Субботнее утро, мое любимое время. Я зарылась носом в подушку, пахнущую лавандой и свежестью, и наслаждалась тишиной. Андрей уже встал — я слышала, как он тихонько возится на кухне, стараясь не шуметь. Скоро по квартире поплывет аромат свежесваренного кофе. Наша маленькая традиция. Мы вместе уже пять лет, и эти утренние ритуалы стали для меня символом нашего уютного, правильного мирка. Идеального, как мне казалось. Я потянулась, чувствуя, как каждая мышца отзывается приятной истомой. За окном занимался бледный рассвет, город только просыпался. Мне тридцать два года, у меня любящий муж, прекрасная квартира в центре, хорошая работа. Все так, как я и мечтала в свои двадцать лет. Наверное, это и есть счастье, — сонно подумала я. — Тихое, предсказуемое, теплое, как это одеяло.
Дверь в спальню тихо скрипнула. Вошел Андрей, уже одетый, в руке телефон. Он выглядел немного взъерошенным, но на его лице играла заговорщицкая улыбка.
— Лена, проснись, солнышко. Прости, что бужу так рано.
Я недовольно промычала что-то в подушку, не открывая глаз.
— Что случилось? Пожар?
— Почти, — он сел на край кровати, и она прогнулась под его весом. — Нужна твоя помощь срочно. Дело на миллион.
Я приоткрыла один глаз. Его улыбка была широкой, счастливой. Такой, какой бывает у мальчишки, задумавшего грандиозную шалость.
— Говори, — прохрипела я.
— Помнишь, у мамы через неделю день рождения? Я решил сделать ей подарок мечты. Она давно на одну шубку засматривалась в меховом салоне. Помнишь, мы мимо проходили, она еще вздыхала?
Конечно, помню. Тамара Ивановна вздыхала возле каждой витрины, где было что-то дороже ста тысяч. Но ту шубу, кажется, я запомнила. Из светлой норки, с огромным воротником.
— Помню, — кивнула я, окончательно просыпаясь. — И что?
— И то! — его глаза блестели. — Я договорился с управляющим салона, он мой старый знакомый. Откроет для нас пораньше, пока нет никого. Мама уже там, ждет. Примеряет! Сюрприз удался, она в восторге!
Я села в кровати, удивленно глядя на него.
— Прямо сейчас? В восемь утра?
— Ага! Надо брать, пока она в настроении! Лен, слушай, у меня на моей карте не вся сумма, не хватает прилично. А твоя накопительная как раз кстати. Продиктуй код с обратной стороны, пожалуйста. Я потом тебе все верну, до копейки, в понедельник со счета сниму.
Он протянул мне телефон, на экране которого была открыта форма оплаты. В графе «получатель» значилось название того самого салона. Все выглядело логично. Сюрприз для свекрови — это святое. Тамара Ивановна меня любила, и я отвечала ей взаимностью. Она всегда была на моей стороне, называла дочкой. Отказать было бы просто глупо и мелочно.
— Говори код от карты, мама в меховом салоне ждет! — поторопил он меня с той же мальчишеской улыбкой.
Я зевнула, потерла глаза. Цифры я помнила наизусть. Наша общая финансовая подушка, деньги, которые я откладывала на большую совместную поездку к океану. Но юбилей мамы — тоже важное событие. Ладно, поездку можно и отложить. Зато Тамара Ивановна будет счастлива.
— Записывай, — я продиктовала три заветные цифры.
Андрей быстро ввел их в телефон и нажал кнопку «Оплатить». Затем, не отнимая телефон от уха, сказал в него:
— Все, мам, готово! Можешь забирать свою…
И тут его фразу оборвал звук из динамика. Это был не радостный возглас. Не писк восторга. Это был истошный, пронзительный женский крик. Короткий, полный ужаса и боли, будто человека резали заживо. Он оборвался так же внезапно, как и начался. Я замерла, сон как рукой сняло. Мороз пробежал по коже, волосы на затылке встали дыбом. Я смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Он вздрогнул, его лицо на мгновение исказилось, улыбка сползла. Он торопливо нажал кнопку отбоя, почти швырнув телефон на кровать.
— Что… что это было? — прошептала я. Голос не слушался.
— А? — он растерянно посмотрел на меня, потом снова натянул улыбку, но она получилась кривой, жалкой. — А, это… Мама от радости чуть телефон не выронила. Ну, ты же ее знаешь, эмоциональная женщина. Все в порядке. Просто… очень рада.
Он рассмеялся нервным, дребезжащим смехом. Встал и подошел к окну, повернувшись ко мне спиной.
— Ладно, я побежал. Дела. Вечером отметим покупку.
Он быстро вышел из комнаты, не оборачиваясь. Я слышала, как щелкнул замок входной двери. Я осталась сидеть на кровати в звенящей тишине. Солнечный свет заливал комнату, но мне было холодно. Очень холодно. Крик от радости? Нет. Это был крик ужаса. Я точно знаю, как звучит ужас. И это был он. Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Что-то было не так. Совершенно не так.
Я пыталась убедить себя, что это просто мои нервы. Что я спросонья все не так расслышала. Может, у Тамары Ивановны и правда такая странная реакция на дорогие подарки? Хотя за пять лет я ни разу ничего подобного не слышала. Она женщина громкая, да, но не до такой же степени. Я встала, механически оделась, пошла на кухню. Чашка Андрея стояла на столе, кофе в ней был едва пригублен. Он явно спешил. Я сварила себе кофе, но так и не смогла сделать ни глотка. Аромат, который я так любила, теперь казался удушливым. Я села за стол и уставилась в одну точку. В голове навязчиво звучал тот короткий, страшный вопль. Нет, на радость это не похоже. Совсем. Это было похоже на звук, который издает человек, увидевший что-то страшное. Или когда ему очень больно.
Я взяла телефон и набрала номер свекрови. Длинные гудки, а потом механический голос сообщил, что аппарат абонента выключен. Странно. Она никогда не выключает телефон. Вообще никогда. Говорит, что в ее возрасте нужно всегда быть на связи, «мало ли что». Я набрала еще раз. И еще. Тот же результат. Тревога внутри нарастала, превращаясь из маленького червячка в холодную змею, сжимающую внутренности. Я решила позвонить Андрею.
— Да, любимая, — ответил он слишком бодро. На фоне слышался шум улицы.
— Андрей, я не могу дозвониться до твоей мамы. У нее телефон выключен. Все точно в порядке?
В трубке на секунду повисла тишина.
— А, да… конечно, в порядке. Просто она от всех этих эмоций… У нее телефон сел. Забыла на зарядку поставить вчера. Не переживай, все отлично. Она сейчас поехала к подруге хвастаться, потом мне позвонит с ее номера.
— Понятно… — протянула я. Но ничего не было понятно. Телефон сел именно в момент покупки? И она поехала хвастаться шубой к подруге, даже не позвонив мне, не сказав «спасибо»? Тамара Ивановна так бы не поступила. Она всегда была очень щепетильна в вопросах вежливости.
— Ладно, Ленусь, мне бежать надо, тут встреча важная. Целую! Вечером все расскажу! — и он снова быстро повесил трубку.
Я осталась одна со своими мыслями. Телефон сел. Подруга. Встреча. Слишком много оправданий. Слишком много спешки. Я открыла поисковик и вбила название мехового салона. Нашла их номер. Руки дрожали, когда я нажимала кнопку вызова.
— Салон «Золотое руно», добрый день, — ответил приятный женский голос.
— Здравствуйте, — я старалась, чтобы мой голос звучал ровно. — Скажите, пожалуйста, вы сегодня работаете?
— Нет, что вы, у нас выходной. Мы открываемся только в понедельник в десять утра.
Мир качнулся. Пол ушел из-под ног.
— Как… выходной? — переспросила я, цепляясь за последнюю надежду. — А может, вы открывались сегодня для частного клиента? Рано утром?
— Девушка, я и есть управляющая. Я сейчас на даче, в ста километрах от города. Никаких частных открытий сегодня не было и быть не могло. У нас строгие правила.
Я пробормотала «спасибо» и отключилась. Телефон выпал из ослабевшей руки и со стуком упал на ковер. Значит, все было ложью. С самого начала. Никакого салона. Никакой шубы. Тогда где Андрей? Где его мать? И что это был за крик? А главное — куда ушли мои деньги? Деньги, которые я копила почти два года. Я снова взяла телефон, открыла приложение банка. Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Список операций. Вот он. Последний платеж. Сумма была именно такой, как я и предполагала — огромной. Но получатель… Получателем был не меховой салон. Там было написано: «Перевод частному лицу. Алина В. Григорьева».
Алина. Это имя я слышала всего пару раз. Это была младшая сестра Андрея. Много лет назад она что-то натворила, связалась с дурной компанией, наделала каких-то дел, о которых в семье было не принято говорить. Родители от нее фактически отказались. Андрей с болью рассказывал, что она «пошла по наклонной», что для семьи это огромный позор и что он с ней не общается уже лет десять. Тамара Ивановна при упоминании ее имени всегда начинала плакать и уходила в другую комнату. Это была запретная, болезненная тема. И вот теперь все мои сбережения ушли на счет этой самой Алины. Зачем? Что могло случиться такого, что потребовало такой огромной суммы рано утром в субботу? И почему Андрей так нагло и чудовищно мне соврал? И крик… Крик Тамары Ивановны… Может, она была там? Может, что-то случилось с Алиной, и мать была рядом?
Я ходила по квартире из угла в угол, как загнанный зверь. С каждой минутой пазл в моей голове складывался во все более уродливую картину. Ложь мужа. Пропавшая свекровь. Таинственная сестра. И огромная сумма денег, выманенная у меня обманом. Я чувствовала себя преданной, униженной, ограбленной. Но сильнее всего был страх. Страх от того, что крик был настоящим. Что там, куда ушли мои деньги, произошло что-то действительно страшное. Я снова и снова проигрывала в голове утренний разговор. Его блестящие глаза, его торопливая улыбка. Он не выглядел обеспокоенным. Он выглядел азартным. Как игрок, идущий ва-банк. Он врал мне в лицо, сидя на нашей кровати, в нашей спальне. В нашем общем мире, который, как оказалось, был общим только для меня.
Часы на стене тикали невыносимо громко. Каждый щелчок отдавался в висках. Я перебирала варианты. Позвонить в полицию? Что я им скажу? «Мой муж взял у меня деньги и перевел их своей сестре»? Они посмеются мне в лицо. Это семейные разборки. Я должна была дождаться Андрея. Дождаться и посмотреть ему в глаза. Я решила подготовиться. Я сделала снимок экрана с банковской операцией. Сохранила историю звонков. Я не знала, зачем это делаю, просто инстинкт самосохранения подсказывал, что мне нужны доказательства. Доказательства его лжи. Я чувствовала, как внутри меня что-то ломается. Хрустит и рассыпается в пыль. Это было мое доверие. Моя вера в нашу «идеальную» семью. Я посмотрела на нашу свадебную фотографию на стене. Два счастливых, улыбающихся человека. Какой же я была дурой. Слепой, наивной дурой.
Прошло несколько часов. Я не ела, не пила. Просто сидела в кресле и смотрела на дверь. Около трех часов дня мой телефон зазвонил. Незнакомый номер. Я ответила.
— Леночка? — голос в трубке был слабым, дрожащим и очень знакомым. Тамара Ивановна.
— Тамара Ивановна! Слава богу! Где вы? Что случилось? Я так волновалась!
— Леночка, прости меня, дочка… Прости, если сможешь, — она всхлипнула. На заднем плане я услышала какой-то шум, похожий на больничный коридор.
— Что простить? Что происходит? Где вы? Что это был за крик утром?
— Это… это все так сложно, — она снова заплакала. — Я не могу сейчас говорить. Андрей тебе все объяснит. Просто… просто знай, мы тебе очень благодарны. Ты нас спасла.
— Спасла? От чего?! — почти закричала я.
Но она уже повесила трубку. Благодарны. Спасла. Эти слова окончательно сбили меня с толку. Я чувствовала себя участницей какого-то абсурдного спектакля, сценарий которого от меня скрывают. Но одно я поняла точно: Тамара Ивановна была в сговоре с сыном. Она знала про обман. И это ранило еще сильнее.
Вечером вернулся Андрей. Он вошел в квартиру с пакетом продуктов и виноватой улыбкой.
— Привет, котенок! Я тут твой любимый йогурт купил и фрукты.
Он попытался меня поцеловать, но я отстранилась. Я молча смотрела на него, и в моих глазах, видимо, было что-то такое, отчего улыбка медленно сползла с его лица. Он поставил пакет на пол.
— Что-то не так?
— Где шуба, Андрей? — спросила я тихо, но твердо.
Он замялся. Опустил глаза.
— Какая шуба? Ах, да, шуба… Мама решила, что подумает до понедельника. Размер не совсем подошел.
— Салон сегодня не работает, Андрей, — мой голос стал ледяным. — Я звонила.
Он вскинул на меня глаза. В них мелькнул испуг.
— Слушай, Лен, я все объясню…
— Не надо, — я показала ему экран своего телефона с открытой банковской выпиской. — Объясни мне лучше это. Кто такая Алина Валерьевна Григорьева? И почему все мои сбережения теперь у нее?
Лицо Андрея стало пепельно-серым. Он смотрел на экран, потом на меня. Вся его утренняя бравада испарилась. Передо мной стоял жалкий, напуганный человек.
— Лена… Я хотел рассказать…
— Ты не хотел! Ты врал мне в лицо! Ты и твоя мать! Что происходит, Андрей? Я требую правды! Что это был за крик?!
И тут его прорвало. Он опустился на стул, закрыл лицо руками. Его плечи затряслись.
— Это Алинка… — прошептал он. — Она в беду попала. В очень большую.
Он рассказал все. Оказалось, Алина ни в какой дурной компании не состояла. Она была художницей, очень талантливой. Пару лет назад она уехала в другой город, чтобы работать в крупной реставрационной мастерской. И вчера ночью, работая над срочным частным заказом, она случайно опрокинула на себя банку с каким-то едким химическим составом. Получила сильнейшие ожоги лица и рук. Ее экстренно доставили в частную клинику, единственную, где могли провести сложнейшую операцию, чтобы спасти не только внешность, но и зрение. Операция стоила баснословных денег. И оплатить ее нужно было немедленно, до утра. Утром и была назначена операция.
— У нас не было таких денег, — говорил Андрей, не поднимая головы. — Родители в панике, отец схватился за сердце. Мы собрали все, что было, но не хватало именно той суммы, что была у тебя. Я не знал, что делать. Сказать тебе правду ночью — ты бы начала задавать вопросы, паниковать… А время шло на минуты. И я… я придумал эту идиотскую историю про шубу. Я позвонил маме, она уже была в больнице у Алины. Я сказал ей подыграть. Когда я сказал, что деньги переведены, она была у палаты, и в этот момент Алинку повезли на операцию. Она увидела ее лицо… без повязок… И закричала. От ужаса и отчаяния. Прости меня, Лена. Я поступил как последняя скотина, но я был в панике. Я боялся потерять сестру.
Он поднял на меня глаза, полные слез. Вся картина перевернулась с ног на голову еще раз. Я смотрела на него и не знала, что чувствовать. Гнев боролся с сочувствием. Обида — с пониманием. Он не покупал любовнице машину. Он не просаживал деньги на развлечения. Он спасал сестру. Но какой ценой? Ценой моего доверия. Ценой нашей семьи.
— Почему… почему ты просто не мог сказать мне правду, Андрей? — прошептала я. — Почему нужно было так унижать меня этой ложью? Я что, для тебя чужой человек? Я бы помогла…
— Я не знаю, — он покачал головой. — Я испугался. Испугался, что ты откажешь. Испугался, что скажешь, что это не твои проблемы. Я вел себя как трус. Я знаю.
На следующий день Алина позвонила мне сама из больницы. Говорила она с трудом, но настойчиво. Благодарила, плакала, клялась, что вернет все до копейки, как только сможет снова работать. Говорила, что если бы не я, она бы осталась калекой. Я слушала ее, и лед в моей душе понемногу таял, но на его месте оставалась пустота. Я поняла, что Андрей и его семья, столкнувшись с бедой, сплотились в свой маленький, тесный круг, а меня оставили снаружи. Я была не частью круга, а ресурсом, который можно использовать в экстренной ситуации. Удобным инструментом. Они даже не подумали посвятить меня в свою боль, сочтя, что проще и быстрее будет меня обмануть. Они не доверили мне свою беду. А это, как оказалось, страшнее любой лжи про шубу.
Мы с Андреем еще долго говорили. Он просил прощения, клялся, что все осознал. Говорил, что любит меня и не представляет жизни без меня. Но я уже его не слышала. Я смотрела на него и видела чужого человека, способного на ложь во имя того, что он считал «благом». Человека, который в критический момент выбрал не доверие, а манипуляцию. Я поняла, что наш «идеальный» мир был стеклянным шаром, который я бережно держала в руках. А он, не задумываясь, разбил его, чтобы достать то, что ему было нужно в данный момент. Осколки этого шара теперь лежали между нами, и склеить их было уже невозможно.
Я не стала устраивать скандалов. Я просто тихо собрала свои вещи. Андрей стоял в дверях и смотрел на меня с отчаянием. Он не понимал. Он думал, что раз все закончилось хорошо для его сестры, то все должно быть хорошо и у нас. Он не понимал, что дело не в деньгах. Деньги — это просто бумага. Дело в трещине, которая прошла по самому основанию нашей совместной жизни. В тот день я ушла. Ушла не оттого, что он спас сестру, а оттого, что для этого спасения он пожертвовал мной, моим достоинством и моим доверием, даже не заметив этого. Я сняла маленькую квартиру на окраине и начала новую жизнь. Пустую, тихую, но честную. Без красивых декораций и лживых улыбок. Иногда я думаю о том, что было бы, если бы я не услышала тот крик. Мы бы так и жили в нашей иллюзии? Наверное. Но теперь я знаю, что самая горькая правда всегда лучше самой сладкой лжи. Она обжигает, но она же и очищает, заставляя увидеть мир таким, какой он есть на самом деле.