Я всегда любила создавать уют, превращать нашу с Антоном квартиру в настоящее гнездо. Эта квартира… она была не просто стенами. Она досталась мне от бабушки, и каждый её уголок хранил тепло воспоминаний: вот здесь, у окна, бабушка учила меня вышивать, а на этом подоконнике всегда стояли её любимые фиалки. Я сохранила их. Они как раз цвели, выпуская маленькие фиолетовые бутоны. Я поправила горшочек и улыбнулась. Завтра у нас с Антоном пятая годовщина свадьбы. Пять лет. Казалось, целая вечность и одно мгновение.
Я ждала его к ужину. На плите в сотейнике томилось мясо, в духовке подходил картофель с розмарином. Всё, как он любит. Но время шло, а его всё не было. Семь вечера. Восемь. Телефон не отвечал. Тревога начала тонкой иголкой ковырять где-то под рёбрами. Может, совещание затянулось? Или попал в пробку? Да, точно, пробки. Вечер пятницы, центр стоит. Я пыталась успокоить себя, нарезая салат. Но руки слегка дрожали. В половине девятого дверь наконец щелкнула. Антон вошел в прихожую, и я вышла ему навстречу с улыбкой.
— Милый, ты так долго! Я уже волноваться начала.
Он молча снял ботинки, повесил пиджак. Не посмотрел на меня. Что-то было не так. Воздух в коридоре сразу стал тяжелым, плотным, как будто из него выкачали весь кислород. От него едва уловимо пахло чужими духами, терпкими и сладкими, совсем не похожими на мои.
— Устал, — коротко бросил он и прошел на кухню.
Я пошла за ним, моя улыбка сползла с лица. Он открыл холодильник, достал бутылку с водой и жадно выпил половину, всё так же стоя ко мне спиной.
— Я приготовила ужин, твой любимый…
— Не хочу, — отрезал он, не поворачиваясь.
Внутри что-то оборвалось. Весь мой уютный вечер, все мои старания рассыпались в пыль от одного его слова. Я стояла посреди кухни, которая вдруг показалась чужой и холодной, и не знала, что сказать. В этот момент зазвонил его телефон. Он посмотрел на экран, и лицо его смягчилось, но не для меня.
— Да, мам, — сказал он в трубку. — Да, уже дома.
Я слышала дребезжащий, требовательный голос свекрови, Светланы Петровны, даже через расстояние. Она всегда говорила так, будто отдавала приказы. Антон слушал, кивал, а его взгляд скользил по стенам, по мебели, по новенькому ремонту, который мы закончили всего полгода назад. Этот взгляд был оценивающим, холодным, как у чужого человека, который пришел смотреть квартиру для покупки.
— Да, мама, я поговорю. Конечно. Хорошо.
Он положил трубку и наконец повернулся ко мне. В его глазах не было ни тепла, ни любви, только какая-то жёсткая, стальная решимость.
— Мама звонила. Переживает, как мы готовимся к юбилею.
— Всё готово, — тихо ответила я. — Столик в ресторане заказан, я купила новое платье.
— Дело не в этом, — он сделал шаг ко мне. — Мы говорили с ней о будущем. О нашем будущем. И о её будущем тоже.
О её будущем? При чём тут её будущее? — пронеслось у меня в голове.
— Мама всю жизнь проработала на заводе, здоровье оставила. Живет в своей старой двушке на окраине. Ей тяжело. Ремонт там сто лет не делали, крыша течёт. Ей нужна помощь.
Я напряглась. Я знала, к чему он клонит. Этот разговор начинался не в первый раз, но раньше он был лишь намеками, тихими вздохами свекрови о «тяжёлой доле».
— Мы можем помочь ей с ремонтом, Антон. Я же предлагала. Можем найти хорошую бригаду, оплатить всё.
Он горько усмехнулся.
— Ремонтом? Этой развалюхе ремонт не поможет. Маме нужна нормальная квартира. В хорошем районе. Чтобы поликлиника рядом, парк. Чтобы она старость встретила по-человечески.
Он замолчал, выжидательно глядя на меня. Тишина на кухне стала оглушительной. Было слышно, как тикают часы на стене, отсчитывая секунды моей рушащейся жизни.
— Ты же понимаешь, о чём я? — продолжил он, когда я не ответила. — У тебя… у нас есть эта квартира. Большая, светлая. В центре. А мы вдвоём. Зачем нам столько места? Мы могли бы переехать в мамину квартиру, сделать там всё для себя. А эту… подарить ей.
Я смотрела на него и не узнавала. Где тот ласковый, заботливый парень, за которого я выходила замуж? Который носил меня на руках и обещал, что никогда не даст в обиду? Передо мной стоял чужой, расчётливый мужчина с глазами хищника.
— Антон, это квартира моей бабушки, — прошептала я. — Это память. Я не могу…
— Память? — он повысил голос. — А живая мать — это не память? Это реальный человек, который страдает! Ты просто эгоистка! Всегда думаешь только о себе и своих «воспоминаниях»!
У меня перехватило дыхание. Он никогда так со мной не говорил. Обвинения были несправедливыми, жестокими. Они били наотмашь. Я чувствовала, как слёзы подступают к глазам, но сдержалась.
— Это не так. Я готова помочь, но…
— Никаких «но»! — рявкнул он. — Завтра у нас пять лет, как мы вместе. Сделай подарок не только мне, но и моей матери. Докажи, что ты часть этой семьи, а не просто приживалка в своей бабушкиной квартире!
Он развернулся и ушел в спальню, громко хлопнув дверью. Я осталась одна на кухне, среди запахов остывающего ужина и руин моего маленького мира. Булочки с ванилью казались теперь насмешкой. Я подошла к окну и посмотрела на свои фиалки. Их нежные лепестки дрожали, будто от моего беззвучного плача. Это была только завязка. И я, в своем наивном ослеплении, ещё не понимала, какой кошмар ждёт меня впереди. Я всё ещё надеялась, что он остынет, извинится, что это просто минутная слабость. Как же я ошибалась.
Следующие дни превратились в ад. Тихий, холодный, изматывающий. Антон почти не разговаривал со мной. Он приходил поздно, ел молча, отворачивался к стене в кровати. Каждое моё слово, каждая попытка поговорить наталкивались на ледяную стену. Атмосфера в доме стала такой гнетущей, что мне было трудно дышать. Каждый звук — скрип половицы, гул холодильника — казался оглушительным в этой звенящей тишине. Но тишина была только началом. Потом начались звонки.
Светлана Петровна звонила по десять раз на дню. Сначала её голос был вкрадчивым, полным фальшивого сочувствия.
— Деточка, я же вижу, как Антоша переживает. Он так тебя любит, так хочет, чтобы у нас была настоящая, дружная семья. А ты его мучаешь. Неужели тебе сложно пойти навстречу? Я ведь не для себя прошу, я о сыне думаю. Ему будет спокойно, когда он будет знать, что его мать в безопасности и комфорте.
Я что-то лепетала в ответ про память, про бабушку, про то, что мы можем найти другой выход. Но она меня не слушала.
— Память, память… Мёртвым всё равно, где фиалки цветут, а живым жить надо! — её голос становился жёстче с каждым днём. — Ты пойми, ты вошла в нашу семью. А в семье принято делиться. Особенно когда у одного всё, а у другого — ничего.
Её слова были как маленькие ядовитые дротики. Они ранили не сильно, но яд накапливался. Я начала сомневаться в себе. Может, я и правда эгоистка? Может, я цепляюсь за прошлое и мешаю нашему счастью? Но ведь это… предательство по отношению к бабушке. Она оставляла эту квартиру мне, своему единственному родному человеку. Она хотела, чтобы у меня был свой дом, своя крепость.
Когда уговоры перестали действовать, тактика изменилась. Антон начал действовать тоньше, но ещё более жестоко. Он стал «случайно» оставлять на видных местах брошюры агентств недвижимости. На ноутбуке постоянно были открыты вкладки с объявлениями о продаже квартир. Однажды я вернулась домой и увидела, что он снял со стены большую фотографию моей бабушки, которая висела там всегда. Я нашла её в кладовке, засунутой за старые коробки.
— Зачем ты это сделал? — спросила я, голос дрожал от обиды.
— Пыльно тут было, решил протереть и забыл повесить, — ответил он, не отрываясь от телефона.
Но я-то знала, что это ложь. Он планомерно, шаг за шагом, вытравливал из квартиры дух моей семьи, дух моего прошлого, чтобы освободить место для своей матери. Он делал всё, чтобы я почувствовала себя здесь чужой.
Ночью я просыпалась от того, что он громко разговаривал во сне. Говорил с матерью. «Да, мама, скоро. Ещё немного, и всё будет наше. Она сломается. Куда она денется». Я лежала без движения, боясь пошевелиться, и холодный ужас сковывал меня. Мой муж, мой любимый человек, сговаривался с матерью за моей спиной, чтобы отнять у меня дом. Это было похоже на дурной сон.
За два дня до годовщины они перешли к открытым угрозам. Я мыла посуду, когда на кухню вошёл Антон. Он молча встал за моей спиной. Я чувствовала его тяжёлое дыхание на своём затылке.
— Я договорился с нотариусом. Послезавтра, сразу после праздника, идём и всё оформляем.
— Я никуда не пойду, — ответила я твёрдо, хотя внутри всё тряслось.
— Пойдёшь, — его голос стал низким, угрожающим. — Ты сделаешь так, как я сказал.
В этот момент в дверях появилась Светлана Петровна. Она вошла без звонка, у неё был свой ключ. Её лицо было искажено злобой.
— Так я и знала! Сидит тут, цаца, в хоромах! А моя кровиночка из-за тебя страдает!
Она подскочила ко мне, её маленькие глазки горели ненавистью.
— Ты что себе возомнила? Думаешь, мы позволим тебе на шее у сына сидеть? Эта квартира должна быть нашей! Слышишь? Нашей!
Они обступили меня с двух сторон. Я оказалась зажата между ними и раковиной. Я чувствовала себя мышью в ловушке.
— Это моя квартира, — прошептала я, почти теряя голос.
— Скоро это исправим, — прошипела свекровь.
И тогда случилось то, чего я боялась больше всего. Антон схватил меня за плечи и сильно встряхнул.
— Я последний раз тебя по-хорошему прошу. Подари квартиру матери.
Я замотала головой, слёзы брызнули из глаз. Его хватка стала стальной. Он притянул моё лицо близко к своему.
— Если до завтрашнего вечера ты не дашь согласие, если на юбилее не вручишь маме документы, я тебе все зубы повыбиваю! — прорычал он мне в лицо. — Поняла?
Светлана Петровна стояла рядом и кивала, на её губах играла злорадная улыбка.
— Он правильно говорит, доченька. По-плохому будет хуже. Гораздо хуже.
Он отшвырнул меня в сторону. Я ударилась бедром об угол стола, вскрикнув от боли. Они вышли из кухни, оставив меня одну, согнувшуюся, рыдающую. Боль в бедре была ничем по сравнению с той болью, что разрывала мою душу. Человек, которому я доверяла, которого любила, угрожал мне. Он был готов причинить мне физическую боль ради прихоти своей матери.
В ту ночь я не спала. Я лежала и смотрела в потолок. Слёзы высохли, осталась только холодная, звенящая пустота. И в этой пустоте родилась мысль. Слабая, робкая, но упорная. Они думают, что сломали меня. Они думают, что я сдамся. Но я не бабушкина внучка, если позволю им растоптать себя и её память. План начал вырисовываться в моей голове. Жестокий, рискованный, но единственно верный. Я достала телефон и дрожащими пальцами набрала номер. Номер частного нотариуса, чью визитку я нашла ещё неделю назад.
— Алло, здравствуйте. Мне нужна ваша помощь. Срочно.
Утром я сказала Антону, что согласна. Я сказала это ровным, безжизненным голосом, глядя в пустоту. Он не заметил подвоха. На его лице отразилось торжество. Он тут же позвонил матери, чтобы её обрадовать. Я слышала её счастливый визг в трубке.
— Вот и умница! — сказал он мне. — Я знал, что ты не дура. Завтра на празднике, при всех гостях, вручишь маме папку с документами. Пусть все видят, какая у меня заботливая жена.
Весь день я занималась подготовкой. Я сходила к нотариусу. Это была пожилая, очень внимательная женщина. Я рассказала ей всё. Не про побои, нет, я постеснялась. Я просто сказала, что хочу сделать дарственную, но с одним очень важным условием. Она долго смотрела на меня поверх очков, а потом сказала: «Девочка моя, я всё поняла. Сделаем в лучшем виде. Закон на вашей стороне».
Я вышла из её конторы с тяжёлой папкой в руках. В ней лежало моё будущее. Моя свобода. Остаток дня я провела как в тумане. Я пекла торт к празднику, гладила платье, делала макияж, тщательно замазывая тональным кремом синяк на плече, оставшийся от хватки Антона, и тёмные круги под глазами. Я смотрела на себя в зеркало и видела чужую женщину с лихорадочно блестящими глазами и решительно сжатыми губами. Я играла роль. Последнюю роль в этом спектакле абсурда. Я улыбалась, когда Антон обнимал меня, говоря, как он горд. Терпи, — говорила я себе. — Просто дождись завтрашнего вечера. Завтра всё закончится.
Наступил вечер юбилея. Мы сидели в дорогом ресторане. За большим столом собрались все: родственники, друзья Антона, пара моих подруг. Вокруг царило веселье, звучали тосты, смех. Я сидела с прямой спиной, в своём лучшем платье, с бокалом сока в руке, и улыбалась. Улыбалась всем, но особенно — своей свекрови. Светлана Петровна была королевой вечера. Она сияла. Она уже чувствовала себя хозяйкой моей квартиры. Она то и дело бросала на меня торжествующие взгляды, а я отвечала ей покорной, кроткой улыбкой. Антон сидел рядом, вальяжный и довольный собой. Он держал мою руку в своей, и его прикосновение было липким и неприятным.
Настало время подарков. Гости дарили нам бытовую технику, конверты с деньгами, красивые безделушки. Наконец, Антон подтолкнул меня локтем. Настал мой черёд. Я медленно встала. В зале стало тихо. Все взгляды были устремлены на меня. В руках я держала красивую подарочную папку, перевязанную золотой лентой.
— Дорогие гости! Дорогой мой муж, Антон! Дорогая Светлана Петровна! — мой голос звучал ровно и громко, я сама себе удивлялась. — Пять лет — это большой срок. За это время мы стали настоящей семьёй. А в семье самое главное — это забота о близких. Особенно о старших.
Я сделала паузу, посмотрела прямо в глаза свекрови. Она подалась вперёд, нетерпеливо потирая руки.
— Светлана Петровна, вы стали мне второй мамой. И я знаю, как вы мечтаете о спокойной и комфортной жизни. Поэтому я хочу сделать вам подарок. Подарок, который, я надеюсь, докажет вам мою любовь и преданность нашей семье.
Я подошла к ней и с поклоном протянула папку.
— Это вам подарок от меня!
Она выхватила папку у меня из рук. Её пальцы дрожали от нетерпения.
— Ох, деточка! Я знала! Я знала, что у тебя золотое сердце! — запричитала она, уже поворачиваясь к гостям. — Смотрите все! Моя сноха дарит мне квартиру! Свою квартиру в центре! Вот это любовь! Вот это семья!
Гости зааплодировали. Антон смотрел на меня с гордостью. А я просто стояла и ждала.
Светлана Петровна с треском разорвала ленту и открыла папку. Она начала читать документ вслух, чтобы все слышали. Её голос звенел от счастья.
— «Договор дарения… Я, нижеподписавшаяся… находясь в здравом уме и твёрдой памяти… безвозмездно передаю в дар принадлежащую мне на праве собственности квартиру, расположенную по адресу…»
Она читала, захлёбываясь от восторга. Гости одобрительно гудели. Мои подруги смотрели на меня с недоумением.
— «…передаю в дар…» — её голос вдруг дрогнул. Она замолчала, прищурившись и поднеся лист ближе к глазам. В зале повисла тишина. Она читала дальше уже шёпотом, но в мёртвой тишине ресторана каждое слово было слышно. — «…Благотворительному фонду помощи детям с редкими заболеваниями „Солнечный мир“».
Она замерла. Её лицо из сияющего превратилось в багровое, потом в серое. Она несколько раз перечитала строчку, не веря своим глазам.
— Что?.. Что это такое?! — её шёпот перешёл в визг.
Она судорожно перелистнула страницу. Там, в самом конце, красивым юридическим языком было написано, что пожертвование делается в память о моей покойной бабушке, которая всю жизнь мечтала помогать больным детям. И что договор уже зарегистрирован и вступает в силу с сегодняшнего дня.
Она подняла на меня глаза, полные такой лютой ненависти, что мне стало холодно. Тишина взорвалась.
— Да как ты посмела?! — закричала она, вскакивая на ноги и швыряя папку на стол. Бумаги разлетелись во все стороны.
Антон подскочил к ней. Схватил лист, пробежал глазами. Его лицо окаменело. Гости замерли с открытыми ртами. Весь праздник, всё веселье — всё рухнуло в один миг.
— Ах ты… Ах ты дрянь! — прошипела свекровь, хватаясь за сердце. — Ты нас обманула!
— Нет, — сказала я тихо, но мой голос разнёсся по всему залу. — Я не обманула. Я сделала подарок. Просто не вам. Я подарила квартиру тем, кто в ней действительно нуждается. Детям. А вам, Светлана Петровна, я тоже кое-что приготовила.
Я достала из сумочки маленький диктофон и нажала на кнопку. По залу разнёсся записанный голос Антона: «Если не подаришь маме квартиру, то все зубы повыбиваю!» А следом — ехидный смешок его матери.
Наступила абсолютная, мёртвая тишина.
Хаос, который воцарился после, я помню как в замедленной съёмке. Кто-то из гостей ахнул. Кто-то начал шептаться. Мои подруги подбежали ко мне, готовые защищать. Светлана Петровна, кажется, действительно почувствовала себя плохо — или сделала вид. Антон, белый как полотно, смотрел то на меня, то на разгневанные лица гостей, то на свою обмякшую мать. Вся их спесь, вся их уверенность испарились в один миг. Они были разоблачены. Унижены. Перед всеми, чьим мнением так дорожили.
Я не стала дожидаться финала этого цирка. Пока всеобщее внимание было приковано к стонущей свекрови, я спокойно взяла свою сумочку, в которой лежали паспорт и все самые важные документы. У меня всё было готово. Я развернулась и пошла к выходу. Никто не пытался меня остановить. Антон что-то крикнул мне в спину, какое-то бессильное ругательство, но я даже не обернулась. Я вышла из душного ресторана на свежий вечерний воздух и впервые за много дней вздохнула полной грудью. Я была свободна.
Я пожила несколько дней у подруги, пока искала съёмную комнату. Телефон разрывался от звонков и сообщений от Антона, его родственников. Я не отвечала. Что они могли мне сказать? Но однажды позвонил незнакомый номер. Я ответила, думая, что это по поводу работы.
— Алло? — раздался в трубке тихий женский голос. — Это… тебя беспокоит тётя Антона, Галина. Сестра Светланы.
Я напряглась. Ещё одна? Пришла добивать?
— Я не хочу…
— Подожди, не вешай трубку! — быстро заговорила она. — Я звоню не ругаться. Я звоню… сказать, что ты молодец. Ты сделала то, на что у меня никогда не хватало смелости.
Я молчала, ошеломлённая.
— Моя сестра… она всегда такой была, — продолжила Галина с горечью. — Она так же поступила с нашей матерью, своей собственной. Уговорила, заставила продать дом в деревне, забрала все деньги, а мать потом доживала у меня. А Антон… он весь в неё. Ты думаешь, им квартира нужна была для её «спокойной старости»? Как же. У него давно другая женщина. И очень дорогая в содержании. Он все деньги на неё спускал, влез в какие-то неприятности. Квартира им нужна была, чтобы расплатиться и дальше жить на широкую ногу. Вот так.
Я слушала её и чувствовала, как последние остатки иллюзий рассыпаются в прах. Дело было не просто в жадности. Дело было в тотальной лжи, в двойной жизни, в предательстве, о масштабах которого я даже не догадывалась. Мой поступок приобрёл новый, ещё более глубокий смысл. Я не просто спасла свой дом и свою честь. Я разрушила их гнилой, построенный на обмане план.
Я подала на развод. Процесс был быстрым и тихим. Они не посмели спорить или что-то требовать. Публичный позор сделал их сговорчивыми. Я больше никогда не видела ни Антона, ни его мать. Слышала от общих знакомых, что они продали-таки квартиру Светланы Петровны на окраине и куда-то уехали. Их след в моей жизни простыл.
Прошло около года. Я сидела в маленьком уютном кафе, которое открыла для себя совсем недавно. За окном шёл тихий снег, ложась на город мягким белым одеялом. Я медленно пила горячий чай с чабрецом и смотрела на прохожих, спешащих по своим делам. У меня не было больше большой квартиры в центре. Я снимала скромную, но очень светлую студию недалеко от работы. У меня не было мужа. Но у меня была я.
Я вспомнила тот страшный вечер, угрозы, свой страх. Вспомнила решимость, которая родилась из отчаяния. Вспомнила торжествующее лицо свекрови и то, как оно исказилось в финале. Во мне не было ни злости, ни желания мстить дальше. Только спокойствие. Я пожертвовала квартиру в память о бабушке, и фонд «Солнечный мир» регулярно присылал мне отчёты о том, скольким детям удалось помочь благодаря этому дару. Я знала, что бабушка бы мной гордилась. Я потеряла стены, но обрела себя. Крепостью оказались не квадратные метры, а мой собственный дух.
Я допила чай, тепло растеклось по телу. Я смотрела на кружащиеся в свете фонаря снежинки и впервые за очень долгое время чувствовала не пустоту, а тишину. И эта благословенная тишина была моей.