Чемодан стоял в прихожей. Собранный, застёгнутый, готовый к поездке. Только я к ней готова не была.
— Лен, ну ты чего? — Костя смотрел на меня как на больную. — Через час выезжать, а ты даже не оделась.
— Я не еду.
***
Мне сорок три года. С Костей мы в браке семнадцать лет, двое детей — Даша четырнадцать, Артёму одиннадцать. Живём в Воронеже, работаем оба, крутимся как можем. Обычная семья, обычная жизнь.
А свекры живут в Липецке. Полтора часа на машине. Не так далеко, чтобы не ездить, но и не так близко, чтобы мотаться каждые выходные.
Раньше мы ездили к ним раз в месяц. Потом — раз в два месяца. Потом я начала находить причины, чтобы не ездить вообще. А сегодня — день рождения свекрови, семьдесят лет. Круглая дата. Не отмажешься.
— Лена, — Костя подошёл ближе, — объясни нормально. Что случилось?
— Ничего не случилось.
— Тогда почему не едешь?
Я села на табуретку в прихожей. Посмотрела на мужа. Хороший он у меня, добрый. Детей любит, меня любит. Родителей своих — тоже любит. Вот только не видит того, что вижу я.
— Кость, а ты помнишь, как мы в прошлый раз к твоим ездили?
— Ну, помню. На майские. И что?
— Расскажи, как день прошёл. Твой день.
Он пожал плечами.
— Приехали, пообедали. Потом с отцом в гараж пошли, он мне новую болгарку показывал. Вечером шашлыки жарили, пиво пили. Нормально посидели.
— Угу. А мой день помнишь?
Костя замялся.
— Ну... ты с мамой была. На кухне, кажется.
— На кухне, — повторила я. — Семь часов, Костя. Семь. Я приехала в гости и семь часов провела на кухне. Чистила картошку, резала салаты, мыла посуду, накрывала на стол, убирала со стола, снова мыла посуду. А потом ещё полы протёрла, потому что «Леночка, ты же видишь, натоптали».
— Мама просто попросила помочь...
— Твоя мама не просила, Костя. Она командовала. «Леночка, почисти». «Леночка, порежь». «Леночка, ты неправильно режешь, надо кубиками». «Леночка, вот тряпка, вытри». А ты в это время болгарку рассматривал.
— Ну я же не знал...
— А мог бы поинтересоваться. За семнадцать лет — мог бы.
Костя сел напротив. Потёр лоб — жест, который я знала наизусть. Так он делал, когда не понимал, что происходит.
— Лен, но это же... ну, нормально. Женщины на кухне, мужчины...
— Договаривай. Мужчины — где?
— Ну, отдыхают. Общаются.
— То есть ты приезжаешь в гости — и отдыхаешь. А я приезжаю в гости — и работаю. Так?
Он молчал.
— Костя, я тебе больше скажу. Твоя мама за семнадцать лет ни разу — слышишь, ни разу — не предложила мне чаю. Не спросила, как у меня дела, как на работе. Она со мной разговаривает только по делу. «Леночка, принеси». «Леночка, подай». «Леночка, ты суп пространешь, помешивай».
— Она просто такой человек...
— Да, она такой человек. Который считает, что жена её сына — это бесплатная прислуга. А я, знаешь, тоже человек. Который устал.
***
Костя ушёл на кухню. Я слышала, как он наливает воду, как чайник начинает гудеть. Потом он вернулся с двумя кружками.
— Держи.
— Спасибо.
Мы сидели в тишине. За окном орали вороны, соседский мальчишка катался на самокате — было слышно, как колёса стучат по плитке.
— Лен, — Костя заговорил первым, — я честно не думал, что тебе так тяжело. Мне казалось, вы с мамой... ну, общаетесь.
— Общаемся. Я выслушиваю её указания, она следит, чтобы я всё правильно выполняла. Очень продуктивное общение.
— Не язви.
— Я не язвлю, Костя. Я рассказываю, как есть. Просто ты этого не видел, потому что был в гараже. Или во дворе. Или в бане. Или ещё где-нибудь, где тебе хорошо и спокойно.
Он помолчал, глядя в кружку.
— А чего раньше молчала?
— А ты спрашивал?
— Нет.
— Вот поэтому и молчала. Думала — ладно, потерплю. Ради семьи, ради тебя. Но знаешь, сколько можно терпеть? Семнадцать лет я терпела. Хватит.
— И что теперь?
— Теперь я не еду.
— Лена, у мамы юбилей! Семьдесят лет! Она обидится!
— Пусть обижается.
— Это некрасиво!
— А то, как она со мной обращается, — красиво?
Костя встал, прошёлся по коридору. Три шага туда, три обратно.
— Хорошо. Допустим, ты права. Мама бывает... резковата. Но это же не повод...
— Резковата? — я усмехнулась. — Кость, помнишь, она при всех сказала, что я неправильно воспитываю Дашу? При гостях, при твоих тётках? Что Даша слишком дерзкая, и это потому, что мать её распустила?
— Она не так имела в виду...
— А как она имела в виду? Расскажи мне.
— Ну... она просто переживает за внучку.
— Переживает. Поэтому унижает меня при посторонних. Логично.
Костя остановился, посмотрел на меня.
— Лен, я поговорю с ней. Объясню.
— Что объяснишь?
— Что тебе тяжело. Что не надо так нагружать.
— Кость, ты её сын. Она тебя не послушает.
— Почему?
— Потому что для неё я — никто. Приложение к тебе. Функция, которая должна рожать внуков, убирать и готовить. Она так ко мне относилась с первого дня. Помнишь нашу свадьбу?
— Помню.
— Помнишь, что она сказала, когда мы объявили о помолвке? «Костенька, ты уверен? Она же из простой семьи, ни образования, ни связей».
— Это было давно...
— Семнадцать лет назад. И с тех пор ничего не изменилось. Я так и осталась для неё «девочкой из простой семьи». Которую можно гонять по кухне. Которой можно указывать. С которой можно не считаться.
Костя сел обратно. Лицо у него стало каким-то серым, усталым.
— И что делать?
— Ехать без меня.
— Она спросит, где ты.
— Скажи правду.
— Какую правду?
— Что я не захотела ехать. Что устала быть прислугой. Пусть знает.
— Лена, это скандал будет...
— Будет. И пусть. Может, хоть тогда что-то изменится.
***
Костя уехал один. Дети остались со мной — Даша сказала, что у неё «планы», Артём не хотел без меня.
Вечером позвонила свекровь. Я увидела её имя на экране и не взяла трубку. Пусть с Костей разговаривает, раз так.
Через час перезвонил муж.
— Лен, мама в шоке.
— Сочувствую.
— Она говорит, что ничего такого не делала. Что всегда тебя хорошо принимала.
— Конечно, хорошо. Как работника. Покормила, дала работу, покормила снова.
— Лен, ну она правда не понимает.
— Не понимает или не хочет понимать?
Костя замолчал. Потом вздохнул.
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Слушай, я сейчас не готова это обсуждать. Давай завтра.
— Ладно.
Ночью я не спала. Лежала, смотрела в потолок, думала.
Может, я неправа? Может, преувеличиваю? Многие же ездят к свекровям, и ничего. Терпят, улыбаются. Мама моя всю жизнь с бабушкой Зиной ладила, хотя та тоже была не подарок.
Но мама моя — другое поколение. Они привыкли терпеть, молчать, не высовываться. А я... я больше не хочу.
***
Костя вернулся на следующий день к обеду. Вошёл, снял куртку, сел на кухне.
— Чаю налить? — спросила я.
— Налей.
Я поставила перед ним кружку. Он обхватил её ладонями, будто грелся.
— Поговорил с матерью.
— И?
— Она сначала кричала. Потом плакала. Потом снова кричала.
— Ожидаемо.
— А потом отец вмешался.
— Пётр Семёнович? — я удивилась. Свёкор обычно в семейные дела не лез. Тихий мужик, себе на уме.
— Да. Он сказал маме, что она сама виновата.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Говорит — ты к Лене всегда относилась как к служанке. Гоняла её по кухне, командовала, ни спасибо, ни пожалуйста. Неудивительно, что девка взбунтовалась.
— «Девка», — я хмыкнула. — Мне сорок три, между прочим.
— Это отец так выразился. В смысле, что ты молодец.
— Пётр Семёнович сказал, что я молодец?
— Ну, не прямо так. Но смысл такой.
Я села напротив Кости. Странное чувство. Я-то думала, свёкор меня вообще не замечает. А он, оказывается, замечал. И видел.
— Мама обиделась на отца, — продолжил Костя. — Говорит, он её предал. Ушла в спальню, заперлась. Юбилей, короче, так себе получился.
— Мне жаль.
— Правда?
— Правда. Я не хотела испортить ей праздник. Но и терпеть дальше не могла.
Костя кивнул.
— Лен, я вчера много думал. Всю ночь почти. И понял, что ты права.
— В чём?
— Во всём. Я реально не видел, как тебе там тяжело. Приезжал, отдыхал, общался с родителями. А ты... а ты работала. И я даже спасибо не говорил.
— Не говорил.
— Прости.
Я посмотрела на него. Серьёзный, виноватый. Не отмазывается, не оправдывается. Признаёт.
— Приму к сведению, — сказала я. — Но этого мало.
— Что ещё?
— В следующий раз, когда поедем к твоим — если поедем — я хочу быть гостем. Не прислугой. Гостем.
— То есть?
— То есть я не буду чистить картошку, пока ты в гараже сидишь. Не буду мыть посуду, пока все отдыхают. Хочу сидеть за столом, разговаривать, пить чай. Как человек, а не как кухонный комбайн.
— А мама?
— А мама пусть привыкает. Или пусть готовит сама. Или пусть ты ей помогаешь. Ты же её сын.
Костя задумался.
— Она не поймёт.
— Поймёт. Не сразу, но поймёт. Особенно если ты ей объяснишь.
— Я попробую.
— Не попробуешь, Костя. Сделаешь. Это условие.
— Условие чего?
— Условие того, что я вообще когда-нибудь туда поеду.
Он помолчал. Потом кивнул.
— Хорошо. Договорились.
***
Через месяц мы поехали к свекрам снова. День рождения Петра Семёновича — шестьдесят восемь, не круглая дата, но всё же.
Я ехала с тяжёлым сердцем. Не знала, чего ожидать. Скандала? Холодного молчания? Новых претензий?
Свекровь открыла дверь. Посмотрела на меня, поджала губы.
— Здравствуй, Лена.
— Здравствуйте, Нина Васильевна.
Она посторонилась, пропуская нас в дом. На кухне пахло пирогами — свекровь готовила сама, без моей помощи. Стол уже был накрыт.
— Садитесь, — сказала она. — Сейчас обедать будем.
Я села. Костя — рядом. Дети убежали во двор, к деду.
Обед прошёл странно. Свекровь почти не разговаривала, только передавала тарелки. Когда я встала, чтобы убрать со стола, она сказала:
— Сиди. Я сама.
— Нина Васильевна, давайте помогу.
— Сиди, сказала.
Она ушла на кухню. Я осталась за столом, растерянная.
Костя сжал мою руку под столом.
— Это прогресс, — шепнул он.
— Это обида.
— Пусть. Со временем пройдёт.
Не знаю, прошло или нет. Но в тот день я впервые за семнадцать лет не мыла посуду в доме свекрови. Сидела в комнате, пила чай, смотрела в окно. Как гость.
Пётр Семёнович подсел ко мне, когда Нина Васильевна ушла отдыхать.
— Молодец, Лена, — сказал тихо. — Давно надо было.
— Вы знали?
— Конечно, знал. Глаза-то есть. Просто... — он махнул рукой, — сам понимаешь. Нинка характерная. С ней спорить — себе дороже.
— А сейчас?
— А сейчас ты её носом ткнула. Больно, обидно, зато честно. Она отойдёт. Она не злая, просто привыкла командовать. Всю жизнь командовала — и детьми, и мной, и всеми вокруг. А тут вдруг — бунт. Не знает, как реагировать.
Я улыбнулась.
— Спасибо, Пётр Семёнович.
— За что?
— За поддержку. Тогда, на юбилее.
— А, это. — Он отмахнулся. — Сказал, что думал. Нинка, конечно, неделю со мной не разговаривала, но оно того стоило.
***
Прошёл год. Отношения со свекровью не стали тёплыми — но стали честными. Она больше не командует мной на кухне. Не потому, что полюбила — потому что поняла: я не буду терпеть.
Иногда она всё ещё поджимает губы, когда я отказываюсь помогать. Иногда бросает колкие замечания. Но я научилась не реагировать. Улыбаюсь, киваю, делаю по-своему.
Костя теперь сам помогает матери на кухне, когда мы приезжаем. Чистит овощи, моет посуду. Нина Васильевна сначала возмущалась — «Костенька, это не мужское дело!» — но он не слушает. Говорит: «Мам, всё нормально. Лена устала, пусть отдохнёт».
А я сижу в комнате, пью чай и смотрю в окно. Как гость.
Даша как-то спросила:
— Мам, а почему бабушка Нина на тебя косо смотрит?
— Потому что я перестала делать то, что она хотела.
— И что, это плохо?
— Нет, доча. Это нормально. Иногда нужно сказать «нет», чтобы тебя начали уважать.
Она задумалась.
— А если не начнут?
— Тогда хотя бы сама себя уважать будешь. А это важнее.
Вечером того дня я записала в блокнот: «Терпение — не всегда добродетель. Иногда это просто страх сказать правду».
Перечитала и оставила. Пусть будет. На память о том дне, когда чемодан так и остался стоять в прихожей.
А вам приходилось ставить границы с родственниками мужа — и чем это закончилось?
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях❤️