Лида не любила внезапные звонки, особенно когда на экране высвечивалась фамилия родственников мужа.
Но когда позвонила Оксана, двоюродная сестра Геннадия, та самая, которая «выбралась в люди» и теперь жила в коттеджном поселке, отказаться сразу Лида не решилась.
— Лидочка, ну что вы как дикие, сто лет не виделись, — защебетала в трубке Оксана.
— В субботу приезжайте к нам, посидим по семейному: шашлычок, вино, мы тут чуть-чуть ремонт доделали, покажем.
— В субботу?.. — Лида автоматически потянулась к календарю на стене.
Там в субботу была аккурат приписка ее рукой: «рынок, дача, заварить вишню».
— Ну… если Генка не будет против… — неуверенно протянула она.
— Да чего ему быть против, он у тебя человек простой, — легко отрезала Оксана.
— Всё, решено, ждем.
Только не к одиннадцати, мы так рано не встаем, часам к трем подтягивайтесь.
Лида положила трубку и некоторое время смотрела в окно, где уныло капал мартовский дождь по подоконнику.
— Нас, значит, «простой» Генка зовут, — подвела она итог, уже пересказывая разговор мужу.
— А ты что, думала, она скажет «утонченный Геннадий Викторович»? — хмыкнул он.
— Ну, позвали и позвали, сколько лет не ездили — можно разок съездить, разведку провести.
— Настораживает меня ее это «чуть-чуть ремонт», — вздохнула Лида.
— У нее «чуть-чуть» — это как у нас капитальный, со сменой нервной системы.
Тем не менее отказаться было вроде как неудобно: все таки родня, Генкина кровь, да и вечно Оксана потом будет рассказывать, что они «обидчивые и зажатые».
В итоге Лида сказала себе, что надо вести себя по взрослому, решила ехать, но внутри уже тихо сжалась и приготовилась к моральному марафону.
В субботу с утра Лида достала из морозилки свою вишню — ту самую, с дачи, косточки вручную выколупывала, не то что магазинная «кислота без запаха».
— Испеку пирог, — объявила она.
— Нехорошо в гости с пустыми руками, как ни крути.
— Может, купим что-нибудь? — осторожно предложил Геннадий.
— Там у них, небось, всё по заграничному, твой пирог затеряется.
— Пусть тогда затеряется с достоинством, — отрезала Лида, замешивая тесто.
— Зато свое, домашнее, не стыдно.
По дороге они заехали в ларек у метро, где тетка в пальто еще советских времен продавала цветы.
— Розы у меня хорошие, местные, — убеждала она.
— Но хризантемы дольше стоят, не убьете по дороге.
— Нам, которые «дольше стоят», — устало усмехнулась Лида.
— Возьмем хризантемы, мы люди практичные.
Когда такси свернуло к поселку, Геннадий присвистнул.
— Смотри ка, шлагбаум, охрана, как в кино.
— Уже страшно спрашивать, где у них туалет, вдруг там с пультом.
— Только не начинай свои шутки при них, — одернула его Лида.
— Ты у меня известный юморист до первой обиды.
Дом Оксаны и ее мужа Антона выглядел как картинка из журнала: бежевый фасад, широкие окна, во дворе аккуратно сложенные дрова — декоративные, как поняла Лида по их подозрительной чистоте.
Внутри все сияло: светлая кухня гостиная, остров посреди кухни, техника, о которой Лида читала только в рекламе, и везде запах дорогого кофе, как в тех кофейнях, куда она только заглядывала в окна.
— О, приехали! — Оксана вылетела им навстречу в лосинах и свитере, который явно стоил как половина Лидиной пенсии.
— Заходите, разувайтесь, только аккуратно, у нас паркет, мы его каждую неделю маслом натираем.
— Надеюсь, не подсолнечным, — пробормотал Геннадий, так, чтобы услышала только Лида.
Цветы Оксана приняла с безупречной улыбкой, сунула в какое то худое стеклянное цилиндрическое нечто и тут же оставила в коридоре у зеркала.
— Красивые, конечно, — сказала она.
— Хотя я сейчас больше на композиции из сухоцветов перешла, это моднее, но и так ничего.
Пирог она взяла на вытянутых руках.
— Это у вас что? — спросила Оксана.
— Вишневый пирог, — объяснила Лида.
— Домашний, из своей ягоды.
— А а, — протянула Оксана тем самым тоном, каким обычно реагируют на ненужный сувенир из Турции.
— Мы сладкое почти не едим, фигуру бережем, но ладно, поставим… для антуража.
Пирог унесли на кухню и поставили куда то в дальний угол.
Лида только краем глаза заметила, как Антон шепнул:
— Потом соседям отдадим, у них дети всё сметают.
Стол, накрытый в гостиной, поначалу радовал глаз: белая скатерть, тарелки, блестящие приборы, бокалы разной формы.
Но чем ближе Лида подходила, тем сильнее сжималось у нее внутри.
Слева, у окна, на отдельных больших тарелках лежали стейки — румяные, с полосками от гриля.
Рядом — креветки, красная рыба, сыр с плесенью, простите господи, разложенный веером.
Там же стояла бутылка вина, на которой Лида даже не смогла сразу прочитать название — слишком вычурным шрифтом оно было написано.
Справа, ближе к дивану, стол как будто резко обеднел.
Миска гречки, потемневшая по краям, тарелка с колбасой странного розового оттенка, соленые огурцы, нарезанные крупными кружками, и салат «оливье», в котором докторская колбаса выглядывала так уныло, будто ее уговаривали туда лечь силой.
Из напитков — двухлитровая бутылка дешевой газировки и открытая минералка без газа.
— Прошу к столу, — бодро объявила Оксана.
— Вот тут мы с Антоном, а вы сядьте здесь, так удобнее будет.
«Здесь» как раз приходилось на сторону с гречкой и колбасой.
— А это что, шведский стол по районам города? — шепнул Геннадий, когда они сели.
— Тихо, — выдавила Лида, чувствуя, как горит лицо.
Антон ловко наливал себе и Оксане красное вино, они чокались тонкими бокалами.
Лиде пододвинули стакан с минералкой.
— Вам газированное нельзя, в вашем возрасте давление, сосуды, — заботливо сказала Оксана.
— Да и вино тоже, вы потом домой не доедете.
— А что, мы уже в дом престарелых записаны, а я не в курсе? — не выдержал Геннадий.
— Ой, ну началось, — закатила глаза Оксана.
— Мы ж из лучших побуждений.
Вам это, — она кивнула на гречку и колбасу, — привычнее.
А тут еда специфическая, дорогая, вы только морщиться будете.
Лида посмотрела на тарелку, где на трех ломтиках колбасы лежали кружочки огурцов, будто кто то в школе отрабатывал урок по геометрии.
— Подожди, — осторожно начала она.
— А это для кого тогда? — Лида кивнула в сторону стейков и креветок.
— В смысле «для кого»? — искренне удивилась Оксана.
— Для нас, конечно.
Мы любим вкусно поесть, себе можем позволить.
Вы ж всё равно такое себе не покупаете, ну зачем вас дразнить?
В комнате повисла тишина.
Геннадий перестал шутить, Лида медленно спрятала руки под стол, чтобы не было видно, как они дрожат.
— То есть… — она подбирала слова, чтобы не сорваться.
— Мы сидим за одним столом, но у нас разная еда?
— Лид, ну не начинай, — вздохнул Антон, разрезая стейк.
— У всех же разный уровень достатка, это нормально.
Мы сами всего добились, работаем, вкалываем, любим себя радовать.
А вы на пенсии, у вас другие привычки, вы и гречкой довольны будете.
— А пьем мы тоже по уровню достатка? — хрипло спросил Геннадий, глядя на свой пластиковый стаканчик с минералкой.
— Не утрируй, — отмахнулась Оксана.
— Кто хочет — тот зарабатывает, кто не хочет — сидит и обижается на чужие стейки.
Мы ж вас не просили завидовать, мы просто пригласили.
— Зачем? — спокойно спросила Лида.
— Вот честно, без красивых слов — зачем вы нас звали?
Оксана чуть приободрилась, будто только этого вопроса и ждала.
— Ну как зачем, — она даже улыбнулась.
— Показать, как можно жить, если стараться.
Мотивация такая, знаешь?
Чтобы вы тоже немножко… подтянулись, что ли.
А то всё: «пенсия, пенсия», дача своя поганая, закрутки эти.
Мир уже другой.
Лиде в этот момент показалось, что она сидит не за столом, а на каком то странном тренинге по личностному росту, только вместо лектора — двоюродная сестра с тарелкой креветок.
— Пирог то ваш мы, наверное, не будем на стол ставить, — небрежно добавила Оксана.
— У нас тут десерт другой: чизкейк, эклеры, а ваш… ну, домашнее — это такое, деревенское, нам не нужно.
Я, если что, соседке отдам, у нее дети, им всё равно.
Геннадий шумно отодвинул стул.
— Так, — сказал он тихо, но так, что стало ясно: сейчас будет не шутка.
— То есть мы сюда приехали, чтобы посмотреть, как вы едите стейки, пока нам колбасу по акции нарезали?
— Ой, началось, — взвилась Оксана.
— Люди обижаются по пустякам.
Вас пригласили, как родных, показали дом, стол накрыли.
Не нравится — никто не держит.
Эта фраза повисла в воздухе, как выстрел.
Лида медленно встала.
— Вот это мысль, — спокойно сказала она.
— Никто не держит.
Она пошла на кухню, нашла в углу свой пирог, аккуратно накрытый полотенцем.
Сняла полотенце, поправила форму, будто проверяла ребенка перед выходом на улицу.
— Ты что делаешь? — возмутилась Оксана, появляясь в дверях.
— Забираю свое «ненужное деревенское», — так же спокойно ответила Лида.
— Чтобы ты не тратилась на соседских детей.
Геннадий уже в прихожей натягивал ботинки.
— Мы что, прямо сейчас уходим? — уточнил Антон, будто надеялся, что это шутка.
— А смысл оставаться? — повернулась к нему Лида.
— Вы нас позвали не в гости, а на выставку достижений вашей личной жизни.
Выставку мы посмотрели.
Спасибо, достаточно.
— Слушайте, — вспыхнула Оксана.
— Ну и гордые же вы.
Мы вас по хорошему, по родственному, а вы устроили цирк из за колбасы.
— Не из за колбасы, — поправил ее Геннадий, застегивая куртку.
— А из за того, что вы людей за один стол посадили по разным разрядам.
Он открыл дверь.
— Не переживай, — бросил он Оксане.
— Мы тебе твой «уровень достатка» портить не будем.
Они вышли без хлопанья дверью, без крика и без демонстративных фраз.
На улице всё так же моросил дождь, но Лиде вдруг стало легче дышать.
— Пирог хотя бы целый, — выдохнул Геннадий, когда они дошли до остановки.
— Соседке Клаве отнесем, она обрадуется, чай заварит.
— Себе сначала чай заварим, — поправила его Лида.
— Я тоже кое что заслужила.
Дома на маленьком кухонном столике быстро образовалась своя, очень простая, но уютная «полянка»: пирог, банка малинового варенья, сыр из «Пятерочки», но свой, знакомый.
Чайник гремел на плите — старенький, с подпаленной ручкой, но от этого родной.
— Ну давай, — сказал Геннадий, наливая чай.
— Обсуждай.
Ты же любишь всё разложить.
— А обсуждать особенно и нечего, — удивленно для самой себя произнесла Лида.
— Всё ведь предельно ясно.
Это не гостеприимство было.
Это экзамен.
Проверка на то, согласимся ли мы есть их колбасу и молча смотреть, как они стейки жуют.
Она достала телефон.
На экране мигали сообщения от Оксаны: сначала длинное «вы нас неправильно поняли», потом короче — «вы неблагодарные», и завершалось всё аккуратным: «обиделись из за ерунды».
Лида спокойно открыла мессенджер, зашла в контакты и нажала «заблокировать».
Потом в семейном чате выключила уведомления и удалила номер Антона — на всякий случай.
— Ты что, совсем? — удивился Геннадий.
— Родня все таки.
— Тем более, — ответила Лида, отрезая себе кусок пирога.
— С чужими всё проще, к ним бы я и не поехала.
А тут хорошо, что маски сразу слетели, не в семьдесят же лет прозревать.
Она сделала первый глоток чая и поймала себя на странном ощущении: вместо привычной обиды и привычного «ну как же так» внутри было ровное, теплое спокойствие.
— Знаешь, — сказала Лида, размешивая сахар.
— Это даже не о деньгах.
И не о стейках.
Они нас сегодня разделили, как тех огурцов на своей тарелке: вот эти — повыше сортом, а эти — так, под нож.
А мы зачем им нужны такие, «под нож»?
— Чтобы было с кем сравнивать, — мрачно усмехнулся Геннадий.
— На фоне наших ботинок их паркет блестит ярче.
— Ну и пусть блестит, — пожала плечами Лида.
— Только теперь без нас.
Они ели пирог, слушали, как в соседней комнате тихо бормочет телевизор, и впервые за долгое время молчание между ними было не тяжелым, а легким.
Как будто в квартире стало больше воздуха, хотя вещей, наоборот, не прибавилось.
— Странно, — сказала Лида уже перед сном, поправляя одеяло.
— По идее, должна была реветь, жалеть, что поссорились.
А внутри только одно крутится: «Спасибо, что без намеков показали, кто вы есть».
Раньше бы еще годами сомневалась.
— Это не мы от них ушли, — зевнул Геннадий.
— Это из нашей жизни один токсичный уголок вырезали.
Бесплатно, кстати.
— Ага, — усмехнулась Лида в темноте.
— Обошлось даже без стейка.
На следующий день Лида спокойно прошла мимо холодильника, где стоял недоеденный пирог, и впервые за утро не вспомнила Оксанино «вам достаточно».
У нее в голове теперь крутилось другое: «Мне достаточно — знать, кто ко мне как относится».
Телефон время от времени вибрировал — звонили какие то неизвестные номера, но Лида не спешила брать трубку.
Она занялась своим: вымыла окна, переставила цветы на подоконнике, позвонила дочери, рассказала всё коротко, без драм.
— Мам, тебе так даже лучше, — сказала дочь.
— Зато теперь точно знаешь, где ты гость, а где экспонат.
— Вот именно, — согласилась Лида.
— В экспонаты больше не записываюсь.
Вечером она заварила чай в своей старой, потемневшей от времени заварке, села к столу и вдруг поймала себя на тихой благодарности к этому странному, нелепому «празднику» у родственников.
Потому что иногда, чтобы освободиться, нужно один раз увидеть унижение в полный рост — без скатерти, которая его прикрывает.
И, если честно, Лида понимала: то, что произошло, уже не лечится ни стейками, ни извинениями, ни «вы нас неправильно поняли».
Просто одна глава их семейной истории закончилась, и ставить там запятую смысла не было.
Там стояла твердая, густая точка — с заблокированными контактами и неожиданным, но очень тихим облегчением.