– Катя, поди сюда. Срочно поговорить надо, – голос матери прозвучал в трубке так, будто случилось нечто ужасное.
Катя выдохнула. Она знала этот тон. Знала слишком хорошо.
– Мам, я на работе, – тихо ответила она, оглядываясь на стеклянную дверь кабинета, за которой мелькала фигура начальницы.
– Ну и что? Неужели нельзя отпроситься? Это дело… важное!
Катя закрыла глаза. «Важное» в лексиконе Оксаны Дмитриевны значило что угодно: от «Маша нашла новое платье» до «у нас в доме перегорела лампочка». Настоящая важность там появлялась редко, почти никогда.
– Нельзя, – коротко отрезала она.
– Я сказала, срочно! Ты что, не слышишь?
Катя сжала губы, чтобы не сказать лишнего.
– Я приеду после работы, – быстро прошептала она и сбросила вызов, пока мать не успела продолжить.
Телефон мигнул еще дважды. Потом еще. И Катя выключила его, понимая, что иначе не сможет сосредоточиться.
После смены она включила телефон. Двадцать пропущенных от «Мама ♥».
Двадцать.
Катя почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения, вперемешку с виной — будто она всё время кому-то что-то должна.
По дороге домой она позвонила мужу:
– Макс, забери, пожалуйста, Соню из сада. Мама… ну, ты знаешь.
– Опять что-то придумала? – проворчал он, но согласился.
Катя заехала в магазин. Автоматически взяла ту самую коробочку пирожных, которые мать любит. Привычка. Мелкая дань миру, который она пыталась удерживать целым.
– Как же долго ты ехала! – возмутилась Оксана Дмитриевна, едва дверь распахнулась. – Я тут места себе не нахожу, а ты…
Но, заметив коробочку пирожных, смягчилась. Почти.
– У меня новость! – торжественно произнесла она. – Маша с Сережей решили пожениться!
Катя моргнула. Вот оно. Она это предчувствовала.
– Ну… хорошо для них, – ровно сказала она, снимая куртку.
– Ты даже не рада! – с упреком заявила мать.
Катя пожала плечами:
– Это их дело, мам. Им жениться, не мне.
– Фу, какая ты… сухая. Маша — твоя сестра всё-таки.
Катя ничего не ответила. Зачем? Всё равно разговор шел в одном направлении.
Мама заварила чай. Поставила кружку перед Катей. Посидела напротив, прижимая к себе коробку с пирожными, будто это была не еда, а трофей.
Они хотят расписаться тихо, в ЗАГСе, – медленно начала мать. – Без гостей. Без торжества…
Катя кивнула.
– И прекрасно. Не у всех же свадьба должна быть роскошной.
– Не у всех, – согласилась Оксана Дмитриевна, – но у моей Маши должна! Я хочу видеть её в белом платье. Хочу праздник! У меня, между прочим, только одна младшая дочь!
Катя подняла глаза:
– А я кто?
– Ты… – мать махнула рукой. – У тебя и так всё есть.
Вот эта фраза всегда ранила сильнее всего.
«У тебя и так всё есть».
Как будто всё Катя получила даром. Как будто её труд — ничто.
– Ладно, – выдохнула она, – и что ты хочешь?
Мать оживилась:
– Сложимся на свадьбу! Я посчитала — нужно тысяч двести. У меня пока есть пятьдесят. Ты добавь ещё сто пятьдесят… ну или хотя бы сто.
Катя поставила кружку.
– Мам, ты сейчас серьёзно? Это их свадьба. Маша не работает уже второй год, сидит у тебя на шее. Почему я должна оплачивать её взрослые решения?
Лицо матери покраснело.
– Ты говоришь так, будто Маша виновата, что не нашла работу!
Два года, мам, – устало сказала Катя. – Два. Года.
– Не начинай! – оборвала мать. – Ты просто завидуешь сестре.
Катя вскинула брови:
– Чему? Отсутствию дохода?
– Счастью! – почти крикнула мать. – У неё свадьба, а у тебя… ты сама знаешь что.
Катя замолчала. Чужие слова иногда могут резать хуже ножа.
– Я не дам денег, – сказала она тихо, но твердо. – У нас тоже есть расходы.
– Твоё жлобство… – прошипела мать. – Твоя жадность… ты просто злая! Вот и всё!
Катя встала.
– Злая — это когда ждёшь от одного ребёнка содержать другого.
Она ушла, даже не дождавшись, пока чай остынет.
Неделю мать не отвечала на её звонки. Катя пыталась — дважды. Потом махнула рукой. У неё была работа, семья, дела. Она не могла всё время бегать за маминым настроением.
Но через несколько дней судьба столкнула их у магазина. Мать хотела пройти мимо, но Катя остановила её.
– Мам… ну хватит? – мягко сказала она.
В ответ последовал обиженный вздох.
– Из-за тебя мне пришлось взять кредит на Машину свадьбу. Теперь проценты платить…
– Из-за меня? – спокойно уточнила Катя. – Ты ведь сама решила.
– Не захотела помочь — нечего и приезжать! Мы тебя не позовём!
Катя усмехнулась — от растерянности, от абсурдности ситуации.
– Пусть твоя жадность будет тебе уроком, – сказала мать и гордо удалилась.
Катя стояла одна, среди прохладного ноябрьского воздуха, и медленно понимала, что её семья теперь выглядит как зеркальный лабиринт: где больше отражений, чем людей, и ни одно отражение не настоящее.
Катя долго стояла на остановке, не торопясь садиться в автобус. Хотелось прийти в себя, вдохнуть морозный воздух так глубоко, чтобы хоть немного выветрить то неприятное чувство, которое поселилось в груди после разговора с матерью. Чувство было странным — смесь обиды, бессилия и какого-то почти смешного недоумения. Как будто её снова наказали за что-то, чего она не делала.
Дома её встретил запах жареной курицы и детский смех. Соня бегала по гостиной, держась за розовый шарик — подарок из сада.
– Мам! Смотри, у меня хвостик! – радостно воскликнула девочка, показывая на ленточку, привязанную к шарика.
Катя улыбнулась — впервые за весь день искренне.
– Красавица моя! – она подняла дочь на руки и крепко обняла.
Макс выглянул из кухни:
– Ну что, как мама? Опять истерика?
Катя тяжело опустилась на диван.
– Даже хуже.
Макс принес две кружки чая и сел рядом.
– Придётся рассказать. Я вижу по глазам.
Катя выдохнула — медленно, будто готовилась войти на холодный берег после горячей воды.
– Она взяла кредит на свадьбу Маше. И сказала, что это из-за меня.
Макс поперхнулся чаем.
– Что?
– Из-за того, что я «отказала помочь семье». И теперь… – она горько усмехнулась, – теперь меня не зовут на свадьбу. На их «семейное торжество».
– О боже… – протянул Макс. – Ну и... цирк.
Катя потерла виски:
– Самое ужасное — она искренне верит, что я виновата. Что я что-то должна. Что Маша имеет право жить как ей удобно, а я — платить за это.
Макс положил ей руку на плечо.
– Ты ничего никому не должна. Это их выбор, их свадьба и их кредит.
Катя молчала. Слова мужа были верными, а внутри всё равно сидело то липкое, неприятное — как будто она действительно что-то нарушила, подвела, не оправдала ожиданий.
Свадьба была назначена на субботу. За день до неё позвонила Маша.
– Привет… – голос звучал ровно, но как-то уставше. – Ну… может, всё-таки придёте? Без подарка, просто так.
Катя закрыла глаза. Она почти слышала, как Маша мнёт в руках провод от зарядки или поводок от какого-нибудь ненужного поводка — так она делала, когда нервничала.
– Нет, Маш. Мы не придём. Я занята.
Пауза. Долгая.
– Ну… как хочешь, – пробормотала младшая сестра. – Мамка расстроится.
Катя чуть не рассмеялась — от абсурда.
– Мамка расстроится.
Как будто она не виновата что мать влезла в кредит «ради красоты платья», а виновата опять Катя.
– Береги себя, – тихо сказала она и завершила вызов.
Субботний вечер выдался на удивление тихим. Макс ушёл спать с Соней ещё в девять. Катя осталась в гостиной, завернувшись в плед. Она включила старую настольную лампу, которая мягко освещала комнату, и взяла книгу. Но глаза упорно скользили по буквам, не цепляясь.
Телефон блеснул уведомлением.
Фотография.
Оксана Дмитриевна всё равно отправляла ей снимки — «чтобы знала».
На фото Маша стояла в пышном платье, которое явно купили в последний момент и без примерки. Выражение лица было натянутым, почти уставшим. Коля держал её за руку, смотрел в объектив как человек, который уже смирился со своей судьбой.
Позади них шарами закрывали облезлую стену дома культуры. На столе виднелись тарелки с «оливье», селёдкой и, кажется, дешёвым шампанским.
И под фото — комментарий матери:
«ЖАЛЬ, ЧТО НЕКОТОРЫЕ СЕМЬЮ НЕ ЦЕНЯТ…»
Катя опустила телефон на диван и тихо рассмеялась. Но смех быстро перешёл в дрожащий вздох. Она сидела неподвижно, смотря в одну точку, и наконец почувствовала, как что-то в ней устало… и отпало.
Как будто много лет она несла тяжёлый рюкзак, а теперь — сняла. И поняла, что без него можно дышать.
Неделя после свадьбы прошла спокойно. Слишком спокойно. Но на восьмой день мать всё же позвонила. Катя, увидев номер, долго смотрела на экран, прежде чем взяла трубку.
– Да?
– Ну что… – мать говорила тем самым тоном, в котором слышалось «я права, а ты нет». – Нравится тебе жить без семьи?
Катя закрыла глаза.
– Мам, я живу своей жизнью. Ты живёшь своей. Это нормально.
– Это ненормально! – вспыхнула мать. – Нормально — помогать друг другу. Нормально — поддерживать! Ты только о себе думаешь!
– Я думаю о своей семье, – тихо ответила Катя. – О своей дочери. О своей стабильности. О своих границах, которые ты постоянно нарушаешь.
– Какие ещё границы? – фыркнула мать. – В семье нет границ!
И вот в этот момент что-то внутри Кати стало кристально ясным.
– А значит, и нет уважения, да?
Мать замолчала.
– Мам, – голос Кати стал твёрдым, спокойным, взрослым, – я больше не буду обсуждать с тобой мои деньги, мои обязанности или то, что я «должна». Я не твой кошелёк. И я не буду участвовать в играх, где один ребёнок любимый, а второй — «ответственный».
– Ты что, бросаешь меня? – шёпотом спросила она.
– Нет, – Катя покачала головой. – Я просто перестаю позволять тобой пользоваться.
На том конце слышалось тяжёлое дыхание. Потом короткие гудки. Мать сбросила.
Катя положила телефон на стол, чувствовала непривычную тишину.
Но в этой тишине было что-то новое — не одиночество, а свобода.
Через пару дней Маша написала короткое сообщение:
«Катюш, я… прости, если что. Нам нелегко. Мамка… ну ты знаешь. Если хочешь — можем встретиться».
Катя смотрела на экран долго. Очень долго.
Она набрала ответ:
«Как будешь готова говорить честно — тогда да. Я всегда была не против».
И впервые за много лет она не чувствовала вины.
И не чувствовала обязанности.
Она чувствовала… себя.
История получилась непростой — и ваше восприятие имеет значение. Напишите в комментариях, какие эмоции она у вас вызвала, и ответьте на два вопроса для размышления. Ваш взгляд может оказаться ценнее, чем вы думаете.
- Когда мы прекращаем быть детьми для своих родителей — и начинаем быть отдельными людьми?
- Может ли любовь быть настоящей, если в ней постоянно требуют доказательств?
