Помните из «Трёх мушкетёров» Александра Дюма? «Атос нашел подходящее название: семейное дело». Это название, придуманное Атосом, к нашему случаю тоже подходит. А ещё на слуху название фильма: «Дело на миллион». Здесь оно оказалось сразу на несколько миллионов. Причём не рублей. «Если ты не финансист, некоторые цифры сводят тебя с ума», – говорил один киногерой устами Жана-Поля Бельмондо. Но можно прибегнуть и к другим средствам измерения. По этой самой другой шкале семейное многомиллионное дело внезапно предстанет весьма простым. Даже захочется воскликнуть что-то вроде: «Элементарно, Ватсон!»
«Мы их не ждали, а они уже пришли»
– Извините, это вы, Олег Владимирович? – услышал я в коридоре Второго кассационного суда.
Я, безусловно, знал, что я именно Олег Владимирович. И ещё я точно знал, что у меня сегодня судебное заседание по мной же подготовленной кассационной жалобе. А вот в том, что меня окликнут непосредственно перед заседанием, я не был уверен. Хотя и не исключал такой возможности.
Ситуация была, если разобраться идиотской, хотя и не так чтобы очень редкой. Я вступил в это дело на стадии кассации. В предыдущих инстанциях у моего на тот момент будущего доверителя было сначала всё очень хорошо, а потом стало внезапно столь же плохо. Судился мой доверитель со своим родным отцом. Или, вернее, отец судился с ним. Получилось так. Отец одолжил сыну почти четыре с половиной миллиона евро. В этом стороны спора солидарны. А дальше расхождения. Сын настаивал на том, что деньги сполна вернул, отец же утверждал обратное. Суды двух инстанций тоже разошлись во мнениях. По первой инстанции в иске было отказано. А апелляционный суд судебное решение отменил и все четыре с половиной миллиона повесил на моего доверителя, сына своего истца (отца). Вот так это честнОе семейство добралось до кассации.
Вы спросите: в чём идиотизм ситуации? Первые две инстанции ответчику помогали другие адвокаты из весьма известной коллегии. В апелляции они дело проиграли. Как это часто бывает, заказчик недоволен, заказчик ищет других исполнителей. И вот нашёл меня. Я написал жалобу, договорился с ним, что буду в одиночку представлять его интересы в кассации. Заказчик дал понять, что от прежних адвокатов отказался. Но я почуял неладное, когда увидел в деле кассационную жалобу за подписями тех самых прежних адвокатов. Назвали они этот документ дополнениями к кассационной жалобе (той, которую подал я), но эти дополнения мало что добавляли к уже написанному мной. Получились как бы две жалобы: и вторая (которая не моя) оказалась пересказом своими словами содержания первой (стало быть, моей). И вот теперь как в песне Высоцкого: «Мы их не ждали, а они уже пришли». И окликнули меня в коридоре перед самым заседанием.
Оно действительно совсем близко. На 14-00 было назначено и в 14-00 начнётся. «Факт, не имеющий прецедента», – говорила Серна Михайловна из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова. Статья 160 ГПК РФ (о том, что председательствующий открывает судебное заседание в назначенное для разбирательства время) «скорее мертва, чем жива». Но здесь какой-то другой случай. Начало будет по времени, и нам надо о чём-то успеть договориться.
Договариваться приходится с двумя. Один заметно старше меня. Потом я узнал, что он заместитель председателя совета коллегии. Другая куда моложе, ей чуть меньше сорока. Явно амбициозная. И очень недовольна тем, что мы не состыковались заранее. Я посмотрел: как раз она представляла интересы моего доверителя в апелляции. Она проиграла это дело. Теперь полна решимости взять реванш. Чувствует себя главной, хочет диктовать условия.
У меня иные задачи. Единственная цель – добиться отмены апелляционного определения. Если не добьюсь, доверителю придётся выплатить истцу-отцу… вы помните, сколько. Мне главное – донести свою позицию до судей. Её я изложил подробно в жалобе, но жалобы судьи обычно не читают. Надо обязательно до них докричаться, достучаться (назовите как угодно!). И я знаю, что скажу всё, что замыслил, несмотря ни на какие амбиции милой леди. Она тем временем продолжает брать быка за рога:
– Я не знаю, о чём вы собираетесь говорить. Не могу быть уверена. Поэтому вы выступайте первым. А я завершу!
Оставим её командирские замашки. Во мне она не уверена, зато уверена в себе. После того как – извините за прямоту! – опростоволосилась на предыдущей стадии. Однако меня всё устраивает. Самое главное: она сама захотела, чтобы я выступал первым! Как раз то, что мне надо. Оптимальный вариант, чтобы полностью выразить свою позицию. Она, конечно, хотела сделать лучше себе…
«Крошка-сын к истцу пришёл…» И попросил в долг
Так в чём же суть спора? Я знал, что мой доверитель деньги у отца брал, но вернул задолго до срока. Имелось и доказательство возврата: акт приёмки-передачи денежных средств именно в размере задолженности. На документе подпись кредитора (он же – истец, он же – отец). Подпись папаша не оспаривал. Но начиная с апелляции говорил, что подписал акт по просьбе сына. Зачем – никто так и не понял.
Апелляционный суд поверил. И отметил в своём определении, что возврат столь внушительной денежной суммы должен подтверждаться не только актом приёмки-передачи. А чем-то посерьёзнее. Например, банковским переводом. А без этого самого банковского перевода, мол, нельзя доказать, что у должника была такая сумма. А раз он не может доказать свою платёжеспособность, то и отдать не мог. Такую нехитрую и весьма часто встречающуюся логику воспроизвёл апелляционный суд в своём определении. Мне теперь её надлежало разбить в кассации.
Наперегонки с гениями
Конечно, апелляционное определение незаконно. Я знал это без какого-либо дополнительного изучения. Шерлок Холмс называл самые простые свои дела «делом на одну трубку». И сам же объяснял: «Пока выкуриваешь трубку, успеваешь найти разгадку». А шахматист Михаил Таль (между прочим, восьмой чемпион мира по шахматам) рассказывал в мемуарах, как вышел покурить во время партии и нашёл правильный ход «на середине сигареты». Не так чтобы я хвастаюсь, но в данном случае я оказался быстрее как литературно-киношного сыщика, так и отнюдь не придуманного гения шахмат. Я правильное решение знал примерно на второй затяжке сигареты.
Мне, в отличие от названных выше курильщиков (я, к слову, теперь уже бросил), не требовалось ничего придумывать. Достаточно было вспомнить довольно многочисленные разъяснения Верховного суда. Когда подобные дела доходили до высшей судебной инстанции, тамошние судьи быстро разъясняли, что расписка или любой к ней приравненный документ за подписью получателя служит доказательством передачи денег. Если получатель не согласен – пусть опровергает документ. Причём опровергнуть его нельзя ссылками на недоказанность наличия денег у плательщика. Опровержением не могут служить требования представить дополнительные доказательства подлинности платежного документа. И через банк проводить оплату необязательно.
К слову, Верховный суд не раз разъяснял, что даже при наличном расчёте юридических лиц расписка (либо подобный ей документ) служит доказательством платежа. И даже при том, что для «юриков» обязателен безналичный расчёт (пункт 2 статьи 861 ГК РФ). А здесь в долговые отношения вступили два физлица (папа с сыном). Они, исходя из пункта 1 статьи 861 ГК РФ, имеют право выбрать наличный расчёт, причём на любую сумму. Так откуда же взялось, что рассчитываться могут наличными (хоть на все четыре с половиной миллиона евро), а доказывать факт расчёта надо документами, являющимися атрибутами безналичных расчётов?
В общем, основания отмены мне были очевидны. С самого начала понимал, о чём писать в жалобе, и теперь уже меньше, чем за минуту до заседания, точно знал, о чём буду говорить. Тем более, мы решили: я говорю первым.
«Мыс Доброй надежды»
Первым я всё же не говорю. Потому что сначала – после всех формальностей (проверка полномочий, разъяснения прав и т.п.) – председательствующая докладывает дело. Впрочем, обычно и доклад дела – не более чем формальность. Но не в данном случае. Внимательно слушаю председательствующую. Излагаются обстоятельства, вкратце содержание судебных актов двух инстанций и вот при переходе к доводам жалобы фраза: «Кассатор указывает на неправильное распределение бремени доказывания судом апелляционной инстанции». Вроде непримечательная фраза, да? Но я после неё интуитивно понял, что счастье будет на нашей стороне. Мысленно воскликнул, как довлатовский персонаж: «Да это же мыс Доброй надежды!»
Почему я так подумал? Годом ранее я вот так же оказался во Второй кассационном суде. Тоже тогда вступил в дело лишь на стадии кассации. И увидел в ранее принятых судебных актах очень серьёзное нарушение нормы права. Очень жёстко указал на это нарушение в жалобе, сделал максимально возможный акцент на нём. И потом в заседании услышал слова судьи-докладчика: «Кассатор указывает на неправильную оценку доказательств». Мне после той фразы всё сразу стало ясно. Оценка доказательств, как известно, не входит в полномочия кассационного суда. В кассации проверяется применение норм права. И судья-докладчик той самой репликой про неправильную оценку намекал, что оснований для отмены в кассации не видит (не хочет видеть). Я не удивился: такое в нашей судебной системе в порядке вещей.
А в этот раз в докладе не про оценку доказательств, а про «распределение бремени доказывания». То есть про нарушение правовых норм. Если конкретно, то пункта 1 статьи 56 ГПК РФ. Суд увидел, что наша жалоба не про «передоказывание» (как это иногда называют). Это уже очень много. Обычно жалобы судьи не читают. Но тут явно читали и даже что-то поняли. Кажется, всё за нас. Только бы не упустить.
«Всё было так, как я говорю!»
А дальше моя речь. После благоприятного выступления судьи-докладчика почувствовал, что надо максимально расположить к себе судей. И абсолютным экспромтом начал со слов: «Моё выступление будет кратким, но я прошу меня выслушать». Пока выступал, ловил взгляд судей. Все трое очень пристально на меня смотрели. Стало быть, приняли моё предложение: выслушать согласились. Не секрет, что не только к чтению процессуальных документов, но и к устным выступлениям судьи относятся, скажем дипломатично, без пристального внимания. Но, в очередной раз повторюсь, у нас какое-то уникальное заседание. Оно и началось вовремя, и жалобу судьи изучили. А тут ещё и слушают. Всё в моих руках. И я просто спокойно изложил наши аргументы со всеми ссылками на разъяснения Верховного суда.
Коллегам я, кажется, ничего не оставил. Когда я закончил, слово таки взяла та самая амбициозная леди. Но речь её свелась к тезису о поддержке моих доводов. Некоторые она просто повторила. Кажется, она теперь жалела, что сама предложила мне выступить первой.
Речь её ничем не запомнилась. А вот мой (наш) оппонент, представитель истца-отца, оказался по-своему незабываемым. Ключевое слово здесь: по-своему. Когда пришёл его черёд, то он встал во весь свой немаленький рост и начал бубнить по листочку: «Истец обратился в суд с требованиями взыскать с ответчика…» И т.д. Далеко в чтении практически по слогам продвинуться не смог, где-то в конце второго предложения его уже прервала возмущенная председатель: «Скажите своими словами!» Напоминало гнев школьной училки на не слишком способного ученика. Я потом посмотрел его резюме: сказано, что закончил какой-то британский вуз. Не Оксфорд или Кембридж, но то ли в Бристоле, то ли в Ковентри, уже не помню. А ещё раньше (я не зря упомянул его высокий рост) он входил в сборную СССР по водному полу. Когда-то он свои способности очень даже проявлял. Но к моменту заседания они, видимо, у него закончились.
Своими словами он не смог. Смог только истец-отец. Судьи уже удалялись, когда раздался его душераздирающий вопль: «Все в этом зале знают, что всё именно так, как я говорю!»
«Счастливый как никто»
Не знаю, кто эти все. Моего доверителя, «сына своего истца», не было на заседании. Остальные вряд ли что-то могли знать. В том числе не могло быть доподлинно что-либо известно судьям. В исходе их совещания я не сомневался. И действительно они вскоре вернулись в зал и объявили об отмене апелляционного определения.
Своих коллег я поздравил на выходе из зала. Леди что-то пробурчала под нос и спешно удалилась со своим спутником. Тот, кажется, тоже был далёк от восторга. Но он явно флегматик, скребли ли на его душе кошки, сказать затрудняюсь.
Мимо прошли истец-отец со своим представителем, специалистом по выступлению по бумажке. Даже не взглянули в мою сторону. В их недовольстве можно было не сомневаться. Кажется, из всех вышедших из зала по итогам заседания счастливым был только я.