эта красота казалась мёртвой, искусственной, как декорация к спектаклю, в котором она больше не знала своей роли.
Света опустилась в кресло, обхватила себя руками. Пальцы дрожали, но она не замечала этого. В голове крутились обрывки воспоминаний: смех Тани в кафе, её влюбленная улыбка; взгляд Николая, полный высокомерного превосходства; тот день, когда её мир рухнул, а они даже не обернулись.
Тогда она мечтала о мести.
Мечтала, как увидит их падение, почувствует, что справедливость восстановлена. И вот, они раздавлены. А она…
Она не чувствовала себя победительницей, стоящей на обломках вражеской крепости. Она чувствовала себя инструментом, который использовали по назначению, а теперь отложили в футляр, и его миссия завершена.
«Я стала другой, — мысленно признала она. — Сильной. Красивой. Непобеждённой. Но — другой».