Алёна часто приходила в гости к Кристине, и каждый её визит превращался в маленький праздник. Подруга появлялась на пороге с пластиковым контейнером в руках, заботливо завёрнутым в неизменный пуховый платок.
Внутри скрывались целые пиры: сочные пироги с капустой или мясом, ароматная лазанья, румяные пирожки и стопки блинов, щедро пропитанных маслом и посыпанных хрустящим сахаром. Запах свежей выпечки разносился по дому. Алёна обожала готовить с раннего детства, это был её способ выражать заботу, а Кристина была только рада этому кулинарному нашествию. Ей больше не приходилось ломать голову над тем, что приготовить на ужин.
В этот вечер Алёна пришла со сладким пирогом и отбивными с картошкой, а за ужином с энтузиазмом поддержала идею подруги, чтобы съездить в ближайший город за новыми вещами, которые должны были добавить в доме немного уюта. И полезные покупки совершат, и на людей посмотрят, и себя покажут.
*****
Дорога до трассы оказалась суровым испытанием. Узкая, местами заметенная снегом, она извивалась между заснеженных полей, словно тропа для внедорожников. Машина то и дело проваливалась в скрытые под снегом ямы и подпрыгивала на ухабах. Но подруги не повернули назад. Они проехали расстояние от посёлка до асфальта громко и душевно матерясь на чём свет стоит, смеясь сквозь зубы и подбадривая друг друга. Впечатлительная Алёна то и дело вскрикивала и хваталась за сердце, её глаза расширялись от страха, а руки судорожно вцеплялись в ручку над дверью при очередном заносе.
Кристина же, стиснув зубы, уверенно вела машину дальше. Её лицо оставалось спокойным, но по белым, плотно сжатым губам можно было понять: ей тоже до смерти страшно. Она просто не показывала этого, не хотела поддаваться панике, не хотела, чтобы Алёна почувствовала её слабость.
«Ещё немного, — мысленно уговаривала она себя. — Ещё пара километров — и будет асфальт».
*****
Город встретил их суетой и хаосом. Многолюдные улицы, вечная спешка, плотный поток машин и галдящие прохожие: всё это высасывало из Кристины силы, будто огромный невидимый насос. Она шла между витрин, чувствуя, как нарастает усталость, как давит на плечи шум и суета.
Но были и другие моменты: тихие, тёплые, наполненные смыслом. Например, когда она с сосредоточенностью выбирала новые занавески для гостиной: перебирала ткани, щупала их, представляла, как они будут смотреться на окнах. Или когда нашла яркие покрывала для кроватей, сочные, жизнерадостные, обещающие уют. А ещё, дурацкие, но милые подставки под горячее, крошечные декоративные подушки, вазочки… Мелочи, которые превращают просто дом в уютное пристанище, куда хочется возвращаться.
В эти мгновения Кристина чувствовала, как внутри разгорается слабый, но тёплый огонёк. «Вот оно, — думала она. — Вот то, ради чего стоит стараться».
Обратный путь обещал быть легче, но не тут‑то было. Машина внезапно уткнулась в коварный перемёт. Колёса беспомощно закрутились, выбрасывая из‑под себя рыхлый снег, а машина лишь глубже зарывалась в сугроб.
— Ну вот, — выдохнула Кристина, выключая двигатель. — Приехали. Кажется, пойдём пешком..
Алёна, не раздумывая, вылезла из машины. В своём ярко‑красном пуховике она выглядела как одинокий маяк посреди белого безмолвия. Она встала сзади, упёрлась руками в багажник, напрягая мышцы.
— Давай, давай, Крис, газку! — крикнула она, стараясь перекрыть шум поднявшегося ветра.
Кристина, собрав всю волю в кулак, завела машину и резко нажала на газ. Колёса с визгом выбросили из‑под себя фонтан рыхлого снега, и тот накрыл с головой её верную подругу.
— Ааа! Ты что, сбрендила?! — завопила Алёна, отряхиваясь, как мокрая кошка. Её рыжие кудри были полностью залеплены белым, а лицо раскраснелось от холода и возмущения. — Я же тут, как лошадь, впряглась, а ты меня сейчас консервировать будешь?!
— Сама виновата! Не надо под колесом водительницы, которая долго за рулём не была, стоять! — крикнула в ответ Кристина, не в силах сдержать смех при виде этого белоснежного привидения.
Они смеялись, задыхаясь от холода и веселья, когда заметили, что за ними, неспешно притормозив, остановился уазик. Из машины молча вышел Иван. Не говоря ни слова, он достал трос, ловко зацепил его за бампер Кристининой машины, пару раз подгазовав, вырвал её из снежного плена.
Кристина и Алёна, ещё смеясь, бросились к нему с благодарностями:
— Спасибо вам огромное!
— Без вас мы тут до ночи бы копали!
Иван лишь пожал плечами и буркнул:
— Всё в одном месте живём, друг другу помогать надо, — сел в свой уазик и укатил, оставив за собой лишь облачко выхлопных газов.
Подруги смотрели вслед удаляющемуся автомобилю, и в душе у Кристины разливалось странное тепло. Не только от того, что они наконец‑то выбрались из сугроба, но и от этих простых, искренних слов: «Всё в одном месте живём…»
Она повернулась к Алёне, та всё ещё отряхивала снег с волос, но уже улыбалась.
— Ну что, домой? — спросила Кристина.
— Домой, — кивнула Алёна. — И знаешь что? Больше мы на твоей забугорской колымаге до лета никуда не поедем!
*****
Спустя пару дней после поездки Алёна пришла в гости. Она переступила порог, замерла на миг и ахнула, обводя взглядом преобразившуюся кухню и гостиную.
Новые шторы в нежных пастельных тонах мягко струились по окну, покрывала с геометрическим узором добавляли уюта дивану и креслам, а на полках и столиках пристроились милые безделушки: керамические фигурки, плетёные корзинки, маленькие вазочки с сухоцветами. Всё это словно вдохнуло в дом новую жизнь, наполнило его теплом и уютом.
Но сама Кристина, несмотря на обновлённый быт, выглядела поникшей. Она сидела у окна, обхватив руками чашку с остывшим чаем, и смотрела куда‑то вдаль, за заснеженные поля. Её плечи были опущены, а в глазах читалась тоска.
— Чего ты впадаешь в тоску? — Алёна шагнула вперёд, её голос звучал бодро, почти вызывающе. — У тебя же в погребе, я уверена, мамин сидр стоит! Давай‑ка оживим тебя! И новоселье надо же справить!
Не дожидаясь возражений, она решительно направилась к люку в полу. Её движения были порывистыми, полными энергии, словно она хотела одним махом развеять мрачное настроение подруги.
Кристина хотела возразить. Хотела сказать, что погреб, наверное, давно непригоден, а сидр, если и есть, за столько лет наверняка превратился в уксус. Но Алёну, ведомую энтузиазмом, было не остановить.
С силой дёрнув за железное кольцо, девушка заставила деревянную крышку поддаться. Та открылась с жалобным скрипом, обнажив чёрный, зияющий провал. Из темноты потянуло сыростью, запахом земли и плесени, а ещё, чем‑то терпко‑кислым, едва уловимым, но пробуждающим воспоминания.
Кристина подошла ближе, дрожащим лучом фонарика освещая подруге путь. Свет выхватывал из темноты ступени, покрытые паутиной и пылью.
— Вот! — торжествующе крикнула Алёна, спустившись с последней скрипучей ступеньки. — Я же говорила!
Она вынырнула на свет, держа в каждой руке по пыльному, закопчённому бутылю с мутноватой жидкостью золотистого оттенка. Её рыжая шевелюра была украшена кружевами паутины, а на щеке красовалась тёмная полоска земли. Но лицо сияло, как у ребёнка, нашедшего сокровище.
— Наше детство, Крис! Помнишь, твоя мама давала нам по глоточку на праздники?
Кристина невольно улыбнулась, глядя на подругу. Воспоминания нахлынули волной: тёплый зимний вечер, запах пирогов, мамин смех… Тогда всё казалось таким простым и счастливым.
— Помню, — тихо ответила она, и в голосе прозвучала нотка нежности, смешанной с грустью. — Но вдруг он испортился?
— А вдруг нет? — Алёна встряхнула бутыли, и жидкость внутри заиграла золотистыми бликами. — Давай проверим! Не пойдём же мы к Патрикеевне за самогоном. Никонорыч после её пойла к праотцам отправился. Кто знает чего она туда мешает…
Они уселись на кухне. Стол, накрытый с лихорадочной поспешностью, выглядел пёстро и даже немного диковато: солёное сало с розоватыми прожилками, румяная колбасная нарезка, ломтики сыра с дырками‑глазками, красные яблоки и виноград.
Алёна с энергией истинной хозяйки протёрла бутылки от многолетней пыли, нашла в шкафу две старых гранёных стопки: когда она поставила их на стол, они прозвенели, словно хрустальные колокольчики.
— Ну что, приступим? — Алёна подняла свою стопку, глаза блестят, на губах озорная улыбка.
Кристина кивнула, сжимая в пальцах прохладное стекло. На всякий случай подруги перекрестились и только потом опрокинули рюмки. Первый глоток сидра оказался обманчиво мягким, сладковатым. Но уже через мгновение по телу медленно разлилось согревающее тепло, а за ним пришла нахальная, игривая лёгкость, будто невидимые руки разжали тиски, сжимавшие грудь последние недели.
— За твоё возвращение! — протянула Алёна свою рюмку к рюмке подруги. — И чтоб всё плохое осталось в том городе!
— За то, чтобы оно там и сгнило! — с внезапной яростью добавила Кристина и опрокинула стопку.
Вторая бутыль пошла заметно легче. Они сидели за столом, а воспоминания лились рекой, смешиваясь с терпким вкусом яблок. Смешные, о том, как в детстве запутались в простынях, сушившихся в саду, и в ужасе приняли друг друга за привидений. Грустные, о первых предательствах и горьких разочарованиях, о слезах в подушку, о вопросах без ответов.
— А помнишь Кольку-то? — спросила Алёна, покачивая головой. Её рыжие кудри плясали в свете лампы, а в голосе звучала старая, не до конца зажившая обида. — Я ему верила, а он…
Кристина молча кивнула. Она знала эту историю, как и десятки других, похожих. Как и свою.
— А мой Артём… — она сделала ещё глоток, чувствуя, как горечь сидра смешивается с горечью воспоминаний. — Говорил, я его вселенная. А оказалось, что я всего лишь один из спутников на удобной орбите. Нашёл себе звезду покрупнее.
— Чудак! — с чувством заключила Алёна, стуча кулаком по столу. — Все они чудаки! Всё ищут где глубже, да легче…
Она обняла Кристину за плечи, крепко, по‑дружески, без лишних слов. Кристина опустила голову ей на плечо, и по щекам потекли горячие, солёные слёзы. Но это были не слёзы отчаяния. Это были слёзы освобождения, от лжи, от необходимости казаться кем‑то другим, от бесконечной гонки за призрачным идеалом.
В кухне пахло яблоками, деревом и теплом. За окном тихо падал снег, укрывая мир белым покрывалом, а здесь, за этим столом, время будто остановилось.
— Знаешь, — прошептала Кристина, вытирая лицо ладонью. Её голос дрожал, как лист на ветру. — Я так устала быть сильной. Устала бежать. Такое чувство, будто я бегу от себя же.
— А ты не беги, — Алёна отстранилась и посмотрела ей в глаза. — Оставайся. Здесь мы все немного… с приветом. — Она широко ухмыльнулась, и в этой улыбке было столько жизни, столько тепла, что Кристина невольно улыбнулась в ответ. — И знаешь что? Мне это нравится.
Они сидели так ещё долго, допивая мамин сидр, смеясь сквозь слёзы, выкрикивая тосты за всё плохое, что осталось в прошлом. Тосты были нелепые, но от этого ещё более настоящие:
— За сломанные каблуки и разбитые сердца!
— За глупые мечты и верных подруг!
Дом впервые за долгое время наполнился не призраками и страхами, а самой что ни на есть жизнью: громкой, неидеальной, но настоящей. Смех эхом разносился по комнатам, отражался от стен, будто пробуждая их от долгого сна.