Было тридцать первое декабря, самый волшебный день в году, как мне всегда казалось. В воздухе витал густой, щекочущий нос аромат мандаринов, свежей хвои от нашей пушистой ёлки в углу и, конечно, моих кулинарных шедевров. Я порхала по кухне с самого утра, чувствуя себя настоящей волшебницей. В этом году я решила устроить нам с мужем, Денисом, не просто ужин, а настоящий пир. Я несколько месяцев откладывала деньги с небольших подработок, прятала их в старую жестяную коробку из-под печенья. Хотелось сказки. Той самой, из детства, когда стол ломится, а впереди — целая вечность праздников и счастья.
Семьдесят пять тысяч рублей. Именно столько я потратила на новогодний стол. Для кого-то, может, и не огромная сумма, но для меня, для нашей скромной семьи, это было целое состояние. Эти деньги были моими, личными. Денис даже не знал точную цифру, он только восхищенно цокал языком, когда я возвращалась из магазинов с пакетами, полными сокровищ. На идеально выглаженной белоснежной скатерти уже красовались плошки с крупной красной икрой, переливающейся на свету, как россыпь рубинов. Рядом — сырная тарелка, моя особая гордость: благородный сыр с голубой плесенью, твёрдый, выдержанный пармезан, нежный бри в ореховой корочке. Тончайшие, почти прозрачные ломтики вяленого мяса, маслины размером с перепелиное яйцо, огромные креветки в чесночном соусе. В духовке томилась сёмга, запечённая с травами и лимоном, её аромат смешивался с запахом утки с яблоками.
Я создавала не просто еду, я создавала воспоминание. Идеальный вечер, который мы с Денисом будем вспоминать годами. Он зашёл на кухню, обнял меня сзади и уткнулся носом в макушку.
— Аня, ты у меня просто чудо. Зачем столько всего? Мы же вдвоём это за неделю не съедим.
— А мы и не будем торопиться, — рассмеялась я, поправляя на блюде веточку розмарина. — Будем наслаждаться все каникулы. Это наш с тобой праздник. Только наш.
В тот момент я была абсолютно счастлива. Вся усталость от многочасовой готовки испарилась, осталась только радость предвкушения. Мы нарядили ёлку, развесили гирлянды, их огоньки уютно мерцали, отражаясь в стеклянных дверцах серванта. Я надела новое платье, сделала укладку. Оставалось дождаться боя курантов.
И тут зазвонил телефон. На экране высветилось «Тамара Павловна». Моя свекровь. Сердце неприятно ёкнуло. Только не это. Пожалуйста, только не сегодня. Я взяла трубку, стараясь, чтобы голос звучал максимально беззаботно.
— Алло, Тамара Павловна, с наступающим вас!
— И тебя, Анечка, и тебя, — её голос был преувеличенно сладким, что всегда меня настораживало. — Мы тут с Катюшей подумали… Решили заехать к вам буквально на пятнадцать минуточек. Поздравить, подарок Денису вручить. Вы же не против? Мы совсем ненадолго.
Против ли я? Я была в ужасе. Их «пятнадцать минуточек» всегда превращались в несколько часов критики и непрошеных советов. Но отказать в канун Нового года было невозможно. Это выглядело бы как объявление войны.
— Конечно, приезжайте, — выдавила я. — Мы будем рады.
Денис, услышав мой ответ, виновато пожал плечами.
— Ну, мамка. Сама знаешь. Они быстро.
Я глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе праздничное настроение. Ничего страшного. Они приедут, ахнут, поздравят и уедут. Не позволю им испортить мой идеальный вечер. Но где-то в глубине души уже поселился маленький, холодный червячок тревоги. Я расставила ещё два прибора, добавила пару стульев. Атмосфера волшебства неуловимо начала меняться, становясь более напряжённой.
Прошло около часа. Звонок в дверь прозвучал резко, требовательно. На пороге стояли свекровь Тамара Павловна и золовка Катя, сестра Дениса. Свекровь была одета в своё лучшее выходное пальто, а Катя держала в руках небольшую подарочную сумку, видимо, для Дениса. Но что-то было не так. Их лица. На них не было праздничной радости, скорее, какая-то деловитая сосредоточенность. И ещё кое-что странное: каждая из них держала в руках по большой, пустой хозяйственной сумке. Той самой, с которой ходят за продуктами на рынок.
Зачем им пустые сумки? Чтобы подарок положить? Но он и так в пакете...
— Ну, здравствуйте! С наступающим! — пропела Тамара Павловна, проходя в квартиру и даже не взглянув на меня. Её глаза сразу же впились в стол в гостиной.
Она остановилась как вкопанная. Катя зашла следом, и её рот приоткрылся. Они не смотрели на ёлку, на гирлянды, на нас с Денисом. Они смотрели на еду. Я видела, как их взгляды буквально сканируют каждое блюдо. Медленно, оценивающе. Словно они не в гости пришли, а на проверку в ресторан.
— Ого-го-о, — протянула Катя, подходя ближе. Она бесцеремонно ткнула пальцем в кусок сыра с плесенью. — Это что, дорблю? Мам, смотри, она дорблю купила.
— Вижу, — сухо ответила свекровь. Она обошла стол по кругу, заглядывая в салатники. Её лицо не выражало ни восхищения, ни радости. Скорее, это было похоже на выражение лица ревизора, обнаружившего неучтённые излишки. — Икорки-то сколько… И рыбка… И мяско… Анечка, ты, я погляжу, шикуешь.
В её голосе звучала не похвала, а какая-то завуалированная претензия. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Денис неловко кашлянул.
— Мам, ну что ты. Аня старалась, для всех нас… — начал он, но его тут же оборвали.
— Для вас? — свекровь обернулась к нему. — Дениска, сынок, да вам вдвоём это есть — до китайской пасхи. Вы же лопнете.
Я стояла молча, моё красивое платье вдруг стало казаться неуместным, как и вся эта праздничная атмосфера. Мне хотелось накрыть стол простынёй, спрятать всю эту красоту от их хищных, оценивающих взглядов. Они не радуются. Они считают. Они завидуют. Это чувство было почти осязаемым, оно сгущалось в воздухе, делая его плотным и тяжёлым.
— Мы же ненадолго, — напомнила Катя, но сама не отводила взгляда от тарелки с креветками. — Нам ещё к тёте Гале ехать.
Они так и не сняли верхнюю одежду, просто расстегнули пальто. Постояли ещё минуту в молчании, которое казалось оглушительным. Я ждала, когда же они вручат свой подарок и наконец уйдут. Но вместо этого Тамара Павловна сделала шаг к столу, смерила меня холодным взглядом с ног до головы и произнесла фразу, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».
— Так, Анечка, молодец, постаралась. А теперь бери контейнеры, да побольше. Пакуйте всё это нам.
Я сначала не поняла. Наверное, ослышалась. Шум в ушах, стук собственного сердца.
— Что? — переспросила я шёпотом.
— Что «что»? — передразнила она, и её голос налился металлом. — Контейнеры неси, говорю. Мы это всё заберём. У нас стол пустой, денег на такое нет. А вам на двоих столько не нужно. Нам с Катюшей на все праздники хватит. Не готовить хоть.
И в этот момент Катя, как по команде, поставила на пол свои пустые хозяйственные сумки и расправила их. Они были готовы. Они пришли за этим. Они пришли не поздравить, а обобрать.
Мой взгляд метнулся к Денису. Я искала в его глазах поддержку, возмущение, защиту. Но увидела лишь панику и виновато отведённый в сторону взгляд. Он смотрел на носки своих тапочек, на ковёр, куда угодно, но не на меня. И в эту секунду я поняла самое страшное.
Он знал. Он всё знал. Это не было для него сюрпризом.
Этот план они обсуждали заранее. Он согласился. Он согласился отдать мой труд, мои деньги, мой праздник своей маме и сестре, просто чтобы избежать конфликта. Меня просто использовали как бесплатного повара для их семейного торжества. Холодная ярость начала подниматься из самой глубины души, вытесняя шок и обиду.
Тамара Павловна, не дождавшись моего ответа, сама направилась на кухню, бесцеремонно открывая ящики в поисках ёмкостей. Катя стояла наготове у стола. Они вели себя как хозяева. А я… я была лишь прислугой, чья работа окончена.
— Ну, ты чего застыла? — рявкнула на меня золовка. — Помогать будешь или так и простоишь столбом? Мама долго ждать не любит.
Она протянула руку к блюду с вяленым мясом. И её движение стало для меня последней каплей.
Внутри меня что-то щёлкнуло. Громко, окончательно. Вся моя обида, всё унижение последних минут, вся боль от предательства мужа — всё это разом превратилось в холодное, звенящее спокойствие. Шторм внутри утих, оставив после себя ледяную пустоту и кристальную ясность мысли. Я посмотрела на их жадные лица, на виноватую спину Дениса, на мой прекрасный, осквернённый стол.
И я улыбнулась. Широко, светло, почти радостно.
— Конечно, Тамара Павловна, — произнесла я громко и чётко. — Конечно, я помогу вам всё упаковать. Вы совершенно правы, негоже добру пропадать.
Свекровь, вышедшая из кухни с пачкой пластиковых контейнеров, удовлетворённо хмыкнула. Катя самодовольно ухмыльнулась. Денис, кажется, с облегчением выдохнул. Они решили, что я сдалась. Смирилась. Проглотила.
Я медленно прошла мимо них. Но не к кухонным шкафам. Я направилась в прихожую, к большому хозяйственному шкафу, где у нас хранились разные нужные мелочи. Я открыла дверцу и достала оттуда рулон самых больших и плотных мусорных мешков. Чёрных, на сто двадцать литров.
С оглушительным пластиковым шелестом я вернулась в комнату и раскрыла один из мешков. Поставила его прямо посреди гостиной, рядом со столом.
— Вот, — сказала я всё той же спокойной улыбкой. — Самые большие «контейнеры», какие нашлись. Так ведь удобнее будет, правда? Всё сразу влезет.
На их лицах отразилось недоумение. Оно быстро сменилось подозрением.
А я, не говоря больше ни слова, подошла к столу. Взяла большое овальное блюдо, на котором лежала моя великолепная, румяная сёмга в травах и лимонах. Моя гордость. И на глазах у остолбеневшей троицы я перевернула блюдо над чёрным мешком. Рыба глухо шлёпнулась внутрь, за ней посыпались дольки лимона и веточки розмарина.
— Что… что ты делаешь?! — взвизгнула Катя.
Я не ответила. Следующей пошла сырная тарелка. Дорогие сыры, виноград, орешки — всё с отвратительным стуком и чавканьем полетело в черноту мешка. Затем — тарелка с мясной нарезкой. Затем — креветки. Я действовала быстро, методично, с ледяным спокойствием хирурга.
— Ты с ума сошла! Безумная! Прекрати! — заорала Тамара Павловна, бросаясь ко мне. Но я выставила руку, останавливая её.
— Ни с места, — мой голос был тихим, но в нём было столько стали, что она замерла. — Вы же сами сказали, что нам это не нужно. Что это не для нашего праздника. Вы правы. Я просто убираю со стола то, что ему не принадлежит. Убираю мусор.
Я взяла хрустальную вазочку с красной икрой. Тамара Павловна издала стон, похожий на предсмертный хрип. Я поднесла вазочку к краю мешка и медленно, демонстративно перевернула её. Драгоценные икринки алой рекой потекли на остатки рыбы и сыра.
— А теперь, — я поставила пустую вазочку на стол и повернулась к мужу, который стоял белый как полотно, — помоги мне, Денис. Это же твоя семья пришла. Помоги им упаковать всё, что осталось. Или им и этого хватит?
В оглушительной тишине, нарушаемой лишь моим дыханием, раздался сдавленный всхлип Кати. Но это были не слёзы обиды. Это были слёзы злости.
— Мама, я же тебе говорила, она так просто не отдаст! Я же говорила! А Денис клялся, что он всё уладит, что он её уговорит поделиться! Обещал, что мы с пустыми руками не уйдём!
И вот он, последний гвоздь в крышку гроба моего брака. Не просто молчаливое согласие. Активный сговор. Он не просто сдался под напором, он был инициатором, гарантом этого унижения. Он пообещал им отдать мой труд. Моё достоинство.
Тамара Павловна, кажется, пришла в себя от шока и переключилась на ярость. Она попыталась вырвать у меня из рук мешок с продуктами, превратившимися в отвратительное месиво.
— Отдай! Отдай, неблагодарная! Там же еда!
— Нет, — я крепко сжала мешок. — Это не еда. Это символ. Символ вашего отношения. Хотите? Забирайте.
Я с силой толкнула тяжёлый, пахнущий испорченным праздником мешок в их сторону. Он качнулся и замер у их ног. Свекровь и золовка смотрели на него с ужасом и отвращением, будто это было нечто ядовитое.
— Пошли отсюда, Катя! — рявкнула Тамара Павловна, хватая дочь за руку. — В этом сумасшедшем доме делать нечего! А ты, — она ткнула пальцем в Дениса, — я не знаю, как ты с этой мегерой живёшь!
Они вылетели из квартиры, громко хлопнув дверью. Их крики и проклятия ещё слышались с лестничной клетки, а потом всё стихло.
В квартире повисла мёртвая тишина. Я, Денис, разорённый стол и чёрный мешок посреди комнаты. Запах мандаринов и хвои смешался с тошнотворным запахом выброшенной еды. Денис медленно поднял на меня глаза. В них стояли слёзы.
— Аня… прости меня… я… я просто хотел им помочь… у них правда трудно с деньгами… я не думал, что так выйдет…
— Ты думал, Денис. Ты всё прекрасно думал, — ответила я, и мой голос был пустым, безэмоциональным. Вся ярость выгорела, оставив после себя лишь пепел. — Ты решил, что мой труд, мои чувства, моё самоуважение — это вполне приемлемая цена за их хорошее настроение. Ты взвесил на весах меня и их — и они перевесили.
Внутри меня больше ничего не было. Ни любви, ни обиды, ни жалости. Только огромная, холодная пустота на том месте, где раньше был мой муж, мой лучший друг, моя опора.
Я развернулась и молча пошла в спальню. Открыла шкаф, достала дорожную сумку. И начала спокойно, без единой слезинки, складывать в неё свои вещи. Платье, которое я надела для нашего «идеального праздника», пару кофт, джинсы.
— Ты куда? Аня, что ты делаешь? — он вошёл следом, его голос дрожал. — Сегодня же Новый год…
Я застегнула молнию на сумке и посмотрела на него в последний раз.
— Да. Новый год. Время начинать новую жизнь.
Я прошла мимо него, мимо растерзанного стола, мимо чёрного мешка с моими похороненными мечтами о сказке. Надела в прихожей пальто, взяла сумку. За дверью меня ждал морозный воздух и неизвестность. Но впервые за долгие годы я чувствовала, что дышу полной грудью. Я оставила ему всё: пустой стол, запах предательства и счёт на семьдесят пять тысяч рублей за урок, который, я надеюсь, он запомнит на всю жизнь. Урок о том, что нельзя купить ни за какие деньги.