Звонок от Игоря прозвучал в четверг, минут за десять до конца рабочего дня.
— Лёха, извини, что дёргаю, — голос друга был странным, с паузами. — Но мы тут со Стасом твою Олесю видели. На твоей машине.
Алексей сжал ручку.
Он никогда не был из тех, кто трясётся над каждой царапиной на машине. Чёрный представительский седан — служебная привилегия, статус, но не главное в жизни. Поэтому когда Олеся просила ключи съездить к родителям или по магазинам, он даже не задумывался. Протягивал, целовал в щеку, говорил: «Аккуратнее на парковках, там столбики».
Доверие — штука простая и прочная. До тех пор, пока кто-то не решит проверить её на прочность.
Алексей машинально начал чертить круги на бумаге. Один, другой.
— Ну и что? Я ей разрешил. К подруге поехала, у её дочки день рождения.
— Лёха, — Игорь помолчал, вздохнул, — она не одна была. Из водительского места вышел мужчина. Молодой такой, в дублёнке, зубы белые, улыбается во весь рот. Они там... ну, держались близко. Очень близко. Руками касались, смеялись. Мы с парковки видели, возле супермаркета.
В животе что-то холодное шевельнулось. Алексей сжал ручку сильнее.
— Где именно?
— Окружная, район старых складов. Они к супермаркету подъехали, вышли вдвоём и пошли, как... — Игорь запнулся, — как пара. Мы сначала подумали — может, коллега, мало ли. Но она же тебе про подругу говорила?
— Про подругу Ирку, — медленно повторил Алексей. — У её дочери день рождения.
— Может, это её муж был? — неуверенно предположил Игорь, хотя в голосе слышалось: сам не верит.
— У Ирки муж — лысоватый бухгалтер за пятьдесят. Ты описал парня лет тридцати.
Тишина в трубке стала осязаемой, тяжёлой.
— Лёха, мы просто... решили сказать тебе. Мало ли что. Может, правда родственник или кто там ещё.
— Спасибо, — Алексей положил трубку.
Ручка всё ещё чертила круги. Он посмотрел на листок — там было штук двадцать кругов, вдавленных в бумагу почти до дыр.
Он встал, подошёл к окну. Внизу город жил своей жизнью — машины ползли в пробках, люди торопились домой, к семьям, к ужинам, к теплу.
А у него внутри становилось всё холоднее.
Олеся вернулась около восьми вечера. Распахнула дверь, ворвалась в квартиру с букетом роз — пышным, дорогим, перевязанным атласной лентой цвета бургунди.
— Для настроения купила! — улыбнулась она, стаскивая замшевые ботильоны. — Там такая распродажа в цветочном была! — Бросила ключи на столик и понесла букет на кухню — искать вазу.
Алексей тихо взял ключи со столика, спустился к машине. Сел за руль, включил зажигание. Приборная панель вспыхнула в сумерках. Половины бака не было.
Он вернулся в квартиру, положил ключи обратно на столик.
На кухне она продолжала рассказывать:
— Ты бы видел, какой торт Иркина мама заказала — трёхъярусный, с мастикой и фигурками из марципана! Девочка пищала от восторга, прыгала!
Она говорила быстро, много, жестикулировала. Щёки раскрасневшиеся, глаза блестят. Алексей смотрел, как она достаёт телефон и начинает листать ленту, прикрывая экран ладонью.
Раньше она всегда показывала ему всё. «Смотри, тут одна написала комментарий!» — смеялась, тыкала экраном в лицо. Они вместе смотрели видео с котиками, мемы, переписки с подругами. Сейчас он думал, что она покажет фотографии со дня рождения. Но экран был повёрнут от него.
— Как доехала? Пробки были? — спросил он, садясь напротив.
— Нормально. Почти без пробок обошлось.
— Бензина, наверное, прилично ушло?
Она замерла на долю секунды. Только на мгновение — но он заметил. Пальцы сжались на телефоне.
— А? Ну... обычно, не знаю. Не смотрела на приборы особо.
Алексей кивнул, помешал сахар в чае. Ложечка звякнула о фарфор — раз, два, три.
До Иркиного дома в спальном районе — двадцать километров туда-обратно по городу. Тут же все сто наездила. Может, больше.
Олеся сидела, уткнувшись в телефон. Губы тронула лёгкая улыбка — та самая, которую она дарила ему когда-то, в самом начале.
— Олеся, ты случайно никого не подвозила? — спросил он, как о погоде, будничным тоном.
Пальцы её замерли над экраном. Одна секунда. Две. Три.
— Подвозила, — она сглотнула, — одну женщину. На остановке стояла, вся продрогла. Я пожалела, довезла до метро.
— Понятно, — Алексей медленно посолил картошку на тарелке, хотя аппетита не было совсем. — Добрая ты у меня. Всегда помогаешь людям.
Олеся выдавила улыбку — натянутую, неестественную. И снова уткнулась в телефон. Пальцы нервно бегали по экрану, она что-то печатала, стирала, печатала снова.
Он доел ужин молча. Каждая ложка давалась с трудом. Внутри что-то медленно сжималось — холодное и тяжёлое, как гранитная плита на груди.
***
На следующий вечер, в пятницу, Алексей сидел в гараже у Игоря. Пахло машинным маслом, старой резиной и пиццей из коробки. По маленькому телевизору на полке шёл баскетбол — комментатор орал на весь гараж. Стас разламывал сушёную воблу, Игорь копался в ящике с инструментами.
Алексей сидел на старом диване у стены, смотрел в одну точку. Руки сжаты в кулаки, костяшки побелели.
— Проверь, куда она ездит, — Стас жевал воблу, запивал. — Серьёзно. Мы с тобой поедем, если надо. Проследим.
— Слежка? — Алексей усмехнулся, но без улыбки. — Как в нелепом детективе?
— Лёха, она врёт, — Игорь отложил гаечный ключ, вытер руки тряпкой. — Это видно невооружённым глазом. И лучше узнать правду сейчас, чем через год, когда она уже половину квартиры через суд отберёт.
Алексей молчал. На экране забили трёхочковый, комментатор взвыл от восторга. Игорь убавил звук.
— Один раз, — сказал Алексей наконец. — Один раз посмотрю. Если ничего — значит, я параноик. Если что-то... тогда уж разберёмся.
— Правильно, — Стас кивнул. — Мужчина должен знать правду. Всегда. Даже если она горькая.
В субботу Олеся попросила машину ещё до завтрака. Вышла из спальни уже одетая, накрашенная, в новом пальто. Духи — дорогие, шлейфом.
— Мне в торговый центр надо, там распродажа обуви. Давно хотела сапоги присмотреть, зимние.
Алексей сидел на кухне с кофе, смотрел на неё. Она избегала его взгляда, копалась в сумочке.
— Ключи на полке, — сказал он ровно.
Она схватила связку, быстро чмокнула его в щёку.
— Спасибо, родной. Ты лучший. Вернусь часа через три.
Дверь хлопнула. Алексей досидел ровно три минуты, допил кофе, оделся и спустился вниз. Стас уже ждал у подъезда в своей серой иномарке — старенькой, максимально незаметной.
— Поехали, — сказал Алексей, садясь на переднее сиденье.
Впереди, метров через сто, чёрный седан выруливал со двора. Стас завёл мотор, подождал, пока между ними встанет ещё пара машин, и плавно тронулся.
— Держу дистанцию, — пробормотал он.
Алексей молчал. Смотрел вперёд, не моргая. Руки лежали на коленях, пальцы сжаты. Сердце билось тяжело, как молот по наковальне.
Седан не поехал в центр. Проскочил нужный поворот, вырулил на объездную. Петлял по спальным районам — то влево, то вправо, будто проверяла, нет ли хвоста.
Стас молчал, вёл сосредоточенно — не терял седан из виду, но и не лез в хвост.
Через двадцать минут седан вырулил за город. Асфальт сменился разбитой грунтовкой. Голая земля, бурьян по обочинам, ржавые остовы каких-то конструкций. Старая промзона — заброшенные склады, которые должны были снести ещё пять лет назад. Безлюдно, никто не увидит. Идеальное место для тайных встреч.
Чёрный седан свернул к покосившемуся ангару, остановился. Мотор заглох.
Стас припарковался за остовом сгоревшего грузовика. Заглушил двигатель. Тишина легла тяжёлая, звенящая.
— Лёх...
— Молчи.
Алексей открыл дверь и вышел.
Он шёл ровно, не спеша. Метр девяносто роста, плечи широкие — он занимался боксом в молодости, потом тренажёрка, три раза в неделю. Сейчас он не чувствовал ни ярости, ни боли. Только ледяное, абсолютное спокойствие.
Он подошёл к машине бесшумно. Они не замечали — слишком заняты друг другом.
Алексей достал телефон. Руки не дрожали — просто включил камеру и навёл на лобовое стекло с расстояния метра. Три фотографии. Чётко.
Потом постучал костяшками в водительское окно.
Внутри — немая сцена. Олеся резко обернулась, побелела так, что губная помада стала кричаще-красной на фоне лица. Парень отпрянул, вжался в пассажирское сиденье, глаза округлились.
Алексей смотрел только на жену. Долго. Молча. Взгляд тяжёлый, как булыжник. Он открыл дверь.
— Возвращай ключи, — голос ровный, тихий, но каждое слово — как удар.
Парень распахнул пассажирскую дверь и выскочил из машины. Просто сорвался с места и помчал через бурьян — спотыкался, размахивал руками, ни разу не обернулся. Дублёнка развевалась за спиной. Он бежал, как испуганное животное, и через минуту исчез за углом старого цеха.
Олеся медленно вышла из машины. Протянула ключи. Пальцы тряслись так, что связка звякала.
— Алёш, я... это не... ты не понимаешь...
Он взял ключи. Холодный металл лёг в ладонь.
— Три года назад, когда мы поженились, я дал тебе всё, что мог, — сказал он тихо, глядя ей в глаза. — Доверие, уважение, свободу. Даже ключи от машины, которую сам заработал. А ты...
Он замолчал, развернулся и сел за руль седана. Завёл мотор. Олеся стояла рядом, открывала рот, но слов не было.
Алексей выехал с грунтовки на асфальт и поехал домой. В зеркале заднего вида мелькнула одинокая фигура в пальто — маленькая, потерянная, посреди пустыря.
***
Олеся осталась одна. Вокруг — ржавые ангары, битое стекло, тишина. Телефон показывал десять процентов заряда. До ближайшей остановки — километра четыре, может, больше.
Она пошла. Каблуки проваливались в размытую грязь, пальто цеплялось за сухие ветки бурьяна. Слёзы текли, размазывая тушь — чёрные дорожки по щекам.
Мимо прошла компания подростков. Пятеро парней в тёмных куртках, капюшоны надвинуты, руки в карманах. Оглядывались, переглядывались, смеялись. Один свистнул.
Олеся прижала сумочку к груди, ускорила шаг. Дышать стало трудно — в горле ком, сердце колотилось. Они прошли мимо. Но страх остался — липкий, холодный.
И перед глазами — картинка за картинкой.
Валерий. Тот самый Валерий, который две недели назад обещал ей звёзды с неба. «Брось этого своего инженера, я увезу тебя к морю, будем жить красиво, как в кино». Который так упоённо гладил руль седана, когда она соврала, что машина её собственная. Как он сиял тогда: «Ого, детка, у тебя такая тачка! Ты меня удивляешь!»
А он просто убежал. Даже не оглянулся. Бросил её одну перед мужем, даже не попытался объяснить, защитить, заступиться.
И ещё — лицо Алексея. Холодное, каменное. Без криков, без угроз, без истерики. Просто посмотрел — и всё. Решил. Как отрезал. Три года брака, три года доверия — всё перечёркнуто одним взглядом.
Олеся споткнулась, упала на колени в грязь. Пальто испачкалось, колготки порвались. Она сидела на мокрой земле и рыдала — навзрыд, захлёбываясь слезами.
Телефон в сумочке пискнул — последний процент заряда. Экран погас.
***
Домой она добралась только к вечеру. Сначала брела по грунтовке до трассы — четыре километра по грязи, ноги стёрты, каблуки сломаны. Потом поймала попутку — мужик на старенькой иномарке молча довёз до города, покачал головой, глядя на её заплаканное лицо. Денег не взял. Потом метро, потом автобус. Стемнело, когда она поднялась на свой этаж.
Дверь квартиры открыл не Алексей. На пороге стояли Стас и Игорь. Лица жёсткие, непроницаемые.
— Алексей велел передать, — Стас кивнул на два чемодана у стены, — вещи твои собрали. Едешь к родителям. Такси уже внизу ждёт.
— Я хочу с ним поговорить, — голос сорвался в полукрик. — Где он?!
— Не хочет он с тобой говорить, — Игорь скрестил руки на груди. — Всё уже решено. Развод. Без разговоров и истерик.
— Я ошиблась! Я не хотела! — Олеся шагнула вперёд, но Стас загородил проход.
— Все не хотели, — сказал он спокойно. — Забирай вещи и езжай.
Она попыталась протиснуться мимо, заглянуть в квартиру, но Игорь мягко, но твёрдо взял её за локоть.
— Не усложняй. Давай по-человечески. Чемоданы — и вниз.
Олеся посмотрела на них — на этих друзей мужа, которые раньше шутили с ней, поздравляли с праздниками, дарили цветы. Сейчас в их глазах было только одно — осуждение. Холодное, окончательное.
Она взяла чемоданы и пошла к лифту. Колёса грохотали по плитке. В голове пустота, звенящая, белая.
***
Отец встретил её на пороге родительского дома. Стоял в дверях, смотрел — долго, молча. Мать всхлипывала на кухне, но к дочери не вышла.
— Папа, я...
— Молчи.
Олеся зажмурилась.
— Ты опозорила семью, — отец говорил тихо, но каждое слово резало. — На машине мужа, тьфу. Алексей прислал фотографии. Мать просит тебя простить. Я — нет. Завтра утром едешь к тёте Зине.
Олеся замерла.
— К тёте Зине? Это же глухомань...
— Там тебе и место. Три часа на автобусе до деревни. Ни интернета, ни твоих салонов красоты, ни кафе с подружками, — отец говорил жёстко, без капли жалости. — Будешь работать. Коров доить, воду из колодца носить. Может, головой начнешь думать.
— Пап, ну ты не можешь так...
— Могу. И буду. Пока не одумаешься — будешь там. Тётя Зина обещала сделать из тебя человека. По-старинке. Как раньше воспитывали. Ещё до замужества тебя туда нужно было отправлять.
Мать вышла из кухни — красные глаза, платок в руках.
— Доченька, ты сама виновата, — прошептала она. — Алексей — хороший человек был. Золотой. А ты...
— Хватит, — отец прервал. — Собирайся. Автобус в восемь утра.
***
Деревня встретила Олесю моросящим дождём. Серое небо, размытая грязь вместо дорог, покосившиеся заборы. Автобус высадил её у единственного магазина — покосившаяся лавчонка с выцветшей вывеской.
Тётя Зина ждала у калитки. Сухонькая старушка, седые волосы собраны в тугой узел, морщинистое лицо, но глаза — острые, стальные. Из тех, что насквозь видят.
Она вытерла руки о фартук, оглядела племянницу с ног до головы — замшевые ботильоны, накрашенные ногти, дрожащие губы.
— Ты думала, мужик тебя на руках носить будет вечно? — хмыкнула старушка. — А он оказался с хребтом. Правильно сделал. Теперь переодевайся. Вот резиновые сапоги, вот телогрейка. Завтра в пять утра подъём — коров выгонять надо.
— Тётя Зин, я не умею...
— Научишься, — отрезала старушка. — Дуреть-то научилась быстро — и работать научишься.
Комната оказалась крошечной — железная кровать, ситцевое одеяло, выцветшие обои. Окно с треснувшим стеклом. Холодно так, что дыхание паром. Олеся села на кровать, и та жалобно скрипнула.
Телефон не ловил сеть. Вообще. Ни одного деления.
Она попыталась заснуть, но не получалось. В голове крутилось одно и то же: Валерий бежит через бурьян. Алексей забирает ключи. Отец говорит: «Молчи».
***
Через два месяца она перестала плакать. Просто не осталось слёз. Руки загрубели, ногти сломались и отросли некрасивыми, кожа на лице обветрилась. В маленьком зеркале над умывальником смотрела чужая женщина — осунувшаяся, без косметики, в застиранной кофте.
Тётя Зина как-то вечером села напротив, наливая чай в гранёные стаканы.
— Ты поняла уже, в чём ошиблась?
Олеся молчала, грела ладони о горячий стакан.
— Не в том, что с тем прощелыгой связалась, — тётя Зина говорила жёстко, но без злости. — А в том, что не ценила, что имела. Алексей тебе доверял. Ключи давал, не спрашивая. Свободу давал. Уважал. А ты что? На его же машине с другим каталась. Это не просто измена, девка. Это плевок в душу.
Олеся сжала стакан сильнее.
— Я думала... я хотела чего-то яркого. Валерий обещал красивую жизнь, путешествия, море...
— Обещать — не мешки ворочить, — фыркнула тётя Зина. — Он что тебе обещал? На машине мужа, на его деньгах. Он паразит, а не мужчина. При первой опасности сбежал, даже не обернулся. Вот это твоя «красивая жизнь».
Олеся опустила голову.
— А Алексей не обещал. Он просто делал. Работал, зарабатывал, тебя содержал, доверял. Но ты этого не видела. Тебе блёсток захотелось.
— Я поняла, — прошептала Олеся. — Поздно. Но поняла.
Тётя Зина кивнула.
— Жизнь ещё не закончилась. Но этого мужа ты потеряла навсегда. Такие вещи не прощаются. И это правильно.
***
Через год Олеся вернулась в город. Отец коротко кивнул на пороге:
— Тётя Зина сказала — работала без жалоб. Квартиру тебе снял. Однушку на окраине. За первый месяц заплатил, дальше сама.
Мать обняла на кухне, прошептала:
— Алексей... он теперь с другой. Видела их в торговом центре. Счастливые.
Что-то сжалось в груди, но Олеся только кивнула. Слёз не было. Просто пустота.
Она устроилась продавцом в строительный магазин. Смены по двенадцать часов, зарплата небольшая, но хватало. Комната в старом доме, мебель с рук, телевизора нет. По вечерам читала книги из библиотеки, готовила простую еду. Жила тихо. Одна.
Однажды на улице встретила Валерия. Он шёл с другой девушкой — молодой, в дорогом пальто. Точно так же обнимал за талию, точно так же улыбался.
Он даже не узнал Олесю. Прошёл мимо, не оглянувшись.
Она остановилась, смотрела им вслед. Он никогда её не любил. Любил машину, статус, возможности.
А Алексей любил по-настоящему. Доверял. И она разбила это доверие одним движением.
Спасибо за прочтение, лайки, донаты и комментарии!
Читать ещё: