А и пребольно же дралась императрица Анна Иоанновна. Рука — тяжёлая, быстрая. Не иначе, в дядюшку удалась — в Петра Первого.
Пострадавший — первый придворный поэт Василий Тредиаковский — явился пред очи императрицы с поздравительной одой по случаю приезда Её Величества в Москву. О дальнейшем записал собственноручно: «Имел счастие читать государыне императрице у камина, стоя на коленях перед Ея Императорским Величеством; и по окончании онаго чтения удостоился получить из собственных Ея Императорскаго Величества рук всемилостивейшую оплеушину».
Не варвары, чай
Ах-ах-ах, получил стихотворец в ухо. А что же прикажете с ним делать, коли ода не понравилась? Крестьян за случившуюся провинность волокли на конюшню, где секли плетьми. Но тут-то не смерд какой — поэт. Сечь как-то не комильфо — не варвары, чай. Потому и по мордасам его, по мордасам.
Попал в немилость — жди новых уничижений.
Императрица любила окружать себя шутами. Причём, большинство из них были людьми известными и знатными, но чем-то не угодившими царственной персоне. И решили пару из них — князя Голицына с калмычкой Бужениновой — оженить. Для проведения шутовской свадьбы между Адмиралтейством и Зимним дворцом был выстроен невиданный дом изо льда. Всё в нём было ледяное: даже дрова в ледяном камине. Живых людей заставили поселиться там, заморозив чуть не до смерти.
Василию Кирилловичу Тредиаковскому оказали сомнительную честь сочинить и сказать поздравительное слово. Первый министр императрицы Артемий Волынский послал за ним кадета, дабы объявить высочайшую волю. По прибытию к Волынскому Василий Кириллович начал было, жаловаться на непочтительность кадета. Но министр, по словам поэта, «сейчас же начал меня бить пред всеми толь немилостиво, что правое моё ухо оглушил, а левый глаз подбил».
Когда Волынский устал, избиение продолжил вышеназванный кадет.
Тредиаковский вынужден был сочинить и исполнить рифмованные строки, набитые площадной бранью и грубыми скабрезностями. Ну а куда было деваться? И тем самым пополнил когорту царских шутов.
На картине художника Валерия Якоби поэт изображён согнувшимся в нижайшем поклоне, с новым сочинением в руках. Рядом любимый шут императрицы и попугаи в клетке.
Смех да и только...
Ряд длинен и трагичен
Тредиаковский был низвержен и оболган. Чему в немалой степени поспособствовал великий Ломоносов, оспаривавший у него первенство в поэзии и крывший коллегу-стихотворца последними словами.
Но более всего опорочил Тредиаковского в романе «Ледяной дом» популярнейший в 19 веке писатель Иван Лажечников. Прочно, надолго. Книга подробно и в деталях описывает события шутовской свадьбы. Поэт был выставлен совершенным негодяем, лишённым сколько-нибудь человеческих качеств. Клевету охотно подхватили злые языки и понесли по свету. Не помогло даже заступничество Пушкина, который писал Лажечникову: «За Василия Тредиаковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей».
Замечательный роман с упоением читают и сегодня, безоговорочно принимая на веру всё, что там написано. Увы, человеческая натура так устроена, что чаще склонна верить плохому, нежели хорошему. И трудно разуверяется в однажды усвоенном.
Поэт умер 65 лет от роду, забытый, спившийся, в нищете. Могила его утеряна. Только в наше время ему возвращается по праву заслуженное им место реформатора русского языка, одного из основателей русской поэзии, каким он был тогда и остаётся сейчас. Только вот Василию Кирилловичу Тредиаковскому уже не узнать этого никогда.
А поэтов на Руси ещё долго били по мордасам. Как в прямом, так и в переносном смысле.
Пушкин, Лермонтов, Плещеев, Гумилёв, Есенин, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Клюев, Корнилов, Васильев, Клычков, Берггольц, Пастернак, Рубцов, Бродский, Цой…
Ряд длинен и трагичен…