– Мама, подожди, – Артем отложил телефон и нахмурился, глядя на экран, где ещё мигала фотография выписки по карте. – Какую именно карту она у тебя забрала? Ту, что привязана к её счёту?
В трубке повисла обиженная пауза, потом раздалось тяжёлое дыхание.
– Конечно, к её! Я же не чужая, Артём! Мы с ней договорились ещё прошлой осенью: она мне даёт доступ, я иногда помогаю с покупками, чтобы ей самой не бегать по магазинам. А тут премия пришла, хорошая такая, я и подумала – наконец-то себе шубу нормальную куплю, а не эту драную дублёнку носить десятый год.
Артем почувствовал, как внутри всё холодеет. Он сидел в своём кабинете, за окном моросил ноябрьский дождь, и капли тихо стучали по подоконнику, будто подчёркивали каждое слово матери.
– Мама, – он постарался говорить спокойно, хотя голос всё-таки дрогнул, – мы с Лерой никогда ничего такого не договаривались. Карта у неё одна основная, и я точно знаю, что она никому доступ не давала.
– Как это не давала? – возмутилась Тамара Николаевна. – Я же сама видела, как она мне в телефон привязывала! Говорила: «Мам, пользуйтесь, если что-то нужно срочно». А теперь вдруг передумала! Забрала и даже не спросила, удобно ли мне!
Артем закрыл глаза. Он прекрасно помнил тот вечер. Лера действительно показывала свекрови, как оплачивать коммуналку через приложение – Тамара Николаевна жаловалась, что в очереди в банке стоит по три часа. Лера, как всегда, хотела помочь, привязала свою карту «на один раз», чтобы мать просто перевела деньги за свет. А потом забыла отвязать. Он тогда ещё сказал: «Лер, убери доступ, мало ли», но она отмахнулась: «Да ладно, маме твоей доверяю».
Оказывается, зря.
– Мам, я перезвоню, – коротко сказал он и сбросил вызов.
В тот же вечер, когда Лера вернулась с работы, Артем встретил её в коридоре. Она сняла мокрый плащ, стряхнула капли с волос и улыбнулась усталой, но тёплой улыбкой, от которой у него всегда внутри что-то переворачивалось.
– Привет, любимый. Что-то случилось? У тебя лицо такое... странное.
Он молча протянул ей телефон с открытой выпиской.
Лера пробежала глазами список операций. Лицо её медленно бледнело.
– Это... это твоя мама снимала? – тихо спросила она, хотя ответ был очевиден.
– Да. Говорит, что мы с тобой ей «разрешили». И что премия твоя – это как бы общие деньги, и она хотела шубу купить.
Лера опустилась на пуфик в прихожей, всё ещё держа телефон в руках.
– Артем, я же отвязала карту на прошлой неделе. Просто почувствовала, что что-то не так – баланс как-то быстро таял. Подумала, может, подписки какие-то... А оказывается...
Она подняла на него глаза, и в них стояли слёзы – не истерика, а тихая, горькая обида.
– Я ей доверяла. Правда доверяла.
Артем присел рядом и обнял её. От Леры пахло дождём, её любимыми духами и чем-то родным, домашним. Он вдруг понял, как сильно устал быть буфером между двумя самыми близкими женщинами в своей жизни.
– Прости, – прошептал он ей в волосы. – Я должен был давно это заметить.
Лера отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза.
– Ты знал?
– Нет! – он покачал головой. – Знал только про тот раз с коммуналкой. Но не думал, что она... будет так часто. И на такие суммы.
Лера снова взглянула на экран. Последняя операция – перевод в ювелирный магазин. Двадцать восемь тысяч. За серьги, судя по названию магазина.
– Я не про сумму, – тихо сказала она. – Я про то, что она даже не спросила. Просто взяла. Как будто это нормально.
Вечером они сидели на кухне, пили чай, и Лера рассказывала, как всё началось.
– Сначала мелочь, – говорила она, крутя в руках чашку. – Тысяча туда, две сюда. Я думала – может, правда маме твоей на лекарства не хватает, пенсия маленькая. Не хотела тебя грузить. Потом суммы выросли. Потом появились покупки в дорогих магазинах. Я начала подозревать, но... всё равно надеялась, что ошибаюсь.
Артем слушал и чувствовал, как внутри нарастает тяжелое, тёмное чувство вины. Он знал характер матери – привыкла, что в семье всё общее, что младший сын должен делиться, что «своих не обижают». Знал, но всё равно позволил этому случиться.
– Я поговорю с ней, – сказал он наконец. – Завтра же.
Лера кивнула, но в её взгляде было что-то новое – не обида, а тихая решимость.
– Только теперь я хочу быть рядом, когда будешь говорить. Потому что это касается и меня.
На следующий день Тамара Николаевна пришла сама. Без звонка, как всегда. С пакетом пирожков «по дороге зашла» и с видом человека, которого глубоко обидели.
– Артём, – начала она с порога, даже не снимая сапог, – ну как так можно? Я же не чужая! Я для вас же стараюсь!
Лера вышла из комнаты, спокойная, собранная, в домашнем свитере и с прямой спиной.
– Здравствуйте, Тамара Николаевна, – сказала она ровно. – Проходите, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Свекровь замерла в дверях, явно не ожидая увидеть невестку.
– О чём это? – настороженно спросила она.
– О том, что вы больше года пользовались моей картой без моего ведома, – Лера говорила спокойно, но в голосе звенела сталь. – И потратили почти четыреста тысяч рублей. Мои деньги. Заработанные мной.
Тамара Николаевна побагровела.
– Какие твои, какие мои! Мы же семья!
– Семья – это когда спрашивают, – тихо ответил Артем. – А не когда берут молча.
Он достал распечатку выписки и положил на стол.
– Вот. Всё здесь. Серьги, сумки, шуба, которую ты так и не купила – потому что Лера вовремя заблокировала карту. Объясни, мама. Почему ты не пришла и не сказала: «Лер, одолжи, пожалуйста»? Почему просто брала?
Тамара Николаевна открыла рот, потом закрыла. Глаза её забегали.
– Я... я думала, вы не против. Лера же сама дала доступ...
– Один раз, – Лера шагнула вперёд. – Чтобы вы оплатили свет. А потом я забыла отвязать. Это моя ошибка. Но пользоваться этим месяцами, годами – это уже не ошибка. Это воровство.
Слово повисло в воздухе тяжёлым камнем.
Тамара Николаевна резко села на стул, будто ноги подкосились.
– Как ты... как ты можешь так говорить со старшими?
– А как вы можете так поступать с младшими? – голос Леры дрогнул, но она не отступила. – Я вам доверяла. Я вас в дом пускала, за стол сажала, подарки на праздники дарила. А вы за моей спиной...
Она не договорила. Просто отвернулась к окну, чтобы свекровь не видела слёз.
Артем смотрел на мать и впервые за многие годы не знал, что сказать. Он любил её. Знал, как тяжело ей одной после смерти отца. Знал, что пенсии едва хватает. Но то, что она сделала...
– Мама, – сказал он наконец, – мы с Лерой решили. Деньги ты вернёшь. Постепенно, как сможешь. И больше никогда – слышишь, никогда – не будешь брать ничего без спроса. Ни у нас, ни у кого-то ещё.
Тамара Николаевна подняла на него глаза, полные слёз.
– То есть вы меня теперь... выгоняете?
– Нет, – Артем покачал головой. – Мы просто ставим границы. Которые ты сама нарушила.
Он встал, подошёл к двери и открыл её.
– Пойдём, мама. Я отвезу тебя домой. И мы ещё поговорим. Но уже не сегодня.
Тамара Николаевна медленно поднялась, взяла сумку, оставила пакет с пирожками на столе – никто не прикоснулся – и вышла, не глядя на невестку.
Когда дверь за ней закрылась, Лера наконец дала волю слезам. Артем обнял её, прижал к себе и долго так стоял, чувствуя, как рушится что-то важное и в то же время появляется что-то новое, крепкое.
– Спасибо, – прошептала она ему в свитер. – Спасибо, что встал на мою сторону.
– Я не на твою сторону встал, – тихо ответил он. – Я на сторону нашей семьи.
Но когда на следующий день он поехал к матери, чтобы забрать её банковскую карту «на всякий случай» и обсудить план возврата денег, Тамара Николаевна встретила его со странной улыбкой.
– Артём, – сказала она, подавая ему чашку чая, – садись. У меня для тебя есть кое-что интересное.
И достала из ящика стола толстую папку с документами.
– Это что? – спросил он, чувствуя, как сердце тревожно сжимается.
– Договор дарения, – спокойно ответила мать. – Помнишь, я ещё весной просила тебя подписать? Ты тогда сказал, что подпишешь позже. А я... я решила не ждать.
Артем открыл папку и замер.
Квартира. Его с Лерой квартира. Та, которую они купили в ипотеку три года назад. Та, в которой они планировали растить детей.
Теперь она была оформлена на Тамару Николаевну.
– Ты... как? – он не мог выговорить ни слова.
– Очень просто, – мать пожала плечами. – Ты дал мне доверенность на все операции с недвижимостью, когда мы твою старую квартиру продавали. Помнишь? Я тогда сказала, что на всякий случай. А случай, оказывается, настал.
Артем почувствовал, как пол уходит из-под ног.
Это был не просто удар. Это было нечто гораздо хуже.
И он ещё не знал, что самый главный разговор только впереди...
– Ты что, совсем с ума сошла? – Артем едва узнавал собственный голос: он стал чужим, хриплым, будто кто-то душил его за горло.
Тамара Николаевна сидела напротив, спокойно помешивала ложечкой чай. Ложечка звякала о стенки чашки – ровно, неспешно, будто всё происходящее было обычным субботним разговором о погоде.
– Артём, не кричи, – мягко сказала она. – Соседи услышат. Я всё сделала по закону. Доверенность у меня была, нотариус всё заверил. Квартира теперь моя. А вы с Лерочкой можете жить, я же не выгоняю.
Он смотрел на неё и не верил, что это говорит его мать – женщина, которая когда-то по ночам сидела у его кровати с мокрым полотенцем на лбу, когда он горел в температуре, которая собирала ему бутерброды в школу и прятала под подушку конфеты.
– Ты понимаешь, что ты сделала? – он провёл ладонью по лицу. – Это наш единственный дом. Мы его семь лет выплачиваем! Лера каждый месяц отдаёт половину зарплаты банку!
– Вот именно, – Тамара Николаевна подняла глаза, и в них мелькнуло что-то твёрдое, почти торжествующее. – Отдаёт. А я теперь буду отдавать. Чтобы вы не мучились. Я же для вас стараюсь.
Артем встал так резко, что стул с грохотом отъехал к стене.
– Ты украла у нас квартиру, мама. Украла.
– Не украла, – она даже не моргнула. – Переоформила. На себя. Чтобы сохранить. Видишь ли, сынок, я уже немолодая. А вдруг с вами что случится? Разводитесь вы сейчас быстро. А так – квартира останется в семье. У меня.
Он почувствовал, как кровь стучит в висках.
– Мы не собираемся разводиться.
– Пока не собираетесь, – она пожала плечами. – А потом? Лерочка молодая, красивая. Найдёт себе кого-нибудь побогаче. И заберёт половину. А я останусь ни с чем. И ты тоже.
Артем вышел из кухни, чтобы не разбить что-нибудь. В коридоре остановился, прислонился лбом к холодной стене. В голове крутилась одна мысль: «Как я мог дать ей такую доверенность?» Он помнил тот день – спешка, продажа старой однушки, мама настояла: «На всякий случай, вдруг документы понадобится подписать, а тебя не будет». Он подписал, не читая. Доверял.
Когда он вернулся домой, Лера сразу всё поняла по его лицу.
– Что случилось? – она поставила сумку, даже не раздеваясь.
Он молча протянул ей копию договора дарения.
Лера читала долго. Очень долго. Потом аккуратно положила листки на стол и посмотрела на него – спокойно, почти без эмоций.
– Значит, всё-таки так.
– Лер, я...
– Не надо, – она подняла ладонь. – Я не тебя виню. Я просто... понимаю теперь. По-настоящему.
В тот вечер они не спали. Сидели на кухне, пили вино прямо из горла бутылки и говорили шёпотом, чтобы не разбудить соседей сверху.
– Мы можем подать в суд, – тихо сказала Лера. – Договор дарения, заключённый по доверенности, можно оспорить. Особенно если доказать, что ты не давал согласия на дарение именно этой квартиры.
– Доказать будет сложно, – Артем покачал головой. – Доверенность общая. На любые сделки с недвижимостью.
– Тогда будем искать другие пути, – Лера посмотрела на него твёрдо. – Я не отдам наш дом. Ни за что.
На следующий день она пошла к юристу – к подруге ещё со студенческой скамьи, которая теперь специализировалась на семейном праве. Вернулась через три часа с горящими глазами.
– Есть шанс, – сказала она. – Большой. Доверенность была выдана на продажу конкретной квартиры – той старой однушки. Всё, что сверх этого, – злоупотребление правом. Плюс можно запросить почерковедческую экспертизу подписи. Если твоя мама сама подписывала договор от твоего имени – это уже подлог.
Артем впервые за двое суток почувствовал, как внутри появляется что-то похожее на надежду.
– А если не получится?
Лера взяла его за руку.
– Тогда мы найдём другой способ. Мы вместе, Артём. И мы сильнее.
Тамара Николаевна, будто почувствовав неладное, перестала брать трубку. Потом вообще отключила телефон. Когда Артем приехал к ней, дверь открыла соседка.
– Тамара Николаевна вчера уехала. Сказала, к сестре в Тулу, на неделю.
На кухонном столе лежала записка: «Не ищите меня. Всё равно ничего не докажете. Квартира моя по закону».
Артем вернулся домой и рассказал Лере.
Та молча встала, открыла ноутбук и начала что-то печатать.
– Что ты делаешь?
– Пишу заявление в полицию, – спокойно ответила она. – По статье 159. Мошенничество. И ещё одно – в прокуратуру. Пусть проверят, как нотариус умудрился заверить дарственную по доверенности, которая явно не распространялась на эту квартиру.
– Лер... это же моя мать.
Она повернулась к нему. Глаза были красные, но голос твёрдый.
– А я твоя жена. И мать твоих будущих детей. И я не позволю, чтобы нас оставили на улице только потому, что кто-то решил, что имеет право распоряжаться нашей жизнью.
Через три дня Тамару Николаевну нашли в Туле – она уже собиралась переоформлять квартиру на продажу. Приехали сотрудники полиции, изъяли документы, возбудили дело.
Когда Артем приехал в отделение, мать сидела на стуле, маленькая, сгорбленная, совсем не похожая на ту уверенную женщину, которая ещё недавно диктовала всем, как жить.
– Артём... – прошептала она, увидев его. – Сынок...
Он остановился в дверях. В горле стоял ком.
– Почему ты так сделала, мама?
Она подняла на него глаза, полные слёз.
– Я боялась, – тихо сказала она. – Боялась остаться одна. Боялась, что вы меня бросите. Что Лера заберёт тебя совсем. А потом и квартиру заберёт. Я хотела... удержать хоть что-то.
– Ты думала, что кража – это способ удержать сына?
Тамара Николаевна молчала. Потом достала из сумки ключи и положила на стол.
– Возьми. Я всё поняла. Я подпишу отказ от дарственной. Только... не отдавай меня в тюрьму. Пожалуйста.
Артем смотрел на ключи. На обычные ключи от их двери. Те самые, которые они с Лерой выбрали вместе, когда въезжали.
– Я поговорю с Лерой, – сказал он наконец. – Решение будет за ней.
Когда он вернулся домой и всё рассказал, Лера долго молчала. Потом подошла к окну, посмотрела на заснеженный двор и тихо сказала:
– Пусть подпишет отказ. И пусть больше никогда не переступает порог нашего дома. Ни под каким предлогом.
– Лер...
– Это не месть, Артём, – она повернулась к нему. – Это защита. Наша с тобой защита. И защита тех детей, которых мы когда-нибудь родим. Чтобы они знали: в нашей семье чужого не берут. Даже если это бабушка.
На следующий день Тамара Николаевна пришла к нотариусу в сопровождении адвоката. Подписала отказ от дарственной. Вернула все деньги, которые успела потратить с карты Леры – взяла кредит под свою пенсию. Потом встала, посмотрела на сына долгим взглядом и тихо сказала:
– Прости меня, сынок. Я всё испортила.
Артем кивнул. Не смог сказать ни слова.
Когда она вышла из кабинета, Лера подошла к нему и взяла за руку.
– Всё, – прошептала она. – Теперь наш дом действительно наш.
Он обнял её так крепко, как никогда раньше. За окном начиналась метель, но внутри было тепло. И спокойно.
И всё-таки, когда через месяц Тамара Николаевна позвонила и робко спросила, можно ли приехать на день рождения внука, которого ещё не было, но который уже был так желанен, Артем посмотрел на Леру.
Та долго молчала. Потом вздохнула и кивнула.
– Можно. Но только на два часа. И только с тортом, который она сама испечёт. И без подарков дороже тысячи рублей.
Артем улыбнулся сквозь слёзы.
– Я передам.
Он понял: прощение – это не слабость. Это выбор. И они с Лерой сделали свой выбор – защищать свою семью. Всегда.
Но это будет уже совсем другая история...
Прошёл год.
Весна пришла рано, снег сошёл почти за неделю, и в подъезде пахло талой водой и свежей краской – соседи наконец-то доделали ремонт на площадке. Лера стояла у окна и смотрела, как Артём выгружает из машины коляску – новенькую, серую с белыми вставками, которую они выбирали вместе ещё до того, как тест показал две полоски.
– Ну что, мама, готова встречать гостей? – улыбнулся он, поднимаясь по лестнице с коробкой в руках.
– Готова, – Лера погладила живот, уже заметно округлившийся. – Только пусть сегодня всё будет спокойно. Без сюрпризов.
Артём поцеловал её в висок.
– Обещаю.
В три часа дня раздался звонок. Тамара Николаевна стояла на пороге с большим пакетом и таким робким выражением лица, будто впервые переступала этот порог.
– Здравствуйте, детки, – тихо сказала она и поставила пакет на пол. – Я, как просили... торт испекла. Наполеон. Ваш любимый.
Лера кивнула. Внутри всё ещё чуть сжималось при виде свекрови, но уже не так сильно, как раньше.
– Проходите, Тамара Николаевна. Чайник только что вскипел.
Они пили чай на кухне – той самой, где год назад лежала роковая папка с договором дарения. Теперь на стене висели новые фотографии: они с Артёмом на УЗИ, их первые совместные снимки после свадьбы, и даже одна старая – Артём маленький, с растрепанными волосами, сидит у матери на коленях. Лера сама её повесила. Месяц назад.
Тамара Николаевна осторожно поставила чашку и достала из сумки маленький свёрток.
– Я связала, – сказала она почти шёпотом. – Пинетки. И шапочку. Ничего дорогого, как вы просили. Только пряжа хорошая, меринос. Тёплая.
Лера взяла мягкий комочек шерсти в руки и вдруг почувствовала, как глаза защипало.
– Спасибо, – сказала она искренне. – Очень красиво.
Тамара Николаевна посмотрела на неё долгим взглядом.
– Лерочка... можно тебя на минутку?
Они вышли в коридор. Свекровь закрыла за собой дверь кухни, чтобы Артём не слышал.
– Я хотела сказать... ещё раз. Прости меня. За всё. За карту, за квартиру, за то, что думала, будто имею право решать за вас. Я долго не могла себе простить. И до сих пор не могу.
Лера молчала. Слова были не нужны – всё уже было сказано и пережито.
– Я не прошу забыть, – продолжила Тамара Николаевна, голос дрожал. – Просто хочу, чтобы ты знала: я научилась. Правда научилась. Теперь у меня своя маленькая студия на окраине, я даже подработку нашла – вяжу на заказ. И больше никогда... никогда не возьму чужого. Даже копейки.
Лера посмотрела на неё и вдруг шагнула вперёд – обняла. Осторожно, чтобы не задеть живот.
– Я верю, – тихо сказала она. – Иначе бы не пустила вас сегодня.
Тамара Николаевна всхлипнула и уткнулась ей в плечо, как ребёнок.
– Спасибо, доченька.
Слово вырвалось само. И никто его не поправил.
Вечером, когда свекровь ушла (ровно через два часа, как и договаривались), Артём закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Ну что, – улыбнулся он, – кажется, мы справились.
Лера подошла и обняла его за талию.
– Мы не просто справились. Мы построили свои границы. И научились их защищать. Вместе.
Он наклонился и поцеловал её в макушку.
– Знаешь, что я сегодня понял окончательно?
– Что?
– Что семья – это не те, кто связан кровью. А те, кто выбирает быть рядом. Каждый день. Даже когда тяжело.
Лера улыбнулась и положила его ладонь себе на живот. Там кто-то толкнулся – сильно, уверенно.
– Вот видишь, – прошептала она. – Наш малыш уже согласен.
За окном цвела сирень, пахло весной и свежей выпечкой. В их доме было тихо, спокойно и по-настоящему своё. И больше никто никогда не посмеет это отнять.
Рекомендуем: