Тишина, которую я ценила больше всего на свете, потому что она была куплена моим трудом, моими бессонными ночами у экрана, моими бесконечными совещаниями. Я работала много, очень много. Зато у меня была эта квартира. Просторная, светлая, с окнами, выходящими в тихий двор. Моя крепость. Моё убежище.
Олег, мой муж, ещё спал. Он всегда спал долго. Его творческая натура, как он говорил, требовала особого режима. Я уже давно перестала спорить. Он был художником. Правда, за последние несколько лет он не продал ни одной картины, но продолжал «искать себя», смешивая краски в маленькой комнате, которую мы оборудовали под мастерскую. Я смотрела на его безмятежное лицо, на разметавшиеся по подушке светлые волосы и чувствовала привычную смесь нежности и лёгкой усталости. Я его любила. Или, может, привыкла любить.
Я тихо оделась, стараясь не разбудить его, выпила свой кофе, глядя на просыпающийся город. Впереди был сложный день, запуск нового проекта, от которого зависело очень многое. В том числе и то, сможем ли мы поехать в отпуск к морю через два месяца. Точнее, смогу ли я нас отправить, — с горечью поправила я себя. Эта мысль стала появляться всё чаще, и я гнала её, как назойливую муху.
День пролетел в суматохе. Я вернулась домой поздно вечером, выжатая как лимон. Мечтала только об одном: принять горячую ванну и лечь с книгой. Олег встретил меня в прихожей, обнял, взял сумку с ноутбуком.
— Устала, моя пчёлка? — его голос был мягким, обволакивающим. — Я ужин приготовил. Твой любимый салат.
В такие моменты я таяла. Вся моя усталость, все мои сомнения куда-то уходили. Ну и что, что я основной добытчик? Зато он заботливый, нежный. Мне с ним хорошо. Разве не это главное? Мы сели ужинать. Он рассказывал о своих творческих поисках, о новой концепции, которая вот-вот должна была выстрелить. Я слушала вполуха, просто наслаждаясь спокойствием.
И тут зазвонил телефон. Его телефон. На экране высветилось «Мама». Олег улыбнулся и включил громкую связь.
— Мамуль, привет! А мы как раз ужинаем.
— Олежек, сынок, привет! Анечка рядом? Привет, Анечка! — раздался из динамика бодрый голос свекрови, Светланы Петровны.
— Здравствуйте, Светлана Петровна, — устало улыбнулась я.
— Я чего звоню-то, — затараторила она без паузы. — У нас тут новости! Валеркины-то, ну, сестры моей сыновья, на каникулы к нам в деревню собрались. А я подумала: чего им в деревне киснуть? Лето, город большой, красивый. Пусть у вас погостят! Я их привезу через недельку, в субботу. Мальчишки хорошие, спокойные, Коле двенадцать, Петьке — десять. Им же интересно будет, в парке погуляют, на аттракционах покатаются.
Я замерла с вилкой в руке. В моей голове эхом отдавалось: «Привезу через недельку». Не «можно ли?», не «что вы думаете?», а просто констатация факта. Двое мальчишек. На все летние каникулы. В мою двухкомнатную квартиру, одна из комнат которой — спальня, а вторая — гостиная-кабинет, где я часто работала по вечерам.
— Мам, ну мы… — начал было Олег, но я увидела в его глазах не протест, а скорее растерянность.
— Да что вы? Вам же несложно! Анечка всё равно целыми днями на работе, а тебе, сынок, веселее будет. Помощники! — радостно заключила свекровь. — Ну всё, целую, побежала, у меня там тесто подходит. В субботу ждите!
Короткие гудки. Тишина.
Олег посмотрел на меня виноватой улыбкой.
— Ну… мам… ты же её знаешь. Она как танк.
— Олег, — я постаралась, чтобы мой голос звучал спокойно. — Каких мальчиков? На всё лето? Куда? У нас нет места.
— Ну как нет? — он развёл руками. — В гостиной на диване лягут. Они же дети, им много не надо.
— Я работаю в гостиной по вечерам. А иногда и по ночам. Мне нужна тишина. И вообще, это моя квартира, и я хочу в ней отдыхать, а не заведовать детским лагерем.
Его лицо мгновенно изменилось. Улыбка сползла, в глазах появился холод.
— Моя мама хочет помочь своим племянникам. Это моя семья. А ты сразу «моя квартира».
— Да, моя. Потому что это я за неё плачу каждый месяц, — слова вырвались раньше, чем я успела подумать.
В комнате повисло тяжелое молчание. Ужин был безнадёжно испорчен. И я вдруг поняла, что испорчен не только ужин. Что-то треснуло. Маленькая, почти незаметная трещина прошла по фундаменту нашего брака. И я с ужасом почувствовала, что это только начало.
Следующие несколько дней превратились в тихую войну. Я пыталась поговорить с Олегом спокойно, объяснить, что дело не в его племянниках, а в том, что с нами не посчитались, что наше пространство и наш быт просто проигнорировали. Он слушал, кивал, соглашался, что мама была неправа.
— Я поговорю с ней, — обещал он каждый вечер. — Я всё улажу, не переживай.
Но ничего не менялось. Он действительно звонил матери, но я слышала, как он говорил ей что-то вроде: «Мам, ну Аня немного устала на работе, ты пойми…» или «Давай, может, не на всё лето, а на пару неделек?». Он не говорил «нет». Он торговался. Торговался моим спокойствием, моим домом.
Он не защищает меня. Он не защищает нас. Он пытается угодить маме, сделав так, чтобы я при этом не слишком сильно возмущалась. Я для него — одна из сторон конфликта, а не его половина, с которой он должен быть заодно.
Эта мысль была холодной и острой, как осколок стекла.
Светлана Петровна, видимо, почувствовав мою слабину в лице Олега, перешла в наступление. Она начала звонить мне на работу.
— Анечка, привет! Не отвлекаю? Я тут списочек составила, что мальчишкам купить надо к лету. Шортики, футболки… А то у них в деревне выбор-то сам знаешь какой. Ты же в городе, тебе проще.
Я сидела на важном совещании, слушала её вполуха через наушник и механически отвечала: «Хорошо… угу… посмотрю…». Меня трясло от ярости и бессилия. Она уже не просто собиралась приехать, она уже давала мне поручения. Я стала для неё чем-то вроде городского филиала их большой деревенской семьи — филиала, который обязан всех обеспечивать.
Вечером я снова попыталась поговорить с мужем.
— Олег, твоя мама звонила мне на работу. Она прислала список вещей для племянников. Она считает, что я должна их купить.
Он нахмурился.
— Ну и что такого? Копейки же стоят. Купи, чтобы она успокоилась.
— Дело не в деньгах! — я почти кричала. — Дело в том, что меня это не устраивает! Я не хочу, чтобы в моем доме жили чужие дети всё лето! Почему ты не можешь просто сказать ей «нет»?
— Потому что это моя мать! — взорвался он. — Потому что для неё семья — это главное! А для тебя главное — твои деньги и «твоя» квартира! Ты стала чёрствой и эгоистичной!
Это был удар под дых. Я, которая пять лет тянула на себе всё? Которая оплачивала его «творческие поиски», наши поездки, которая отправляла его матери деньги каждый месяц, потому что «пенсия маленькая, а в деревне жить тяжело»? Я — эгоистичная?
Я замолчала. И с этого момента что-то во мне выключилось. Я перестала спорить. Я просто наблюдала. Я смотрела на Олега и видела уже не любимого мужчину, а чужого, слабого человека, который прячется за спину мамы и жены одновременно. Я стала замечать мелочи, на которые раньше не обращала внимания. Он стал чаще задерживаться в своей мастерской, разговаривал по телефону шёпотом, выходя в коридор. Когда я спрашивала, с кем он говорит, он отмахивался: «Да так, по работе…».
Какой работе? Той, что не приносит ни копейки уже несколько лет?
Однажды я зашла в мастерскую без стука. Он сидел спиной ко мне перед экраном ноутбука и быстро что-то печатал. Услышав мои шаги, он вздрогнул и резко захлопнул крышку.
— Ты чего так пугаешь? — раздражённо спросил он.
— А что ты скрываешь?
— Ничего! Переписываюсь с галеристом. Веду переговоры о выставке.
Его глаза бегали. Он врал. Я это чувствовала каждой клеткой. Но я ничего не сказала. Просто вышла и закрыла дверь. Подозрения сгущались, словно тучи перед грозой. Мне было уже не просто обидно, мне становилось страшно. Я жила с человеком, которого, как оказалось, совсем не знаю.
Прошла ещё неделя. Суббота, день предполагаемого приезда, приближалась. Олег вёл себя так, будто проблема рассосалась сама собой. Был ласков, приносил мне кофе в постель, говорил комплименты. Это была его тактика: окружить меня заботой, усыпить бдительность, а потом поставить перед фактом. Я делала вид, что верю. В четверг вечером он подошёл ко мне, когда я разбирала на кухне сумки с продуктами.
— Зай, — начал он издалека, обнимая меня за плечи. — Мама звонила. Они приедут в субботу утром. Поездом.
Я медленно повернулась к нему. Мои руки сжимали пакет с молоком так, что костяшки побелели.
— То есть ты так и не поговорил с ней? — мой голос был тихим, почти безжизненным.
— Ну почему? Поговорил! Я сказал, что ты очень занята. Они ненадолго! Просто погостят пару недель, и всё. Ну пожалуйста, не начинай. Не позорь меня перед роднёй.
Не позорь меня. Вот оно. Ключевое. Его репутация в глазах деревенской родни была важнее моего душевного спокойствия. Его страх показаться подкаблучником, который не может «поставить жену на место», был сильнее любых чувств ко мне.
В этот момент что-то щёлкнуло. Последний предохранитель сгорел. Я спокойно поставила молоко в холодильник, вымыла руки и посмотрела ему прямо в глаза.
— Хорошо, — сказала я.
Он не поверил своим ушам. Лицо его расплылось в счастливой улыбке.
— Правда? Зайка, я знал, что ты у меня самая лучшая! Самая понимающая!
Он бросился меня обнимать, но я мягко отстранилась.
— Я просто очень устала спорить, — тихо добавила я.
Он улетел в свою мастерскую окрылённый. А я села на кухне и долго смотрела в одну точку. В голове складывался план. Холодный, ясный и бесповоротный. Я больше не чувствовала ни обиды, ни злости. Только ледяное спокойствие и какую-то странную, горькую свободу. Я достала телефон. Нашла в записной книжке номер «Светлана Петровна». Мои пальцы не дрожали.
Я позвонила ей на следующий день, в пятницу. Специально дождалась обеденного перерыва на работе, когда была одна в своём кабинете. Она сняла трубку почти мгновенно, голос был радостным и суетливым.
— Ало, Анечка! А мы уже чемоданы пакуем! Мальчишки так рады, так рады!
Я сделала глубокий вдох.
— Здравствуйте, Светлана Петровна. Никто никуда не едет.
На том конце провода повисла тишина. Такая густая, что, казалось, её можно потрогать.
— То есть… как это? — растерянно пролепетала она. — Олег же сказал… он сказал, ты согласна…
— Олег много чего говорит, — мой голос звучал ровно и отчётливо, как будто диктор читал новости. — А теперь послушайте меня вы. И очень внимательно.
Я слышала её прерывистое дыхание.
— Светлана Петровна, давайте начистоту. Я всё понимаю: семья, родня, помощь близким. Я не против этого. Но всему есть предел. Последние пять лет я полностью содержу вашего сына и, кроме того, регулярно помогаю вам финансово. И я не прошу за это благодарности. Но раз я вас содержу, это не значит, что моя квартира — гостиница для всей вашей деревни!
Слова прозвучали резко, как выстрел в тишине.
— Да как ты смеешь?! — взвизгнула она. — Неблагодарная! Мы тебе сына отдали, а ты!..
— Вашего сына я не просила, я вышла замуж по любви, — прервала я её. — А теперь он сидит у меня на шее, изображая непризнанного гения. Моё гостеприимство закончилось. Племянники к нам не приедут. Ни на пару недель, ни на один день. Точка.
— Я Олегу позвоню! Он с тобой разберётся! — задыхаясь от ярости, кричала она в трубку.
— Обязательно позвоните, — спокойно ответила я и нажала отбой.
Я положила телефон на стол. Сердце колотилось, как бешеное, но на душе было светло. Я впервые за много лет сказала то, что думала. Без страха, без оглядки на то, что «он обидится» или «она не так поймёт».
Звонок от Олега раздался через три минуты. Я не взяла трубку. Потом ещё один. И ещё. Я просто выключила звук. Вечером я пришла домой. Он уже был там. Метался по квартире, как зверь в клетке. Лицо красное, искажённое гневом.
— Ты что наделала?! — заорал он, едва я переступила порог. — Ты позвонила моей матери! Ты её унизила!
— Я сказала ей правду, — спокойно ответила я, снимая туфли.
— Какую правду?! Что ты нас содержишь?! Ты этим попрекаешь?! Я художник, мне нужно время, чтобы раскрыться!
— Пять лет, Олег. Пять лет — это достаточный срок. Я больше не хочу и не буду твоим спонсором и спонсором для всей твоей родни.
— Ты… Ты просто бессердечная! — Он задыхался от злости. — Моя мать теперь плачет, у неё давление подскочило! Я еду к ней!
— Хорошо, — кивнула я. — Езжай.
Он ожидал чего угодно: слёз, уговоров, скандала. Но не этого спокойного «хорошо». Он на секунду опешил. А потом с удвоенной яростью бросился в спальню, вытащил с антресолей дорожную сумку и стал швырять в неё свои вещи: футболки, джинсы, кисти, тюбики с краской…
— Я ухожу! Слышишь?! К маме! Ей нужна поддержка после того, что ты сделала! А ты оставайся тут одна, в своей драгоценной квартире, со своими деньгами!
Я молча стояла в прихожей и смотрела на эту истерику. Мне не было его жаль. Внутри была пустота. Не болезненная, а спокойная, очищающая. Пусть едет. Может, там, в своей деревне, без моей зарплаты, он наконец поймёт, чего стоит жизнь.
Он уже застегнул сумку и собирался уходить, когда на журнальном столике завибрировал и засветился экраном вверх его телефон. Я бросила на него случайный взгляд. Сообщение. От абонента, подписанного «Мариночка». Я бы не стала читать, но фраза, появившаяся на экране блокировки, пригвоздила меня к месту.
«Олежек, деньги пришли. Спасибо, родной! Мама твоя права, пусть твоя мымра раскошеливается, раз такая богатая. Скорей бы ты уже решился, я так устала ждать».
Мир качнулся. Деньги. Которые он периодически просил у меня на «новые холсты» или «редкие пигменты». Деньги, которые я безропотно давала, веря, что это вклад в его искусство, в наше будущее. Он отправлял их другой женщине. И его мать… его мать знала. «Мама твоя права». Значит, это был их совместный план. Они обе меня обманывали. Одна растила сыночка-альфонса, а второй пользовался моей любовью и доверием.
Олег увидел мой взгляд, проследил за ним, и его лицо стало белым как полотно. Он бросился к телефону, схватил его, но было поздно. Он всё понял по моему лицу. Вся его напускная ярость, вся его праведная обида слетели с него, как шелуха. Он просто стоял, опустив плечи, виновато глядя в пол.
Больше не было сказано ни слова. Он молча взял свою сумку, молча открыл входную дверь и вышел. Щёлкнул замок.
Я осталась одна. В своей тихой, теперь уже по-настояшему моей квартире. Я медленно прошла в гостиную и села на диван. Слёз не было. Было ощущение, будто я много лет несла на плечах неподъёмный мешок с камнями и вот сейчас наконец-то его сбросила. Да, спина болела от многолетней тяжести, но дышать стало так легко, так свободно.
Я посмотрела в окно. Город зажигал вечерние огни. Там, за этим окном, была моя жизнь. Сложная, да. Но моя. Честная. И я знала, что я справлюсь. Одна. В тишине, которую я заслужила и отстояла. Дверь в прошлое захлопнулась, отправив на порог к любящей маме её тридцатилетнего сына. А я осталась здесь, чтобы наконец-то начать жить для себя.