…Он стоял у КПП, ждал разрешения выйти в увольнение. Зима, мороз, пар от дыхания висел в воздухе. И тут — она. Света. В объёмной пуховой куртке, с двумя огромными сумками в руках. Пытается одновременно удержать их и открыть дверь автобуса.
Сергей шагнул вперёд, не раздумывая:
— Давайте помогу.
Она подняла глаза — и он впервые по‑настоящему её разглядел. Не просто «генеральскую дочку», которую иногда замечал в части, а девушку с тёплым взглядом, чуть покрасневшими от холода щеками и упрямой складкой у губ.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Они такие тяжёлые… Вот набрала всего, а теперь думаю — как я это до квартиры дотащу?
Начало
Он улыбнулся:
— Значит, надо было не набирать.
— А как можно меньше? — возмутилась она. — Скоро же Новый год!
Они шли по заснеженной дороге, он — с двумя сумками, она — рядом, слегка запыхавшись.
— Вы ведь из нашей части? — спросила она.
— Да. Рядовой Сергей Иванов.
— А я — Света. Просто Света.
Он покосился на неё:
— Просто Света, дочь генерала?
Она рассмеялась:
— Ну вот. Уже слышали сплетни?
— Не сплетни. Просто… вы здесь нечасто появляетесь.
— Потому что учусь в городе.
— Вы всегда помогаете незнакомым девушкам? — вдруг спросила она.
— Только тем, кто тащит неподъёмные сумки.
Она снова рассмеялась, и ему понравилось, как звучит её смех — легко, без наигранности.
С той встречи всё и началось.
Сначала — короткие приветствия при случайных встречах. Потом — разговоры у забора части, когда он был на посту. Она приносила термос с чаем, печенье в бумажном пакете. Говорили о пустяках: о погоде, о книгах, о том, как пахнет весной в его родной деревне.
Он ловил себя на том, что ждёт её. Специально просился на пост у ворот, хотя служба была нелёгкой, а дежурства — длинными. Стоял, вглядывался в дорогу, и сердце ёкало, когда вдали появлялась её фигурка в светлой шапке.
Света была тихой, спокойной. Говорила не спеша, слушала внимательно, иногда опускала глаза, будто стеснялась. Но в ней было что‑то… родное. Что‑то, что напоминало ему маму — ту же мягкость, ту же способность молчать так, что молчание становилось тёплым.
Однажды он сказал:
— Ты похожа на мою маму.
Она улыбнулась:
— Это комплимент?
— Самый большой.
Они сидели на скамейке у подъезда её дома. Снег падал тихо, фонари горели жёлтым светом.
— Знаешь, — сказала она вдруг, — я никогда не думала, что встречу кого‑то… вот так.
— Как — так?
— Просто. Без пафоса. Без всех этих «я — дочь генерала», «ты — солдат». Просто… человек.
Он не знал, что ответить. Только взял её руку — холодную, в тонкой перчатке — и сжал.
Сергей не помнил, когда в последний раз спал спокойно. Каждую ночь — ворочался на жёсткой койке, смотрел в тёмный потолок казармы и снова видел её: Свету. Её улыбку, лёгкий взмах руки, когда она прощалась у ворот части. В городе у них был дом, а в части служебная квартира.
Он представлял, как привезёт её в родную деревню. Как познакомит с мамой — та сразу позовёт за стол, будет расспрашивать, смущённо улыбаясь. Как отец, суровый на вид, но добрый в душе, одобрительно кивнёт: «Хорошая девушка».
«Мы поженимся», — думал Сергей, и эта мысль грела его, как маленький костёр в промозглую ночь. Он уже мысленно выбирал дату, представлял свадьбу в деревенском клубе, гостей, смех, танцы под гармонь.
Увольнения он ждал как манны небесной. Только там, в городе, вдали от строгих глаз командиров, он мог быть просто Сергеем — парнем, который гуляет с девушкой по парку, покупает ей мороженое, слушает её смех.
В части всё стало другим. Даже ефрейтор Соловьёв, который вечно цеплялся к нему — «Иванов, почему ремень не подтянул?» — теперь казался не злым, а просто… человеком. Даже сержант Зубов, гонявший молодых до седьмого пота, заставлявший ночью драить туалет до блеска, выглядел почти смешным — ведь ради Светы Сергей мог вытерпеть всё.
«Это же не навсегда, — думал он. — Вот отслужу, вернусь, мы поженимся, и всё будет по‑другому».
Он ловил себя на том, что улыбается без причины. Когда чистил картошку на кухне, когда стоял в карауле, когда бежал кросс — в голове звучало её имя: Света.
Однажды утром его вызвали к генералу.
Сергей вошёл в кабинет, вытянулся по стойке «смирно», чувствуя, как в груди колотится сердце. Генерал сидел за столом, смотрел строго, но без гнева.
— Рядовой Иванов, — начал он, — я знаю, что вы встречаетесь с моей дочерью.
Сергей почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Хотел что‑то сказать, оправдаться, но слова застряли в горле.
Генерал поднял руку:
— Не спешите отвечать. Я не собираюсь вас ругать. Но вы должны понимать: это не просто увлечение. Света — моя дочь, и я отвечаю за её будущее.
Сергей молча кивнул, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. За окном — привычный армейский пейзаж: плац, казармы, флаг на ветру. А здесь, в четырёх стенах, решалась его судьба.
Генерал медленно поднялся из‑за стола. Высокий, подтянутый, с сединой в висках и взглядом, от которого хотелось вжаться в стену. Но Сергей заставил себя стоять прямо.
— Я воспитываю её один, — произнёс генерал, и голос его звучал ровно, почти бесстрастно. — Жена умерла, когда Свете было десять. Всё, что у меня осталось, — она.
Он сделал шаг вперёд, остановился в двух шагах от Сергея.
— И я не позволю какому‑то рядовому, который завтра уволится и исчезнет, ломать ей жизнь.
Сергей хотел что‑то сказать, но генерал поднял руку — жест, не терпящий возражений.
— Ты думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь? Как стараешься попасть в наряд у ворот, чтобы её увидеть? Думаешь, это незаметно?
Сергей сжал кулаки. Внутри всё кипело, но он молчал. Знал: одно неверное слово — и всё рухнет.
— У тебя нет ни положения, ни денег, ни перспектив, — продолжал генерал. — Ты — солдат. Через год тебя здесь не будет. А она останется. И что потом?
— Я люблю её, — тихо, но твёрдо сказал Сергей. — И я не собираюсь исчезать.
Генерал усмехнулся — холодно, без тени доброты.
— «Люблю»… Сколько таких «люблю» я уже слышал? Ты думаешь, ты первый?
Он вернулся к столу, сел, скрестил руки.
— Вот что я тебе скажу, рядовой. Если ты по‑хорошему не отстанешь от моей дочери, будет по‑плохому. Я могу сделать так, что твоё увольнение затянется на месяцы. Могу отправить тебя в самую глухую часть страны.
В кабинете повисла тяжёлая тишина. Где‑то за стеной слышались команды, топот сапог — обычная армейская жизнь. А здесь — будто другой мир.
Сергей глубоко вдохнул. Он знал: сейчас решается всё.
— Если вы сделаете это, — сказал он, глядя прямо в глаза генералу, — вы не защитите её. Вы просто лишите её права самой выбирать, с кем быть.
Генерал нахмурился.
— Ты смеешь учить меня, как воспитывать дочь?
— Нет. Я прошу вас дать нам шанс. Один шанс.
Сергей стоял перед генералом, сжимая кулаки так, чтобы не дрожали руки. В кабинете пахло кожей, полиролью и властью.
— Шансы? — генерал усмехнулся, и в этой усмешке не было ни капли тепла. — У меня нет времени на шансы, рядовой. Я отвечаю за будущее дочери, а не за твои романтические мечты.
Он достал из ящика стола лист бумаги, бросил на стол.
— Приказ о переводе. Через три дня ты убываешь за Урал. Новая часть, новый распорядок. И забудь про Свету.
Сергей почувствовал, как внутри всё оборвалось.
— Но… я же обещал ей…
— Ты никому ничего не обещал, — отрезал генерал. — Ты — солдат. А она — моя дочь. И я не позволю тебе ломать ей жизнь.
— Я не собираюсь ломать! — Сергей шагнул вперёд, но тут же остановился, вспомнив, где находится. — Я люблю её.
Генерал медленно поднялся.
— Любовь — это не чувства, Иванов. Это поступки. А твои поступки — это попытки увильнуть от службы, чтобы увильнуть к моей дочери.
Сергей молчал. Всё было правдой.
— Через три дня, — повторил генерал. — И если ты попытаешься связаться с ней — последствия будут серьёзными. Для тебя. Для неё. Для всех.
Сергей ехал в поезде, глядя в окно на мелькающие берёзы и перелески. В кармане — письмо, которое он написал Свете, но не отправил. «Я вернусь. Жди».
В новой части всё было чужим: казармы, лица, распорядок. Он старался не думать о Свете, но её образ преследовал его — в каждом шорохе, в каждом взгляде сослуживцев, в тишине ночных дежурств.
Он пытался писать. Писал письма, отправлял SMS, звонил — но всё без ответа. Её номер был недоступен. Письма возвращались назад.
Демобилизовавшись, Сергей не поехал домой. Сразу — на вокзал. В город, где жила Света.
Он нашёл её дом — тот самый, с кованой калиткой и клумбами у крыльца. Дверь открыла незнакомая женщина.
— Света? — переспросила она. — А вы кто ей?
— Друг… — Сергей запнулся. — Жених.
Женщина покачала головой.
— Они уехали. Полгода назад. Тимофей Павлович ушёл в запас. Я даже точно не знаю куда — то ли в Краснодар, то ли в Сочи.
Сергей долго стоял у калитки, глядя на пустые окна. Ветер шелестел листьями, где‑то вдали лаяла собака. Всё было так же, как раньше — и всё было другим.
Он шёл по городу, не замечая прохожих, не видя вывесок. В голове — только её голос, её смех, её взгляд. «Ты же вернёшься?» — спрашивала она тогда. «Конечно», — отвечал он.
Теперь он понимал: он вернулся — а её не было.
Сергей отправился домой. А потом уехал в Видное, пригород Москвы в поисках работы. Дни потянулись однообразно. Работа на заводе, съёмная комната, вечера у телевизора — чтобы не слышать тишины, не думать, не вспоминать.
Но память не отпускала.
Иногда он доставал старую фотографию — ту, что сделал на телефон в парке, когда Света смеялась над его попытками жонглировать яблоками. Улыбался. Потом прятал снимок обратно.
Сергей пришёл на завод простым рабочим в начале девяностых — время было непростое, но он держался. Завод гудел, как старый паровоз, а в его стенах, казалось, застыло время. Через год его повысили. Теперь он был начальником смены. Нужно было зайти в отдел кадров, что-то там подписать. И именно там, в отделе кадров, за высокой стойкой с папками и печатной машинкой, он впервые увидел Людмилу.
Она подняла глаза — и Сергей на мгновение замер. Не то чтобы она была копией Светы, его первой любви. Но в Люде было что-то… знакомое. Может, лёгкая улыбка, с которой она произнесла: «Документы в порядке, Сергей Николаевич, проходите». Или, может, это был её спокойный, тёплый голос, будто снятый с виниловой пластинки его воспоминаний.
Он стал заходить в кадры по пустякам — уточнить график, принести справку, даже когда это не требовалось. Люда сначала смотрела с лёгким подозрением, потом — с улыбкой. А однажды сказала:
— Сергей Николаевич, вы либо хотите уволиться, либо влюбиться. Уточните, я подготовлю документы.
Он засмеялся. А через неделю пригласил её в кафе на углу.
С той встречи они стали видеться чаще. Люда оказалась умной, с лёгкой иронией, не любила суету, но умела слушать — по-настоящему, как будто каждое слово имеет вес. Она не была Светой. Совсем нет. Но с ней было спокойно. И хорошо.
Однажды он признался:
— Ты напоминаешь мне одну девушку… из прошлой жизни.
— Я не соперничаю с призраками, — ответила она. — Я — настоящая. Проверь.
И он проверил.
Прошло полгода. Зимой, под Новый год, он пришёл к ней с букетом и сказал:
— Люда, выходи за меня.
Она посмотрела на него, кивнула — и сказала:
— Только не называй меня Светой по ошибке. А то устрою тебе увольнение по статье.
Они поженились весной.
А он больше не вспоминал Свету по ночам.
Даже если началось всё с лёгкого сходства.
Сергей подошел к дому и посмотрел на окна. Свет не горел. Он тихо повернул ключ и, стараясь не шуметь, стал раздеваться. Настя спала в комнате, он прикоснулся губами к ее щечке, поправил одеяло и вышел. Люда уже легла спать, прикрыв пледом ноги, как всегда — тихо, аккуратно, будто боясь нарушить тишину. Он посмотрел на неё — и сердце сжалось. Не скажу, — решил он. — Не сейчас. Не сегодня. Может, и никогда.
— Завтра снова задержусь, — сказал он, не поворачиваясь. — Проект, срочные правки.
— Хорошо, — ответила она, не открывая глаз. — Только не забудь, что в субботу у Насти выступление.
Он кивнул. А внутри — шторм.
Потому что завтра он не на работе.
Завтра он встречается с Светой. Он так решил. Он уже написал ей, и она согласилась.
Сон не приходил к нему. Он думал о Лизе. Почему она в инвалидном кресле? Казалась здоровой. Во всяком случае он не заметил каких-либо физических недостатков.
Можно ли помочь? — спрашивал он себя.
Захочет ли она, чтобы я вошёл в их жизнь?
Имею ли я право?
Он не знал.
Но хотел увидеть. Не просто мельком, как тогда. Хотел рассмотреть Лизу — каждую черту, каждую улыбку, каждое движение. Хотел понять: это моя кровь, моё дитя? Или Света лжёт?
Но даже если лжёт — зачем? Зачем приезжать в Видное? Почему не в Питер, не в Казань, не в Новосибирск? Почему — здесь, под самым носом?
Может, они живут здесь давно.
Может, он просто не знал.
Может, судьба всё это время водила его мимо, как слепого.
А теперь — столкнула лбом. И что делать дальше? Сергей ворочался и только к утру забылся тревожным сном.
Дорогие читатели, спасибо за отзывы, за лайки.