Первым, что услышала Вика, вернувшись с тяжелыми пакетами, был не привычный упрек Руслана, а голос дочери, в точности повторяющий его гнусаво-снисходительную интонацию — укол булавки.
— Ну что, мам, опять курицу будешь жарить? Надоело уже.
Вика замерла в прихожей. Пакеты, набитые овощами, куриными окорочками и пачками гречки, впились в пальцы багровыми жгутами. Она медленно, чтобы не скрипнула дверь, поставила их на пол. Сердце билось где-то в горле — гулко, как набат.
Из гостиной, не оборачиваясь, говорила Лида. Ее одиннадцатилетняя Лида. Сидит, наверное, поджав ноги, в своем любимом кресле-мешке, уткнувшись в телефон. И бросает слова через плечо. Точь-в-точь как он.
— Лида… — начала Вика, но голос сорвался на шепот.
Вика замерла в прихожей. Пакеты, набитые овощами, куриными окорочками и пачкой гречки, впились в пальцы багровыми жгутами. Она медленно, чтобы не скрипнула дверь, поставила их на пол. Не снимая куртки, которую накинула поверх домашнего халата, она сделала шаг в гостиную. Дочь и правда сидела в кресле, освещенная мерцающим экраном. На лице — скучающая гримаса. Та самая, что Вика видела на лице Руслана тысячу раз.
— Тебе чего? — Лида подняла на нее глаза. Взгляд скользнул по заношенному домашнему халату, по растрепанным волосам матери. — Папа говорит, ты никогда ничего нового придумать не можешь. Говорит, жена его коллеги, тетя Оля, каждый день как в ресторане готовит.
"Папа говорит". Эти два слова повисли в воздухе тяжелым, ядовитым туманом. Вика почувствовала, как по спине бежит холодок. Это было страшнее любого прямого крика Руслана. Страшнее, потому что тише. Потому что яд капал не на нее, а на ее ребенка. И ребенок уже начал меняться.
— Лида, я… я стараюсь, — выдавила она, и тут же возненавидела себя за эту унизительную оправдательность.
— Ну и что с того? — фраза, как отзеркаленная копия. — Папа деньги приносит. А ты… ты просто дома сидишь.
«Просто сидишь». Вика окинула взглядом вылизанную до блеска квартиру. Вымытая, вытертая. Каждая вещь — на своем месте. Руслан требовал идеального порядка. Всегда. Пол — чтобы можно было на коленках ползать, и колени, как и носочки, оставались бы чистыми. Кухня — чтобы пахло не едой, а… ничем. Как в музее. А она в этом музее — тихая, почти невидимая смотрительница. Привидение.
Она молча развернулась и пошла на кухню. Ноги были ватными. Взялась за пакеты — руки дрожали. Доставала пачку гречки, помятые кабачки, курицу. Каждый предмет казался обвинением. Вот она — ее жизнь. В пакете из дешевого супермаркета.
Мысль ударила внезапно, остро, как лезвие: а когда все это началось? Не сегодня. Не вчера. Месяц назад? Год? Пять лет? После рождения Лиды? Стиралась грань. Руслан не бил ее. Ни разу. Он… воспитывал. Как он сам любил говорить. «Я тебя в люди вывел, Виктория. Была ты серой мышкой, а я тебя преобразил». Преобразил. В тень.
Он был героем в глазах всех вокруг. Успешный, подтянутый, машина новая, хобби дорогие. А дома… Дома он был режиссером, а она — актрисой второго плана в бесконечной пьесе под названием «Идеальная семья Руслана».
Щелчок ключа в замке. Сердце Вики упало и замерло где-то в районе желудка. Вошел Руслан.
— Дома кто? — громко, чтоб было слышно в каждой комнате. Не «здравствуйте», не «я дома». Констатация факта. Проверка территории.
— Мы тут, пап! — звонко крикнула Лида из гостиной.
Вика засуетилась на кухне, схватила нож, начала резать лук. Чтобы было видно, что она не бездельничает. Что она на своем посту.
Руслан прошел в гостиную, бросил что-то дочери, та засмеялась. Потом его шаги направились на кухню. Он остановился в дверном проеме, прислонился к косяку. Осматривал. Смотрел на ее спину, на разделочную доску, на кастрюли.
— И что у нас на ужин? — спросил он. Голос ровный, но в нем всегда была стальная струна — струна ожидания. Ожидания провала.
— Курица с гречкой и… овощами, — сказала Вика, не оборачиваясь.
— Опять? — он вздохнул. Театрально. Устало. — Виктория, ну это же скука смертная. Я же тебе сто раз говорил. Мужчина после тяжелого дня должен приходить не просто поесть. Он должен получить эстетическое удовольствие. Эмоцию!
Она продолжала резать лук. Глаза щипало. От лука. Только от лука.
— Я стараюсь, Рус.
— Стараешься? — он усмехнулся. — Знаешь, как выглядит твое «стараешься»? Оно выглядит как отсутствие фантазии. Как лень. Ты же дома целый день! Что тебе стоит найти новый рецепт, купить что-то особенное?
«Что тебе стоит…» Эти слова отравляли воздух дома всегда. Что тебе стоит поддерживать идеальный порядок? Что тебе стоит выглядеть получше? Что тебе стоит приготовить что-то изысканное? Миллион невидимых дел, которые съедали ее день, для него сводились к этому — «что тебе стоит». К нулю.
— Пап, а мама говорит, она устала, — вдруг, словно вставив кинжал в самое уязвимое место, прокричала Лида из гостиной.
Вика замерла с ножом в руке. Руслан медленно подошел к ней ближе. Она чувствовала его дыхание у себя за спиной.
— Устала? — тихо, почти ласково повторил он. — А кто не устал? Я, что ли, на курорте отдыхаю? Я деньги в семью приношу. А твоя работа — это дом. Это твой вклад. Или ты считаешь, что твой вклад не важен?
Он мастерски выворачивал все с ног на голову. Ее усталость становилась ее же виной. Ее недостаточным вкладом.
— Нет, я не это имела в виду, — прошептала она.
— Вот и хорошо. А то я уж подумал, — он похлопал ее по плечу. Жест был тяжелым, властным. Не поглаживание, а утверждение собственности. — Готовь свою курицу. Но чтобы завтра было что-то… с фантазией. Поняла?
Он развернулся и ушел. Вика стояла, глядя в стену. В ушах звенело. В горле стоял ком. Она слышала, как он в гостиной включил телевизор, как сказал Лиде: «Иди уроки делать, хватит в телефоне сидеть». Команда. Дочь безропотно подчинилась.
И тут Вика увидела его телефон. Аппарат лежал на краю стола, где Руслан его оставил, заходя домой. Черный, холодный, символ его власти, его связей, его другой, важной жизни.
И вдруг… тишина. Телевизор в гостиной выключился. Руслан что-то пробурчал, шаги его удалились в сторону спальни — наверное, переодеваться. Лида ушла в свою комнату.
Вика осталась одна. С ножом в руке. С неразрезанной курицей. С комом в горле. И с черным экраном телефона, который смотрел на нее как вызов.
Медленно, почти механически, положив нож, она подошла к столу. Пальцы сами потянулись к телефону. Код был ей известен — дата рождения Руслана. Пальцы дрожали, когда Вика набирала цифры. Экран вспыхнул.
Она не знала, что ищет. Подтверждение? Оскорбление? Может, переписку с той самой Олей, которая «готовит как в ресторане»?
Рука сама совершила движение, открыв браузер. На экране замигали десятки изысканных блюд. Все то, что Руслан требовал видеть на столе. Она решила обеспечить результат. Но не собственным трудом. Не мешкая, Вика нашла ресторан «Парижанка» и, дрожащими пальцами оформив и оплатив экспресс-доставку, положила телефон Руслана на место. Она услышала его шаги. Повернулась к раковине, сделала вид, что моет руки.
Руслан прошел на кухню, взял с полки банку с кофе, даже не взглянув на нее.
А Вика смотрела в окно. На темнеющее небо. На огни чужих окон. И внутри у нее что-то перевернулось. Еще не оформилось в мысль. Еще не стало решением. Это было просто щелчком. Тихим-тихим щелчком затвора. Как будто она впервые за долгие годы увидела картину целиком. И себя на этой картине. Не смотрительницей. Не тенью. А…
Шаги Руслана приблизились снова.
— Так, Виктория, — сказал он, и в его голосе снова прорезалась сталь. — Давай, не тяни. Я есть хочу. Ты же женщина. Кто готовит, тот и женщина в этом доме!
Он произнес это как приговор. Как аксиому. Как единственно возможную истину.
Вика медленно повернулась к нему. Не опустив глаз. Впервые.
— Да, Руслан, — сказала она тихо, но четко. — Сейчас будет ужин.
Она не двинулась к плите. Вместо этого ее рука потянулась к карману халата. К ее телефону.
Руслан фыркнул.
— Опять в соцсетях сидеть? Пока муж голодный стоит? Приоритеты, Виктория, расставь!
Она не ответила. Ее пальцы быстро и уверенно заскользили по экрану. Она открыла приложение, которое он сам называл «вещью для звонков».
— Ты что там, копаешься? — Руслан повысил голос, становясь раздраженнее. Сделал шаг к Вике.
В этот момент, после затянувшейся тишины и его очередного упрека, в квартире пронзительно зазвонил домофон.
Руслан вздрогнул и обернулся на звук.
— Кто это в такое время?
Вика, не отрываясь от телефона, протянула руку к панели домофона и нажала кнопку «Открыть».
— Виктория! Я тебя не просил никого пускать! — зашипел он.
— Я знаю, — ответила она, все так же спокойно. — Это для тебя.
Он не успел ничего сказать. Через минуту в прихожей раздался короткий, вежливый звонок в дверь. Вика вышла из кухни, прошла мимо ошарашенного Руслана и открыла.
На пороге стоял курьер в идеально отглаженной униформе с логотипом «Парижанки». В руках он держал огромный термопакет, от которого исходил божественный, сложный аромат — не просто еды, а целого события.
— Доставка для Виктории Сергеевны, — улыбнулся курьер.
— Это мне, — сказала Вика и приняла тяжелый пакет. — Спасибо.
Она вернулась на кухню, прошла мимо остолбеневшего Руслана и поставила пакет прямо на стол, на его идеально чистую столешницу. Рядом с неразделанной курицей и пакетом гречки. Смотрелось это как сюрреалистичный натюрморт.
— Что… что это? — выдавил наконец Руслан. Его лицо стало багровым.
— Ужин, — просто сказала Вика. Она расстегнула пакет, стала доставать контейнеры. Матовые, черные, тяжелые. — Ты же хотел эстетического удовольствия? Лобстер термаль. Утиная грудка в медовом соусе. Трюфельное ризотто. Салат с козьим сыром и грушей. Я надеюсь, это соответствует твоему уровню.
Она говорила ровно, без тени насмешки. Как диктор, зачитывающий сводку погоды.
Руслан смотрел то на нее, то на контейнеры. Его мозг явно не справлялся с обработкой происходящего. Его жена, его серая мышка, только что потратила… Он даже боялся представить, сколько это стоит.
— Ты с ума сошла?! — проревел он. — На какие шиши?! Ты в курсе, сколько это стоит?!
— Я в курсе, — кивнула Вика. Она потянулась к столешнице и взяла единственный лист бумаги. Это был чек. Подробный. С итоговой суммой, от которой у Руслана дернулся глаз.
Она протянула ему этот листок.
— Оплати, пожалуйста, счет за обслуживание. Я действовала как твой персональный ассистент. Найм и логистика — моя работа. Финансирование — твое.
Он молча взял чек. Его пальцы сжали бумагу так, что костяшки побелели.
— Ты… Ты совсем охр.нела? Ты думаешь, я буду платить за эту… блажь?
— Почему блажь? — наклонила голову Вика. — Ты же сам сказал: мужчина должен получать эстетическое удовольствие. Я обеспечила тебе его максимально быстро и качественно. В чем проблема? Или твои принципы касаются только моих бесплатных усилий?
В этот момент из своей комнаты вышла Лида. Привлеченная голосами и запахами. Она с изумлением смотрела на черные контейнеры, на багровеющее лицо отца и на мать, которая стояла с незнакомой, уверенной осанкой.
— Мам, а это что? — прошептала она.
— Ужин, дочка, — ответила Вика, не глядя на нее. Ее взгляд был прикован к Руслану.
И тут Вика сделала последнее, что окончательно добило его картину мира. Она положила свой телефон на стол, экраном вверх. Большим пальцем она ткнула в иконку «Диктофон». На экране загорелась красная кнопка «Запись», и поплыли секунды.
— И давай сразу, раз уж все здесь собрались, — голос Вики стал тише, но от этого еще более пронзительным, — обсудим твои претензии к качеству моей работы. Для протокола. Чтобы потом не было разночтений. Начнем с сегодняшнего: «Кто готовит, тот и женщина». Раскрой свою мысль, пожалуйста. Мне, как директору по бытовому обеспечению, важна обратная связь от заказчика.
Она назвала себя директором. Без тени улыбки. Абсолютно серьезно.
Он открыл рот. Закрыл. Посмотрел на диктофон. На дочь, которая смотрела на него не с обожанием, а с любопытством и страхом. На чек в своей руке. На эту дурацкую, пахнущую трюфелями еду, которая должна была быть его триумфом, а стала его унижением.
Руслан был готов к истерике, слезам, оправданиям. Он знал, как давить, когда Вика плакала. В этом он был силен.
Но муж был абсолютно беспомощен перед этой новой Викой — холодной, расчетливой, ведущей протокол совещания на развалинах его авторитета.
Мужчина не кричал. Он просто прошипел, глядя на диктофон:
— Выключи.
— Почему? — мягко спросила Вика. — Ты всегда говорил, что нужно говорить прямо. Вот я и готова выслушать все твои замечания. О моей внешности. О моей лени. О моей несостоятельности как женщины. Говори. Я записываю.
Красная кнопка на экране продолжала гореть. Секунды отсчитывали время его поражения.
Лида смотрела на мать, как на супергероиню. Такой она ее никогда не видела.
А Руслан… Руслан впервые за десять лет брака не нашел, что сказать.
***
— Лида, возьми рюкзак. Мы уезжаем, — сказала Вика спокойно, как будто сообщала о походе в магазин.
Лида, не задавая вопросов, кивнула и побежала в свою комнату. Вика, не глядя больше на мужа, пошла за ней. Через пять минут они вернулись, Вика с сумкой, Лида с рюкзаком.
— Ты никуда не пойдешь, — выдавил наконец Руслан.
— Пойду, — ответила Вика. — И ты оплатишь мне счет за жилье и услуги. Теперь уже официально. — И она, взяв дочь за руку, вышла из квартиры.
Руслан стоял в тишине. Оглядел кухню, размазанную лобстером, и понял: ему нужно немедленно пожаловаться. Он схватил свой телефон и набрал единственный номер.
— Мама, ты не поверишь, что она сделала! Она меня опозорила! Она заказала эту дрянь, выставила мне счет и ушла!
Тишина после ухода Вики и Лиды длилась ровно до вечера следующего дня. Руслан провалялся на диване, не отвечая на звонки, глядя в потолок. Он был уверен — они вернутся. Вечером. Ночью. Утром. Одумаются. Испугаются. Поймут, на что променяли теплый дом и его обеспеченное общество.
Но дверь не открывалась.
А потом… зазвонил домофон. Руслан, поморщившись, подошел к панели. На экране — лицо его матери. Глаза гневные, рот поджат в тонкую ниточку.
— Открывай! — прогремел ее голос, даже через динамик звучавший как удар хлыста.
Он вздохнул и нажал кнопку. Через минуту в квартире запахло дешевым парфюмом и старой злобой.
— Ну и что тут у тебя творится? — Марина Степановна, не снимая пальто, прошлась по квартире инспекционным шагом, проводя пальцем по поверхности тумбочки в поисках пыли. — Звоню — не берешь! Вика с Лидой где? Гуляют?
Руслан, вдруг снова почувствовавший себя пятнадцатилетним пацаном, неудачно сдавшим ЕГЭ, мямлил что-то про «временную размолвку» и «женские капризы».
— А-а-а, — Марина Степановна издала звук, полный презрительного понимания. — Дом опустел, и герой заныл. Я так и знала. Без женского надзора дом за неделю в свинарник превратится. Где она? У матери? Сейчас я ей позвоню, вразумлю эту дур…
Она полезла в сумку за телефоном. И в этот момент в прихожей раздался звук ключа. Сердце Руслана екнуло — вернулась!
***
Но дверь открыл… его отец. Николай Иванович. Вошел тихо, как всегда. В руках — не привычный пакет с продуктами, а небольшой, потрепанный рюкзак.
— Коля, ты зачем? — нахмурилась Марина Степановна. — Я сказала, встретимся у подъезда.
Николай Иванович молча посмотрел на жену, потом на сына. Взгляд у него был странный — не привычно-отсутствующий, а какой-то новый, пронзительный. Он видел липкие следы размазанной дорогой еды на полу, нетронутые контейнеры на столе, общую атмосферу краха.
— Я не в гости пришел, — тихо сказал он. — Я за вещами.
— Какими еще вещами? — всплеснула руками Марина Степановна.
— За теми, что хранил тут в кладовой. Своими. Немногими.
Он прошел в гостиную, к креслу в углу, где всегда сидел, словно стараясь занять как можно меньше места. Из-под него он вытащил старую спортивную сумку. Руслан смотрел, не понимая.
— Пап, ты куда? В гараж что ли? — попытался он пошутить, но шутка вышла плоской и испуганной.
Николай Иванович не ответил. Он направился в прихожую и открыл дверь кладовой. Там, в глубине, висели два стареньких пиджака и три пары брюк. Стал аккуратно, не спеша, складывать их в сумку.
— Коля, ты с ума сошел?! — загородила ему путь Марина Степановна. — Объяснись немедленно! Это она тебя втянула в свои дурацкие игры? Эта… Вика?!
Он остановился и посмотрел на нее. Прямо. Такого взгляда Руслан у отца не видел никогда.
— Нет, Марина, — сказал он тихо, но очень четко. — Это я сам. Сорок пять лет терпел. Думал, так и надо. Думал, ради сына. А вчера... ты мне рассказала, как Вика его опозорила, как она отказалась готовить. И я понял, что она впервые в жизни не стала терпеть. Я увидел, что можно иначе. Увидел и… позавидовал. Позавидовал ее смелости.
В квартире повисла оглушительная тишина. Марина Степановна была бледна, как полотно. Руслан чувствовал, как почва уходит из-под ног. Его отец. Тихоня. Терпила. Тот, кого он в глубине души всегда чуть презирал за его мягкотелость… уходит.
— Ты… ты не посмеешь! — прошипела Марина Степановна, но в ее голосе впервые зазвучала не злоба, а паника. Паника кукловода, у которого сломалась и уползла самая послушная марионетка.
— Я уже все решил, — отрезал Николай Иванович. Он прошел мимо нее, держа в руках небольшую, походную сумку, которую только что набил одеждой из кладовой.
— Пап, подожди… — Руслан попытался встать у него на пути. — О чем ты? Куда ты? Мы же… семья!
Николай Иванович остановился и посмотрел на сына. И в его взгляде было нечто, от чего Руслану стало холодно — горькая, безжалостная ясность.
— Какая семья, Руслан? — спросил он. — Семья — это когда заботятся друг о друге. А здесь… здесь ты и твоя мать всегда были друг для друга. А мы с Викой — для вашего удобства. Прислуга. Мебель. Теперь… — он вздохнул, — …мебель уходит.
Он надел рюкзак на плечо, взял потрепанную сумку. И направился к выходу.
— Я не позволю! — взвизгнула Марина Степановна, хватая его за рукав. — Ты куда пойдешь? У тебя ничего нет!
Николай Иванович мягко, но решительно освободил рукав.
— Я пойду туда, где меня не будут считать мебелью. А насчет «ничего»… — он впервые за все время чуть улыбнулся, — …у меня наконец-то есть я сам. И этого — достаточно.
Он вышел. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. Не хлопнула. Щелкнула. Как будто кто-то выдернул вилку из розетки.
Руслан и его мать остались одни. В идеально чистой, вымершей квартире. Пахло дорогой, остывшей едой и пустотой.
Руслан медленно подошел к кухонному столу. Посмотрел на контейнеры. На лобстера, которого он так хотел. На утку в медовом соусе. Он потянулся к одному из них, сорвал крышку. А потом, с рыком бессильной ярости, смахнул все на пол. Лобстер, ризотто, соус — все полетело на глянцевый, безупречно чистый пол. Грязное, липкое месиво.
Он стоял, тяжело дыша, глядя на эту кашу на полу. А потом его взгляд упал на чек. Руслан схватил его, скомкал его и швырнул в лужу соуса.
А за окном, в это самое время, такси с Викой и Лидой уже выезжало на трассу. Они молчали. Лида прижалась к матери и смотрела в окно на уходящие назад фонари.
Вика не знала, что ждет их впереди. Съемная квартира, временная работа, трудности. Но она смотрела на дорогу, и впервые за много лет ее плечи были расправлены. Потому, что груз, который она несла, наконец-то исчез.
Они не знали, куда едут. Но они точно знали — ОТКУДА.
И это было главное.