Когда Мария Ивановна продала гараж, чтобы на деньги от продажи утеплить старый дом, соседи крутили пальцем у виска.
— Да кому он нужен, этот дом! — вздыхала соседка Нюра. — Поезжай лучше к сыну в Москву, там и медицина, и порядок.
Но Мария Ивановна только отмахивалась.
— Дом мой. И пока руки шевелятся — жить буду здесь.
Дом стоял на окраине поселка, деревянный, с кленом у калитки. Муж умер двадцать лет назад, сын уехал в столицу, а она все никак не могла расстаться с этим участком: здесь прошла вся ее жизнь.
Летом на грядках пахло мятой и свежей землей, а зимой можно было топить печь и пить чай с сушками, глядя, как снег ложится ровными пластами на крышу сарая.
Она не жаловалась. Пенсии хватало на хлеб и лекарства, а если прижимало — продавала малину или варенье.
Но однажды все это спокойствие накрылось, как кастрюля крышкой.
* * *
Сын, Павел, позвонил вечером, как всегда — без «здравствуй», без расспросов о здоровье.
— Мам, слушай. Я тут подумал. Дом твой все равно старый, да и жить тебе одной тяжело. Мы с Леной нашли покупателя — хорошие люди, дадут нормальные деньги. А ты к нам переберешься.
— Подожди, — насторожилась Мария Ивановна. — Это ж мой дом. Кто тебе сказал, что я его продаю?
— Да никто, — раздраженно сказал Павел. — Просто пока он не сгнил — надо решать. Участок ликвидный, а потом ты эти деньги хоть на себя потратишь.
— А мне ничего не нужно, — твердо ответила она. — И продавать не буду.
Сын замолчал, потом буркнул:
— Ну как знаешь. Только потом не жалуйся, если что.
* * *
Через неделю приехала невестка. Сразу, без звонка.
— Мамочка, — пропела с порога, — я к вам с добром.
Мария Ивановна насторожилась: у Лены всегда был голос, будто она всех вокруг уговаривает купить пылесос.
— Зачем приехала?
— Да поговорить. Вы же не вечная, мам. Павел волнуется. Если с вами что случится, дом все равно достанется нам, но ведь оформить — морока. Лучше сейчас все по закону.
— По какому еще закону?
— Ну, оформить дарственную. Вы все равно жить тут будете, просто юридически дом перейдет Паше. Мы вам обещаем — никуда вас не денем.
Мария Ивановна слушала, и внутри у нее холодело.
— Дарственную? На сына?
— Конечно! Он же родной, — улыбнулась Лена. — Вы же ему доверяете?
Она не ответила. Только попросила:
— Оставь документы. Я подумаю.
Лена уехала довольная:
— Правильно, подумайте, мамочка. Я завтра заеду.
Всю ночь Мария Ивановна не спала. В голове крутилось: «дарственная, родной, доверяете».
В груди стояло упрямое чувство — как ком: «Нет. Не отдам».
Она достала из буфета старые бумаги — свидетельство о собственности, завещание мужа, старые квитанции. Все аккуратно сложила в папку и спрятала под подушку.
* * *
Наутро Лена приехала снова. Привезла торт, улыбалась.
— Ну что, мамочка, подписываем? Я все заполнила, только ваша подпись нужна.
— Не подпишу, — спокойно сказала Мария Ивановна. — Не хочу.
— Мам, вы не понимаете, это же для вашего же блага!
— Не понимаю. Да. И не хочу понимать.
Лена резко поставила торт на стол.
— Знаете, что? Вы просто упрямитесь! Павел для вас все делает, а вы как чужая!
— А я не просила, — твердо сказала Мария Ивановна. — Вот дверь, Лена. До свидания.
Невестка вспыхнула, но ушла, громко хлопнув калиткой.
* * *
Через день приехал Павел. Без звонка, без торта.
— Мам, ты что удумала? Лена в слезах. Мы же хотели как лучше!
— Я не хочу подписывать дарственную.
— Да никто тебя выгонять не собирается! Просто по документам так удобнее.
— Удобнее тебе, — сказала она. — А мне — спокойнее, когда дом мой.
Он молча посмотрел на мать, потом резко встал.
— Делай что хочешь. Но потом не зови.
И ушел.
* * *
Прошла неделя. Тишина. Потом в один день — письмо.
От сельсовета: «В связи с обращением собственника участка проведена оценка для оформления сделки купли-продажи…»
Мария Ивановна чуть не выронила листок.
Собственника? Какого собственника?!
Позвонила в администрацию.
— Да, — ответили ей. — К нам приходил ваш сын, представил доверенность. Документы оформлены.
Она чуть не лишилась дара речи.
— Какую доверенность? Я ничего не подписывала!
Секретарь в трубке раздраженно вздохнула, мол, ох уж эти пенсионеры со склерозом:
— Ну, вы сами пришли в прошлую пятницу, вот подпись ваша.
— Какая пятница? Я дома была!
Но трубку уже положили.
В тот вечер она плакала впервые за долгие годы. От бессилия, от унижения, от того, что родной сын так с ней обошелся.
Потом вытерла глаза, подошла к зеркалу и тихо сказала:
— Нет, Пашенька. Не выйдет по-твоему.
Наутро пошла в сельсовет сама. В платке, в старом пальто, но с прямой спиной.
— Хочу подать заявление. Подпись подделана.
— Это надо в полицию, — устало ответила секретарь.
Она пошла в полицию. Сначала там посмеялись:
— Да что вы, бабушка, кому нужен ваш дом?
Но потом, когда увидели бумаги, лица у них изменились.
— Ну, тут серьезно. Мы вызовем вашего сына на беседу.
* * *
Через неделю Павел приехал злой, как гроза.
— Мам, ты с ума сошла? В полицию пошла?
— Не я тут сумасшедшая, Паша, — спокойно сказала она. — Подпись подделал?
— Да ничего я не подделывал! Это Лена! Она думала, ты согласна!
— А ты думать не пробовал?
Он молчал, потом кинул:
— Ладно. Упрямишься? Упрямься. Только потом не проси денег. Я как лучше хотел. Жаль, что ты не понимаешь.
— А я и не просила, — ответила Мария Ивановна.
Он хлопнул дверью, так что осыпалась штукатурка.
После этого все стихло.
Следователь приезжал пару раз, записал показания, сказал:
— Дело, скорее всего, закроют. Но подпись признают поддельной. Дом останется за вами.
Мария Ивановна кивнула.
Ей даже не хотелось наказания. Хотелось лишь, чтобы ее оставили в покое.
* * *
Прошло два месяца. Весна, теплая, с капелью и лужами. Она уже почти перестала думать о случившемся.
Но однажды утром услышала шум у ворот. Вышла — стоит Павел, растерянный, без привычной уверенности.
— Мам, прости, — сказал он. — Я был дурак.
— Поздно понял, — ответила она спокойно.
— Лена ушла. Сказала, не нужны ей ни дом, ни я.
— Понимаю, — тихо сказала она. — Так бывает.
Он опустил голову.
— Можно я немного побуду у тебя? Я все починю, что поломал.
Она посмотрела на него долго. Потом вздохнула.
— Будь, Павел. Только давай договоримся: мой дом — это мой дом. Без дарственных, без бумаг. Просто дом.
— Хорошо, — сказал он.
Он остался. Сначала помогал по хозяйству, потом просто жил — тихо, без претензий.
Соседи шептались: «Сын вернулся». Она только улыбалась. Пусть думают, что хотят.
А однажды к ней пришел почтальон.
— Мария Ивановна, вот вам письмо. Из администрации.
Она открыла. Там — уведомление:
«В связи с незаконной попыткой отчуждения имущества ваш участок находится под особым надзором. Рекомендуем оформить доверенность на представителя для дальнейших операций».
Она усмехнулась.
— Спасибо, конечно, но я уже никому ничего не доверяю.
Павел действительно стал другим. Тише, внимательнее. Как-то вечером сказал:
— Мам, я тогда не из жадности. Просто Лена уговаривала. Говорила, что тебе тяжело, что деньги нужны.
— А ты подумал, что я не умею решать сама, да? — спросила она.
— Наверное.
— Ну вот и научись. Решать — не всегда значит забирать. Иногда — значит оставить.
* * *
Летом к ним приехала дочь Марии Ивановны — Татьяна, та, что жила за границей.
— Мам, я на месяц, — сказала она. — Скучала.
Когда она увидела брата во дворе, глаза у нее округлились.
— Ты что, вернулся?
— Да, — спокойно ответил Павел. — Работаю на удаленке. Помогаю маме.
— Ага, — протянула Татьяна. — Не поздно?
— Поздно — это когда уже не дают шанса, — вмешалась мать. — А я даю.
Дочь пожала плечами, но в глазах мелькнуло уважение.
В августе в поселке случилась гроза. Молния ударила в старый сарай, и огонь быстро перекинулся на крышу дома.
Павел среагировал первым: вытащил мать, вынес документы, перекрыл газ. Пожарные приехали быстро, но крыша все равно сгорела.
Когда все закончилось, Мария Ивановна стояла во дворе, глядя на дымящиеся доски.
— Ну вот, — сказала она, — теперь точно продавать нечего.
Павел обнял ее.
— Отстроим, мам. Я все сделаю. Своими руками. Без Лены, без дарственных.
И сделал. За осень и зиму крышу перекрыли, стены починили, новые окна поставили. Весной дом стоял, как новенький.
* * *
На Пасху пришла Нюра, соседка. Смотрела, дивилась:
— Слушай, Маша, как будто новый дом.
— Новый, — улыбнулась Мария Ивановна. — А все потому, что теперь в нем все честно.
* * *
Через год Павел снова позвонил из Москвы.
— Мам, я нашел хорошую работу. Буду приезжать каждую неделю.
— Приезжай, — сказала она. — Только знай: ключ от дома всегда у меня.
Он засмеялся.
— Конечно, мам. Теперь я это понимаю.
Мария Ивановна положила трубку, посмотрела в окно — за калиткой цвел клен, в воздухе пахло мятой и новой весной.
Она подумала: иногда, чтобы вернуть семью, нужно просто не уступить.
Не криком, не упрямством — а тихим «нет».
Иногда это «нет» — и есть единственное слово, которое спасает все.
Автор: Алевтина Игнатьева
---
---
Кровь от крови моей
Алла наконец-то добралась до автостанции. Можно было не волочить тяжелые сумки, вызвать такси и доехать с ветерком. Можно было вообще никуда не ехать – дочка и сама в гости приехать в состоянии, не сахарная.
Но… Она так измучена работой, ее девочка. Работой, большим городом, бесконечной чередой дел – весь мир взвалила на себя Маринка, хрупкая Маришка, Марочка, Маруся… Когда она успела повзрослеть, ее маленькая дочка?
***
Тогда и успела. Она всегда была самостоятельной, с детства. Она всегда пыталась помочь родителям, таким же, как и она сама сейчас, измученным, загнанным, усталым. А потом она полюбила… И что? Аллу ждало лишь беспросветное будущее – расплата за любовь. Господи, как звучит пафосно: расплата за любовь… Соседка Варвара, простая баба, родная душа, говорила тогда:
- С жиру бесишься? Хрен на блюде тебе подай! Мужик ей не такой! Какой есть, такого и терпи! Думаешь, больно сладко одной? Одной, да с девкой на руках? Думаешь, сладко?
Алла молчала, убитая наповал предательством Виктора, дышать была не в состоянии, не то, что говорить! Варя, раздраженная инертностью своей любимицы (Ни рыба, ни мясо, Господи, прости!), громко хлопала дверями, обидевшись смертельно.
В комнате гулила крохотная Марочка, пухлощекая, румяная. Счастливая в своем незнании. Ей пока ничего не надо: лишь бы мама была, теплая мама, с теплыми руками и вкусным молочком. Лишь бы сухо и светло, лишь бы сытно и покойно – как мало надо младенцам, все-таки! Витя предал не только Аллу, но и Марочку предал Витя. Поменять семью на чужую женщину… Как можно вообще такое?
Можно было простить, закрыть глаза на легкую интрижку, сохранить брак, вцепившись в него когтями, как вцепляются в свой брак многие другие женщины. Но Алла не хотела. И не желала. Предательство, единожды свершенное, свершится еще много раз. Зачем?
- Ты ненормальная! Ты – дура непроходимая? За что? А ребенок – как? Да я же не бросал тебя, идиотка, и бросать тебя не собирался, хотя жить с тобой невыносимо! – кричал тогда Витя.
Он прав был, Витя, прав: жить с такими, как Алла, невыносимо. Не было у нее своего мнения, гордости не было, она вообще пугалась громкого голоса, плакала, когда муж сердился, терялась, когда ее перебивали во время разговора, густо краснела и пряталась в уголок. Размазня бесхребетная. А тут – раз, и уперлась: уходи! Кретинка!
Алла сама не понимала, как. Ее вовсе не так воспитывали. В первую очередь – благо ближнего! Никому не досаждай! Отдай свою душу людям! Ты – ничто, народ – все! Лозунги родителей – учителей с большой буквы. Они не умели жить для себя, у них-то и семьи толком не получилось. Их семья – школа.
Папа выписывал журнал «Семья и школа» и очень возмущался постановкой буквы «и».
- Семья – школа! А лучше «Школа - это семья» - говорил он.
А дома в холодильнике болталась мышь на веревке. . .
. . . дочитать >>