Знаете, друзья, есть такие моменты в жизни, когда ты вдруг понимаешь: достаточно. Вот ты стоишь, и внутри не просто усталость, а такая сухая пустота, будто тебя выжали, как старую тряпку, и бросили. Это была Ирина Петровна. Наша пятидесятидвухлетняя героиня, бухгалтер, которая была обязана всем и каждому. И не только по работе.
Она впервые за десять лет купила себе тур. На море. Настоящее, не подмосковный прудик. Два билета в Анталию. Для себя и для своего Павла, который сидел, знаете, как молчаливый дуб в углу, когда невестка Кристина в очередной раз «давила» на Ирину.
Это был ее, Ирины, личный подвиг. Она экономила на себе — на колготках, на парикмахерской, даже на любимом зеленом чае, покупала самый дешевый. Но эти билеты! Они были символом свободы, обещанием синего-синего моря, где никто не попросит забрать внука из сада, никто не спросит: «Мама, а ты можешь нам снова денег добавить на бензин?»
Она держала эти распечатки — яркие, словно детские рисунки — в шкатулке. Перекладывала их, улыбалась. До вылета оставалось два дня. Два дня!
Вечером заявились Олег с Кристиной. Без предупреждения, естественно. Однокомнатная квартира Ирины Петровны моментально наполнилась их важностью и недовольством. Кристина, наша невестка-манипулятор, даже не поздоровалась толком, сразу осела на диван, будто она тут королева.
— Мам, тут дело такое, — начал Олег. Говорил он всегда, когда Кристине было неудобно говорить. И отводил глаза. Трус!
Ирина Петровна аж замерла, сжимая в руках чашку с чаем. Предчувствие — оно, знаете ли, всегда стучит заранее.
— Да говори уж, Олег, не тяни! — голос Ирины был сухой, как песок.
— У нас… вот, кредит по ипотеке, — выдохнул он. — Там в банке что-то напутали с процентами, и нам срочно нужна большая сумма. Ну, очень срочно. Иначе — катастрофа.
Кристина тут же подхватила, подняв свои невинные глазки:
— Нам не хватает… триста тысяч.
Триста тысяч! Ирина Петровна едва не выронила чашку. Это была сумма, которую она копила целый год на этот самый, долгожданный отпуск.
— Но… как триста? — прошептала она. — У меня нет таких денег. У меня… только на отпуск отложено.
Олег потупился, а вот Кристина расцвела. Она встала, подошла к столу, словно хозяйка в чужом доме.
— Ирочка Петровна, вы же понимаете, что такое семья? Ипотека — это не блажь, это наше будущее! А ваш отпуск… Ну что такое ваш отпуск? Подумаешь, сгорит! Мы же не пропадем! Мы же в одной лодке!
— Сгорит? — повторила Ирина. — Кристина, ты понимаешь, что эти билеты — невозвратные? Это деньги!
— Это не деньги, Ирочка Петровна, это второстепенные расходы! — отрезала невестка. — А у нас — ПЕРВОСТЕПЕННЫЕ! Мы тут с Олегом посчитали: если вы сдадите билеты (ну и что, что с потерями!), продадите старую машину (Паша все равно на ней редко ездит!), да добавите свои сбережения… Триста тысяч соберется!
Павел, муж, который все это время читал газету, лишь прокашлялся. Его мужская защита заключалась в абсолютном молчании. Ирина Петровна даже не посмотрела на него — она знала, что помощи там нет.
Ее глаза сузились. Внутри вдруг не стало пустоты. Появилась сталь. Холодная, звенящая сталь.
— То есть, ты предлагаешь, Кристина, чтобы я, пожертвовав своим единственным отдыхом, своими накоплениями, решила вашу проблему? Потому что вы — семья, а я — донор?
— Ну, а кто еще? Вы же МАМА! Вы нам ДОЛЖНЫ помочь! — Олег, наконец, поднял голову и в глазах его было искреннее недоумение. Как можно отказывать?
Вот тут она и сломалась. Не от горя, а от этого «ДОЛЖНЫ». От этой наглости, которая стала для них нормой.
— Значит, так, — сказала Ирина Петровна, и голос ее звучал чужим. — Я еду. Билеты не сдам. Машину не продам.
Наступила тишина. Такая, что было слышно, как стрелка часов тикает.
Кристина рассмеялась. Горько, пренебрежительно.
— Вы шутите, Ирочка Петровна? Вы же не сделаете этого. Это будет ПРЕДАТЕЛЬСТВО СЕМЬИ! Вы что, предпочитаете пальму своему сыну?!
Ирина Петровна стояла, сжимая кулаки. Она поняла, что эта женщина, ее невестка, и этот мужчина, ее сын, видят в ней не мать, а банкомат на ножках, который имеет наглость потребовать выходной.
— Нет, Кристина, — тихо, но твердо ответила Ирина Петровна. — Я предпочитаю себя. И это не предательство. Это МОНОПОЛИЯ на мои обязанности закончилась. Теперь вы решаете свои проблемы. Сами.
«Я предпочитаю себя».
Слова Ирины Петровны повисли в воздухе, словно дым. Олег и Кристина смотрели на нее так, будто она назвала их козлами отпущения, а не сыном с невесткой. В глазах Олега мелькнула обида — искренняя обида! Он, на минуточку, не мог понять: как мать может поставить какой-то отпуск выше ЕГО ипотеки?
— Мам, ты… ты не шутишь? — его голос дрогнул.
— Не шучу, Олег. — Ирина Петровна почувствовала, как внутри что-то ломается и одновременно закаляется.
Кристина тут же перешла от уговоров к угрозам. Ее лицо стало жестким, как доска.
— Ну и отлично. Значит, слушай меня, Ирина Петровна. Раз уж ты такая принципиальная, мы тоже будем принципиальными.
Она встала, поправила дорогую, купленную явно не на их зарплату, сумочку.
— Либо триста тысяч до завтра, и мы делаем вид, что этого разговора не было. Либо… либо ты больше не увидишь внуков.
Вот он, самый грязный прием. Удар ниже пояса, на который, как Кристина знала, Ирина Петровна всегда велась. Внуки — это была ее ахиллесова пята, единственная радость и причина, по которой она тащила этот воз.
— Кристина! Как ты смеешь?! — Ирина Петровна вскипела.
— А так! Это МОИ дети! И если ты не хочешь участвовать в жизни СЕМЬИ — ты не участвуешь в жизни ВНУКОВ. Это просто, Ирочка Петровна. Рынок. Ничего личного.
Олег стоял, как немой истукан. Он не мог защитить мать, потому что жена же права — ипотека важнее. Он просто молчал, опустив голову. Это молчание было болезненнее любого крика Кристины.
— Уходите. Оба, — процедила Ирина.
Они ушли. Хлопок двери был такой, будто рухнуло что-то огромное, стеклянное. Дом. Семья.
Павел, наконец, оторвался от газеты, будто его разбудили. Он посмотрел на жену, словно изучая незнакомого человека.
— Ир… они же внуков не дадут… Ну, продали бы дачу? Или машину? Мы же должны помочь. Они же наши.
Ирина Петровна посмотрела на мужа, и в этот момент двадцать лет его пассивности вышли из нее ядом.
— Ты что сказал, Паша? «Мы должны»?! А кто мне должен, Паша?! Кто МНЕ должен тишину, уважение, отдых? Ты, Паша, должен был защитить свою жену от этой наглости! Ты ДОЛЖЕН был сказать сыну: «Решайте свои проблемы, вы взрослые!» Но ты, как всегда, заткнулся!
Она не кричала. Она говорила смертельно тихо. И этот тихий голос был страшнее грома.
— Хватит. Если ты сейчас же не скажешь мне, что я имею право на свой отпуск, и что они наглецы — ты не мой муж, Паша. Ты сосед, который живет со мной в квартире.
Павел пожал плечами. Беспомощно, как маленький мальчик.
— Не драматизируй, Ира. Ну, что такого?
— ВОН! — рявкнула Ирина Петровна. Это было первое громкое слово за эти два дня. — Вон отсюда, Паша! Поезжай к своим голодающим детям и спроси у них, может, они тебя пожалеют и дадут переночевать!
Он, ошарашенный, ушел. Тихо собрал вещи, не осмеливаясь спорить. Наверное, подумал: «Перебесится». Но Ирина Петровна знала: не перебесится.
***
На следующий день она пошла на работу. В бухгалтерии, где она была уважаемым сотрудником, где всегда царил порядок и тишина.
И тут вошла Кристина. В ярком, вызывающем пальто, с заплаканным, как ей казалось, лицом.
— Ирина Петровна! Вы тут? — прокричала она на всю контору.
Все головы поднялись.
— Что здесь происходит? — спокойно спросила Ирина.
Кристина подошла прямо к ее столу, бросила на него пачку каких-то бумаг (старые распечатки долгов, которые давно погашены!).
— Товарищи! Посмотрите на нее! Это — ЖАДНАЯ МАТЬ! Она бросает своего сына в беде! Мы остались без жилья из-за нее! Она предпочитает Турцию своему РОДНОМУ ВНУКУ! Она ОТКАЗАЛА нам в займе, хотя у нее деньги лежат без дела!
Шепот заполнил комнату. Ирина Петровна, обычно такая сдержанная, чувствовала, как кровь приливает к лицу. Это было публичное унижение. Кристина перешла черту, притащив свой семейный гнойник на ее работу, в ее крепость.
Кристина, довольная произведенным эффектом, продолжала:
— А еще она со мной плохо разговаривает! Не любит меня, свою невестку! САМАЯ ЖАДНАЯ И БЕЗДУШНАЯ СВЕКРОВЬ!
Ирина Петровна глубоко вздохнула. Внутри была не боль. Была ЯРОСТЬ.
— Все? Достаточно? — тихо спросила она.
Кристина, ожидая слез, кивнула.
— Отлично. — Ирина Петровна встала. — А теперь, Кристина, я тебе покажу, что такое ЖАДНОСТЬ. И что такое НАГЛОСТЬ.
Кристина, надутая, как индюк, кивнула, ожидая, что ее жалкая свекровь сейчас заплачет, извинится и побежит сдавать билеты. Но Ирина Петровна не заплакала. Она просто достала свой мобильный.
— Коллеги, — ее голос был твердым, без единой дрожащей нотки, — прошу прощения за этот цирк. А теперь посмотрите, как жадная мать решает свои проблемы с неблагодарными детьми.
Она набрала номер.
— Алло, это Ирина Петровна. Да, я сейчас. Помните наш разговор про переоформление долей? Я согласна. Запустите процедуру немедленно. Да, да, половина нашей общей с Павлом квартиры, которую мы купили до брака, должна быть оформлена ТОЛЬКО на меня. Да, срочно!
Тишина в бухгалтерии была такой, что можно было услышать, как оседает пыль. Глаза Кристины округлились.
— Что ты… что ты делаешь?! — прошипела невестка.
Ирина Петровна не обратила на нее внимания. Она набрала второй номер.
— Здравствуйте, это Ирина Петровна. Да. По поводу поручительства за Олега по его старому потребительскому кредиту. Я хочу его отозвать. Да. Понимаю. Что значит «нужно его согласие»? Ах, только через суд? Отлично. Подаем заявление в суд на разрыв поручительства в связи с угрозой моему имуществу и здоровью. Сегодня же!
Кристина побледнела. Она поняла, что эта тихая женщина не просто отказывает — она рубит канаты. Отзыв поручительства по старому кредиту сына мог создать проблемы с новым — с ипотекой!
— Ты… ты УБИВАЕШЬ своего сына! — закричала невестка, и в ее голосе впервые зазвучал настоящий страх, а не наигранная драма.
Ирина Петровна улыбнулась. Холодной, стальной улыбкой.
— Ты, Кристина, говоришь о любви? О семье? Ты пришла сюда, чтобы втоптать меня в грязь и лишить меня мечты? Ну, так вот тебе мой ответ. Моя монополия на «должна» закрыта. Теперь вы сами решаете свои проблемы. Как взрослые люди.
Она достала из сумочки свой любимый, потертый кошелек. И, не сводя глаз с невестки, набрала последний, самый важный номер.
— Здравствуйте, туристическое агентство? Я хочу аннулировать свой билет и билет Павла. — Кристина аж замерла, думая, что все-таки победила! — Да. А теперь… Я хочу один новый билет. Люкс-класс. В Тайланд. Прямо сейчас. На вечерний рейс.
— Ты… ты предала нас ради Тайланда?! — выдохнула Кристина.
— Нет, милая, — сказала Ирина Петровна, собирая со стола свои вещи. — Я спасла себя. А ты, — она посмотрела на нее с искренней жалостью, — ты беги. Беги к своему Олегу, беги к юристу. И скажи ему, что мать больше не банкомат.
Ирина Петровна прошла мимо ошарашенных коллег, мимо поникшей Кристины, которая вдруг стала выглядеть жалко и мелко. Ее спина была ровной. Впервые за много лет она почувствовала себя ЛЕГКОЙ.
Она вышла из офиса. Солнце светило. Павел отправил ей сообщение: «Ира, не дури, вернись, поговорим». Она прочитала и стерла. Говорить было не о чем.
Ее ОСВОБОЖДЕНИЕ было не в криках, а в действии. Она забрала свое, защитила свое и купила себе свободу.
Сидя в отходящем поезде, который вез ее в аэропорт, она смотрела на перрон. Завтра — Тайланд. ОДНА. Никто не будет требовать от нее денег, никто не будет ее унижать. Она — свободный человек. А Олегу и Кристине… им придется учиться жить. Без мамы-спасателя.
Ирина Петровна подняла воротник пальто и улыбнулась. Жизнь, которая только что закончилась, была рабством. А та, что начиналась, — была ЕЕ.