Наблюдать за тем, как на закате дня полуобнажённый мужчина приятного телосложения медленно входит в реку, а от его бёдер по воде разбегаются круги ― изысканнейшее из эстетических наслаждений. У Эдика, например, была неприятная привычка погружаться в воду с разбега, подняв тучу брызг, а потом долго отплёвываться и фыркать. И ещё он любил окатить меня сыростью с ног до головы вне зависимости от моего намерения купаться. Я, конечно же, принималась визжать, но не от восторга, как ему было приятно думать, а от возмущения. А Вовка… До греческого бога фигурой он явно не дотягивает из-за природной худобы, но хотя бы ведёт себя прилично. Ещё и остановился на полпути, повернулся ко мне вполоборота, посмотрел томно и предложил, соблазнительно клацая зубами от холода:
― К-к-компанию составить н-н-не хочешь?
― Не, спасибо. У меня же дырка в ноге. Мочить нельзя, ― вежливо отказалась я от этого щедрого приглашения.
Хитренький какой. Не-не-не, пусть сам мёрзнет. Меня до сих пор озноб пробирает от воспоминаний о том, как удирала из Брусничного по отмелям по колено в ледяной водичке. Этому хотя бы с погодой повезло, а тогда разве что снег не валил хлопьями. Сам сказал, что мне положено оставаться на берегу и тщательно следить за процессом пробуждения дара на случай, если полный неуч допустит какую-нибудь ошибку. Можно подумать, что я в этом большой специалист. Мой дар сам по себе раскрылся неизвестно когда и при каких обстоятельствах, а Софья его только слегка подправила. Откуда мне знать, как это должно происходить, чтобы было правильно? Я на правильность ставку делать и не собиралась. Что раскроет, тем и будет пользоваться, лишь бы не передумал. Там на самом деле ничего особенного делать не надо ― сесть в удобную позу, сосредоточиться на внутреннем «Я», почувствовать скрытый источник магической силы и выпустить её на волю, позволив свободно струиться по телу и собственному энергетическому пространству. Когда я была маленькой, бабуля примерно так же учила меня делать на горшке. Я, правда, этого не помню, но она рассказывала, что не пачкать штанишки меня приучали очень долго. Может, когда-то в те времена я и раскрыла ненароком свой магический дар вместо того, чтобы удовлетворить запросы старших членов семьи.
Вспомнила об этом, мысленно примерила аналогичную ситуацию к текущей и едва не заржала в голос. Весь романтизм речного пейзажа как ветром сдуло. Ну у Владимира Петровича хотя бы река вокруг ― если и раскроет что-то не то, никто и не заметит.
У моста и правда достаточно мелко. Вовка почти до середины реки дошёл, а вода так и осталась на уровне его бёдер. А дальше появилась ещё одна отмель ― на ней мой брат по магическим мукам и расположился с удобствами так, что над поверхностью остались только его плечи и голова. Уселся и принялся сосредотачиваться. Я заскучала. Начала размышлять о том, что Каркуша предпримет после нашей встречи. Алексея допросит однозначно. О результатах допроса доложит в ковен. Жалейка сообщит обо всём моим папеньке и дядюшке. Ждан говорил, что община хоть и живёт по-старинке без газа и электричества, но это совершенно не мешает ведьмам пользоваться благами цивилизации в других местах. Филомена, например, частенько к своему Виталику в Сосновку шастает, а попросить у друга любезного телефончик и один звоночек начальству сделать ― кто ей помешает? Вполне вероятно, что уже этой ночью круг поисков пропавшей меня сузится до опасных пределов. Страшно? Ну конечно! Мысль о том, что я для ритуала бесполезна, душу греет, естественно, но ведь для меня это ничего не меняет. Треснут по башке, чтобы не брыкалась, и сделают всё, на что хватит совести, коей у них не имеется нисколько. Родственнички, блин! Любящие, чтоб их! Бездарная старшая сестрёнка живёт себе спокойно и близко ничего этого не касается, а мне за что такое наказание?
От воды повеяло теплом, что заставило меня вернуться мыслями к текущей действительности. Посмотрела туда, где неподвижно застыл в воде Володя, и обомлела ― он светится! Весь, словно лампочку проглотил. И вода вокруг него тоже необъяснимым образом подсвечивается, а вверх от неё пар поднимается.
― Вов, ты там живой? ― спросила встревоженно.
Он не ответил, но меня обдало приятным холодком ― не мешай, мол. Я и не мешала. Тоже застыла и от волнения начала грызть ногти. Нет, ну а вдруг его там сейчас разорвёт нерастраченной внутренней силой? Силы-то этой явно немало, если реку родниковую вскипятит ею можно. Подумала немного, выплюнула ногти и похромала к реке проверять, нагрелась она или нет. Присела у кромки, сунула руку в воду ― она оказалась даже не холодной, а ледяной, как Вовка и говорил. И тут за спиной:
― Ничего себе! Откуда у него такая силища?
Я от неожиданности дёрнулась вперёд и плюхнулась туда, куда лезть не собиралась.
― Росинка, ёлки-палки! У тебя совесть есть? Зачем со спины подкрадываться? Теперь вся одежда мокрая.
А ещё липкая и неприятно холодная. На берег я выползла на четвереньках, но обнаружила отсутствие одного тапка. Лезть за ним обратно в воду не хотелось, хотя там глубина по щиколотку. Наехала на виновницу моего конфуза с требованием вернуть мне потерянную вещь немедленно. А толку-то? Тапок с больной ноги, мокрый. Повязка, естественно, тоже промокла и густо запачкалась илом. Антисанитария полная. Пока ругала утопленницу множеством нехороших слов, сообразила, что явиться ей позволила лёгкая дымка, созданная над рекой энергией Володи.
― Ты как книги получила, которые Вовкиному прадеду принесла? ― спросила, пока она не исчезла вместе с искусственным туманом.
― Духи тайник показали, ― ответила она. ― Сказали, что это моё наследие. Если сама не прочту, то нужно будет передать их потомку, который, как и я, рождён от потомственной и преемственной магии. Дар в себе я рано раскрыла, но читать так и не научилась.
― Ясно, ― кивнула я. ― А где души всех таких потомков искать, знаешь? Володя с мамой своей встретиться хочет.
Она помолчала немного, будто задумалась, а потом сообщила печально:
― Трудно им будет встретиться. Его матушка у Самой в прислуге ходит. Ведьмы неприкаянные души быстро к рукам прибирают, а эта совсем потерянная была. Оборотнем её сделали. Прежнюю себя не помнит теперь и сына родного тоже не узнает.
― Что за оборотень? Какой породы? Где искать? ― прорвало меня на вопросы.
― Глашка это, ― прозвучало обухом по голове.
Меня аж озноб пробрал. Глашка? Гадкая ворона со скверным характером? Ждан не упоминал, когда именно она в доме Жалейки появилась, но говорил о том, что с хозяйкой несколько лет назад поссорился, причём не столько из-за Уголька, сколько из-за Глашки, которая его всё время исподтишка клюнуть норовила.
― Ты уверена? ― на всякий случай уточнила я у Росинки.
― Да я же всех своих предков и потомков знаю, ― ответила она. ― Все они здесь поблизости маются, покоя найти не могут. Кто вольный, кто подневольный… Ведьмам дела нет до того, что душа страдает и свободы жаждет. Меня тоже поймать хотели, да не на ту напали.
― А как связь хозяина со слугой разорвать, знаешь?
― Есть только один способ. Нужно, чтобы пленённый дух у хозяина самолично жизнь отнял.
― Да тьфу на вас всех! ― разозлилась я. ― Других решений, кроме смертоубийства, не бывает что ли? Призрак смотрителя кладбищенского тоже сегодня требовал, чтобы мы с Вовкой Каркушу грохнули. Ждан сказал, что надо запчасти, от трупа отделённые и заговоренные, в могилу к основным останкам подхоронить. Это не сработает что ли?
― С простым духом сработает, а с оборотнем никак не поможет, ― ответила утопленница. ― Вижу, вы тут не скучаете. Уже и со смотрителем усопшим познакомились, хотя он нам не родня вовсе. Что задумали?
― Вовка хочет матери своей покой обеспечить, ― пустилась я в объяснения. ― В книгах, что ты тогда его предку принесла, сказано, что души всех, кто рождён с приметным родимым пятном на локте, остаются после смерти среди живых, потому что имеют невыполненное предназначение. Каждому из вас полагалось не просто записи Ульяны эстафетой следующему передать, а зеркало уничтожить, которое Людмила создала, а Ульяна расколошматила. Вовка ради покоя маминой души решил взвалить это всё на себя, раз другим недосуг было.
― У меня было предназначение? ― искренне удивилась Росинка.
Ну вот что тут скажешь? Несколько веков кряду эта миссия существовала, а теперь вдруг новостью для всех стала. Понятно, что пророчество о потомке смешанной крови Ульяна не просто так сделала, а сама волшебным зеркальцем ученицы пользовалась, но могла хотя бы по-человечески инструкции передать. Глядишь, до нас это бедствие и не докатилось бы.
От реки потянуло холодом. Стемнело уже прилично, но белые ночи же ― что-то да видно. Но Вовку я не увидела. И свечение угасло.
― Блин! Он же утонет! ― завопила истерично и на четвереньках поползла в ледяную воду с намерением организовать поисково-спасательные мероприятия.
Пробитую гвоздём ногу свело судорогой в паре метров от берега. Росинка вытащила на сушу сначала меня, а потом, пока я растирала лодыжку и бранилась на все лады, откуда-то прибуксировала и Владимира Петровича. Он от холода посинел весь и не дышал. Совместными усилиями мы с утопленницей перевернули его на живот и попытались избавить от воды в лёгких, но эти реанимационные мероприятия никакого результата не дали. Пульс тоже не прощупывался. А я институтские курсы по оказанию первой медицинской помощи благополучно прогуляла, поэтому не имела ни малейшего представления о том, как правильно делается искусственное дыхание. А главное ― я не чувствовала, чтобы от холодного, неподвижного тела веяло хотя бы жизненной силой, не говоря уже о магической. Труп и труп. Ещё одна неприкаянная душа в копилке уже имеющихся. Но душа-то его ещё за что-то цеплялась.
― Надо заставить сердце биться, ― произнесла громко в надежде, что утопленница подскажет мне, как это сделать.
А она исчезла. Лёгкая дымка над водой рассеялась, и мою помощницу тоже сдуло прохладным ночным ветерком. У меня началась паника. Действовать нужно быстро, а я поковыляла к машине, чтобы взять свой телефон и спросить у Интернета, как реанимировать утопленника. На ходу ревела, материлась, несколько раз шлёпнулась, наступила больной ногой ещё на что-то неприятно острое, но цели в конце концов достигла и инструкции получила. Обратно к берегу мчалась точно так же ― ревя, матерясь, спотыкаясь и падая. Вовка мне хоть и никто, но ведь его смерть на моей совести будет. Мало того, что втянула его в свои магические проблемы, так ещё и бесполезной оказалась, когда ему реальная помощь понадобилась. Он, конечно, сам в ледяную воду полез, но если бы не я…
Грохнулась перед ним на колени, всхлипнула жалобно, мысленно попросила поддержки у бога, в которого не верю и… встретилась с вопросительным взглядом карих глаз, окружённых мокрыми ресницами.
― Ты чего истеришь? ― спросил Вовка так, словно только что не лежал на этом самом месте бездыханным синим трупом.
Теперь уже явственно ощущались исходящие от него мощные потоки и жизненной силы, и магической. Мне бы столько энергии ― я бы гадкий ковен разнесла к чертям одной только силой мысли.
― Ты живой? ― на всякий случай уточнила я и робко дотронулась до его мокрой, но уже тёплой и совсем не синей груди.
Под ладонью уверенно билось живое сердце ― можно было и не задавать глупых вопросов, а просто прикоснуться вот так. А потом у меня реально началась истерика. Я высказала Владимиру Петровичу всё, что о нём думаю, сопровождая свои гневные фразы попытками рукоприкладства, но он поймал меня за запястья и повалил на спину, лишив возможности двигаться, поэтому пришлось просто разреветься.
― Всё, успокоилась? ― спросил он, когда фонтан моих эмоций иссяк.
― Ты дурак! ― высказала я последнее обвинение в его адрес.
― Ты не умнее, ― прозвучало в ответ. ― Тапки потеряла, повязку измазала, рану потревожила. Спасибо, конечно, что беспокоилась обо мне, но я умирать вроде как не собирался. В записях сказано, что при раскрытии дара должен случиться кратковременный выход души из тела. Дыхание в таких случаях останавливается, а если человек не дышит, то и захлебнуться не может. Голову включила бы, прежде чем паниковать.
А я и забыла, что в записях Ульяны есть такое уточнение. Читала ведь об этом, запомнила даже, но так увлеклась болтовнёй с Росинкой, что из головы вообще всё вылетело.
― Слезь с меня, ― потребовала сердито. ― Ты мокрый.
― А ты, можно подумать, сухая. Ещё и грязная, ― огрызнулся он, но на траву всё же перекатился. Разлёгся, словно ничего не произошло, руки за голову закинул и сообщил: ― Я слышал всё, о чём вы с Росинкой говорили. За это тоже спасибо.
― На здоровье! ― рыкнула я в ответ.
Села, сняла с многострадальной левой ступни бесполезную уже повязку и перевязала ногу заново ― банданой, от которой в ночи иной особой пользы уже не было. Злилась неимоверно, потому что очень хотела увидеть, как раскрывается врождённый магический дар, а в итоге только изрядно потрепала себе нервы.
― Арин, ― позвал Володя спустя пару минут, продолжая отсвечивать в полумраке своим влажным торсом.
― Что? ― отозвалась я сердито.
― Я виноват. Прости. Не следовало тебе грубить. С тех пор, как не стало родителей, сердце зачерствело что ли. Ты искренне волновалась, а я и правда дурак. Разучился ценить внимание и заботу.
― С чего вдруг такой приступ морального самобичевания? ― подозрительно сощурилась я.
― Просто подумал, что обязан извиниться, ― ответил он. ― Так странно себя сейчас чувствую, как будто весь мир вокруг изменился, а не я сам. Домой хочу. Душ, горячий кофе и спать. Мне завтра на работе нужно быть. Реальность никто не отменял.
После этих его слов ветер развеял и мои намерения хотя бы расспросить его о пережитых ощущениях. Есть такие люди, из которых слова не вытянешь, пока они сами не захотят поделиться с тобой информацией. Вовка, похоже, как раз из таких. А мне в тот момент тоже нужны были горячий душ, сладкий чай, ведро валерьянки и крепкий, здоровый сон. И стерильная повязка, иначе я такими темпами без ноги останусь.
До машины шлёпала в мокрых тапках, пока Володя на берегу одевался. Уселась на сиденье без оглядки на то, что после меня оно останется не только мокрым, но и грязным тоже. Прикрыла глаза и неожиданно для самой себя вырубилась ― должно быть, сказался стресс. А проснулась уже утром на удобной кровати ― переодетая в чистую мужскую футболку, с новенькой повязкой на ноге, но в остальном такая же чумазая, как и была. Ссадины на ладонях, оставшиеся после первого посещения кладбища, Вовка мне тоже когда-то успел обработать зелёнкой. И не только их. У реки я как-то умудрилась ободрать ещё и колени. Или не там, а раньше ― кто ж проверял-то. Пересчитывать свежие синяки даже не рискнула. Чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной, пока не увидела на столе в кухне огромный букет алых роз в высокой прямоугольной вазе и записку, к нему прилагающуюся. «Спасибо за заботу и ещё раз прости за резкость. Вернусь поздно, не жди. К полудню курьер привезёт пиццу и позвонит на твой номер. Можешь съесть всю, я не претендую». Ещё бы он претендовал на вредную еду с его-то пристрастием к здоровому образу жизни! Но такой простой знак внимания мне понравился. Эдик ни подарки делать не умел, ни извиняться.