Завтра. Завтра я стану женой. Эта мысль вызывала теплую, щекочущую волну где-то в груди. Рядом на прикроватной тумбочке лежал мой телефон, и я, улыбаясь, взяла его, чтобы посмотреть на фотографию нашего с Егором будущего дома. Вернее, квартиры. Той самой, в которой мы сейчас заканчивали ремонт.
Квартира принадлежала его маме, Тамаре Павловне. Она обещала после нашей свадьбы переехать на дачу, оставив нам уютное гнездышко в центре города. Егор говорил, что это ее свадебный подарок. «Мама хочет, чтобы у нас все было хорошо, Анечка», — говорил он, обнимая меня за плечи, когда мы стояли посреди хаоса из строительной пыли и рулонов обоев. И я верила. Я так хотела верить.
Ремонт стал моим главным проектом на последние три месяца. Егор был постоянно занят на работе, поэтому все заботы легли на меня. Выбор материалов, контроль рабочих, согласование каждой мелочи. Я вкладывала в эти стены всю свою душу, представляя, как мы будем здесь жить, как по утрам будем пить кофе на новой кухне, как в этой гостиной будут бегать наши дети. Я даже успела полюбить специфический запах свежей краски и шпаклевки. Он пах для меня будущим. Мои родители, видя мое рвение, помогли значительной суммой, сказав: «Лишь бы ты была счастлива, дочка». Я вложила в этот ремонт почти все свои сбережения и их щедрый подарок.
Тамара Павловна, моя будущая свекровь, заезжала почти каждый день. Она ходила по комнатам, трогала новые обои, цокала языком и раздавала советы. Сначала это казалось милой заботой, но со временем ее визиты стали напрягать. Она была женщиной с виду мягкой, с постоянной вежливой улыбкой на лице, но в ее глазах всегда стоял какой-то холодный расчет. Она могла сказать: «Анечка, эти шторы, конечно, симпатичные, но для нашей гостиной нужно что-то более солидное, статусное. Чтобы не стыдно было гостей принимать». Каких «наших» гостей? — мелькала у меня мысль, но я тут же ее отгоняла. Она просто переживает за сына, хочет, как лучше.
Егор всегда становился на сторону матери.
— Мама права, давай выберем что-то другое. Она лучше знает этот дом.
И я уступала. Уступала в выборе цвета стен в гостиной, в модели кухонного гарнитура, даже в расположении розеток. Я убеждала себя, что это компромиссы, на которых строятся крепкие семьи. Мне хотелось ей понравиться, стать для нее дочерью, которую у нее никогда не было. Я старалась изо всех сил, закрывая глаза на мелкие уколы и странные замечания.
За неделю до свадьбы она приехала особенно довольная. Осмотрела почти готовую кухню, провела рукой по идеально гладкой столешнице из искусственного камня, за которую я заплатила целое состояние, и сказала с той самой своей улыбочкой:
— Хорошо потрудилась, девочка. Теперь квартира выглядит достойно. Можно и не стыдиться.
Меня тогда резанула эта фраза. Словно я не для себя старалась, а сдавала ей какой-то экзамен. Но предсвадебная суета, покупка платья, утверждение меню — все это отвлекло меня, заставило забыть о неприятном осадке.
Накануне свадьбы, в тот самый день, я разбирала последние коробки с посудой, расставляя на полках новенькие тарелки. Я была абсолютно счастлива. В девять вечера позвонил Егор. Его голос был странным, каким-то глухим и отстраненным.
— Ань, можешь подъехать в квартиру? Нужно поговорить.
— Что-то случилось? — встревожилась я. — С рабочими проблемы?
— Нет, просто приезжай. Мама тоже здесь.
Сердце неприятно екнуло. Зачем там мама в такое время? Я списала это на очередной сюрприз или последнее наставление перед семейной жизнью. Накинув куртку и захватив ключи, я поехала, даже не подозревая, что еду на собственную казнь.
Я вошла в квартиру, и меня сразу окутало звенящее напряжение. Воздух был густой, тяжелый, как перед грозой. В идеально чистой, сияющей свежим ремонтом гостиной стояли Егор и Тамара Павловна. Он смотрел куда-то в сторону, избегая моего взгляда. Она же, наоборот, смотрела прямо на меня, и на ее лице была та самая знакомая, но теперь уже откровенно торжествующая улыбка.
— Что случилось, любимый? Вы меня напугали, — я подошла к нему, пытаясь заглянуть в глаза, но он отступил на шаг.
Этот шаг стал для меня громче любого выстрела. Внутри все похолодело. Я посмотрела на его руки — он нервно теребил край своего свитера. Я знала эту его привычку, он делал так, когда врал или сильно нервничал.
— Аня, нам надо поговорить, — начал он тем же чужим голосом.
Что-то не так. Совсем не так. Я молча ждала, чувствуя, как по спине пробегает ледяная дрожь. Запах свежего лака на паркете вдруг показался удушливым. Свет от новой люстры, которую я с таким трудом выбирала, стал резать глаза. Казалось, сама квартира, в которую я вложила столько любви, сейчас отталкивает меня.
Тамара Павловна стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за сценой, как за спектаклем. В ее взгляде не было ни капли сочувствия, только чистое, неприкрытое любопытство хищника, наблюдающего за своей жертвой.
Я помню, как за несколько недель до этого мы с ней спорили из-за плитки в ванной. Я хотела светлую, под мрамор, чтобы расширить пространство. Она настаивала на темно-синей. «Это практичнее, Анечка, на ней грязи не видно», — говорила она. Егор тогда, как обычно, поддержал ее. «Мам, ну правда, ты же здесь будешь убираться первое время, пока мы в свадебное путешествие уедем, тебе виднее». Тогда мне это показалось странной заботой, а сейчас эта фраза всплыла в памяти, окрасившись зловещим смыслом.
Или тот случай, когда я привезла образцы ткани для дивана. Я выбрала мягкий, уютный велюр. Тамара Павловна скривилась: «Это непрактично. Сюда нужна кожа. Или кожзам. Чтобы, если что, протереть можно было. У нас в гостях бывают разные люди». Я тогда еще пошутила: «Вы так говорите, будто мы собираемся здесь столовую для прохожих открывать». Она не улыбнулась. Просто сказала: «Жизнь длинная. Всякое бывает».
Егор все молчал. Он просто не мог подобрать слова. Я видела, как он мучается, и какая-то часть меня еще надеялась, что сейчас он скажет что-то вроде: «Я боюсь, я не готов», и мы сможем это обсудить. Я была готова ко всему. К сомнениям, к страхам. Но не к тому, что произошло дальше.
За него заговорила его мать.
— Егорушка, не тяни. Скажи уже все, как есть. Человек ждет.
Этот приторно-ласковый тон, которым она к нему обратилась, окончательно развеял мои последние иллюзии. Они были заодно. Это был их общий, заранее спланированный спектакль.
И тогда я начала замечать мелочи. В прихожей, на вешалке, которую я сама устанавливала неделю назад, висело незнакомое женское пальто. Бежевое, кашемировое, очень дорогое. Рядом стояли изящные туфли на каблуке. Точно не Тамары Павловны. Она носила только практичную обувь без каблука.
На журнальном столике в гостиной, рядом с вазой, которую я купила, стояли два бокала. Не наши, не из того набора, что я привезла вчера. Другие. И пустая бутылка из-под какой-то дорогой воды.
Они здесь были не одни. Или кто-то ждал своего выхода.
Мой взгляд метнулся к двери в спальню. Она была приоткрыта. И я услышала оттуда тихий шорох.
Всё это пронеслось в моей голове за несколько секунд, пока Егор наконец собирался с духом. Я уже не чувствовала страха. Только ледяное, звенящее спокойствие. Словно я смотрела кино про чужую жизнь.
— Аня, — он наконец выдавил из себя, так и не посмотрев на меня. — Свадьбы не будет.
Я молчала. Я дала ему возможность договорить. Дойти до конца в своем предательстве.
— Понимаешь... так вышло. В общем, мама нашла мне жену получше.
Фраза прозвучала так буднично, так по-детски глупо, что я едва не рассмеялась. «Мама нашла». Не «я полюбил другую», не «я передумал», а «мама нашла». Двадцативосьмилетний мужчина, мой жених, за день до свадьбы сообщал мне, что его мама нашла ему новую игрушку, получше старой.
Он, видимо, ожидал слез, истерики, уговоров. Но я продолжала молчать, глядя на него в упор. Я видела только жалкого, слабого человека, прячущегося за маминой юбкой. Он не выдержал моего взгляда и снова уставился в пол.
Тут в разговор снова вступила Тамара Павловна. Она шагнула вперед, и ее улыбка стала еще шире, почти оскалом.
— Спасибо за ремонт в моей квартире, — произнесла она медленно, с наслаждением растягивая каждое слово. — Ты, конечно, молодец, постаралась. Но не сложилось, бывает!
Она смотрела на меня, ожидая моей реакции. Ожидая боли, унижения, отчаяния. Ей нужно было это увидеть, чтобы ее триумф был полным. Она хотела насладиться моим раздавленным состоянием на фоне этого ремонта, который стал символом моего вклада в их семью. В их благополучие.
В этот момент в моей голове сложился весь пазл. Их постоянные придирки к ремонту. Ее фразы про «солидность» и «статус». Его отстраненность. Ее контроль. Они не просто хотели отделаться от меня. Они использовали меня. Они выжали из меня все, что могли — мои деньги, мое время, мои силы, мою душу, вложенную в эти стены, — чтобы подготовить это гнездышко для кого-то другого. Для той самой, «получше».
Я глубоко вздохнула, выдыхая остатки боли и обиды. Вместо них пришла холодная, кристально чистая ярость. Но я не собиралась ее показывать. Не им. Они этого не заслуживали.
Я перевела взгляд с перекошенного от самодовольства лица Тамары Павловны на растерянное лицо Егора.
И тогда я улыбнулась. Спокойно, даже немного весело. Я увидела, как их лица на мгновение дрогнули. Они не ожидали улыбки.
А потом я сказала всего два слова. Громко, четко, чтобы услышали все. Включая ту, что пряталась в спальне.
— Квартира моя.
Тишина, которая наступила после моих слов, была оглушительной. Секунду, две, три — они просто смотрели на меня, не понимая. Улыбка сползла с лица Тамары Павловны, как будто ее стерли ластиком. На ее лице проступило недоумение, которое быстро сменялось тревогой.
— Что? — переспросил Егор, наконец подняв на меня глаза. В них плескался страх. — Что ты такое говоришь? Это мамина квартира.
— Уже нет, — я говорила так же спокойно, даже с ноткой легкого сожаления в голосе. — Мои родители выкупили ее для меня месяц назад. В качестве свадебного подарка. Мы просто не хотели говорить вам до свадьбы, думали, будет сюрприз.
Я смотрела прямо на Тамару Павловну. Ее лицо из розового стало сначала бледным, потом пошло красными пятнами.
— Ты врешь! — взвизгнула она. — Этого не может быть! Я бы знала! Я…
— Вы договаривались о продаже со старым владельцем, Николаем Петровичем, верно? — прервала я ее. — Так вот, Николай Петрович — старый друг моего отца. Когда вы к нему пришли и сказали, что хотите разъехаться с сыном и вам нужны деньги, он позвонил папе. Просто посоветоваться. А папа решил сделать нам вот такой подарок. Купил квартиру на мое имя. Все документы у него. Хотите, позвоню ему прямо сейчас? Поставим на громкую связь.
Я достала телефон. Руки у меня не дрожали. Егор смотрел то на меня, то на свою мать с таким ужасом, будто земля уходила у него из-под ног.
— Так что, Тамара Павловна, спасибо, конечно, за разрешение сделать ремонт, — я повторила ее фразу, вложив в нее всю возможную иронию. — Но теперь, я думаю, вам пора собирать вещи. И вам, Егор. И вашей новой, «улучшенной» невесте, которая, кажется, засиделась в моей спальне.
Тут дверь спальни распахнулась, и на пороге показалась девушка. Модная, дорогая, с надменным выражением лица. Та самая, чье пальто висело в прихожей. Она с недоумением посмотрела на меня, потом на перекошенные лица Егора и его матери.
— Что здесь происходит? — спросила она капризным тоном.
— Происходит выселение, — ответила я, не давая другим и рта раскрыть. — У вас, у всех троих, есть ровно двадцать четыре часа, чтобы освободить мою квартиру. Если к этому времени вас здесь не будет, я вызову полицию и службу по вскрытию замков. Ваши вещи просто выставят на лестничную клетку.
В глазах Егора мелькнула паника. Он сделал шаг ко мне.
— Анечка, подожди… Давай поговорим. Я… я не знал… Мама сказала, что это единственный способ…
— Единственный способ что? — ледяным тоном спросила я. — Получить и отремонтированную квартиру, и богатую невесту? Отличный план, Егор. Надёжный, как швейцарские часы. Только одна деталь вышла из-под контроля. Квартира.
Тамара Павловна, опомнившись, бросилась в атаку.
— Да ты… ты аферистка! Ты все это подстроила! Мы вложили сюда душу!
— Душу? — я рассмеялась. — Нет, душу сюда вложила я. А еще деньги моих родителей. Все до копейки. Все чеки у меня. Так что если вы хотите поговорить об аферах, мы можем сделать это в суде. Я как раз подам иск о возмещении морального ущерба. И, думаю, выиграю.
Новая невеста, оценив ситуацию, брезгливо посмотрела на Егора, фыркнула, схватила свое пальто и, бросив ему «Разбирайся сам, неудачник!», вылетела из квартиры. Хлопок двери прозвучал как финальный аккорд в этом фарсе.
Егор остался стоять посреди комнаты, совершенно раздавленный. Его идеальный план, его «лучшая жизнь» рассыпалась в прах за пять минут. Тамара Павловна тяжело опустилась на диван, обитый дешевым кожзаменителем, который она сама и выбрала. Теперь она выглядела не триумфатором, а старой, обманутой женщиной.
Они уезжали на следующий день. Я приехала с отцом, чтобы проконтролировать процесс. Это было жалкое зрелище. Они запихивали свои старые вещи, весь этот многолетний хлам, в картонные коробки на фоне сверкающих свежестью стен. Тамара Павловна бросала на меня взгляды, полные ненависти. Егор пытался поймать мой взгляд, в его глазах стояли слезы, он что-то шептал про «ошибку» и «прости». Я не смотрела на него. Он для меня перестал существовать в тот самый момент, когда произнес свою фразу про «жену получше».
Когда они вынесли последнюю коробку, я сменила замки. Вечером я сидела одна в своей огромной, пустой, идеально отремонтированной квартире. Я не чувствовала ни радости победы, ни злорадства. Я чувствовала опустошение. И огромное, безграничное облегчение. Словно я несколько лет носила на себе тяжелый, неудобный костюм, и вот наконец смогла его снять и вздохнуть полной грудью. Запах краски больше не казался мне запахом будущего. Он пах свободой.
Прошло несколько месяцев. Я обставила квартиру так, как всегда хотела. Повесила те самые светлые шторы, которые мне так нравились. Купила уютный велюровый диван. Каждый уголок этого дома теперь был отражением меня, а не моих компромиссов и попыток кому-то угодить. Я отменила свадьбу, обзвонила гостей, пережила волну сочувствия и любопытства. А потом просто начала жить. Для себя.
Однажды мне на телефон пришло длинное сообщение от Егора. Он писал, что та девушка его бросила, что на работе у него начались проблемы, потому что ее отец был его начальником. Он писал, что его мать каждый день говорит ему, какого идиота он совершил. Он просил прощения, умолял дать ему еще один шанс.
Я читала это сообщение, сидя на своей новой кухне и попивая утренний кофе. Солнце заливало комнату светом, отражаясь в глянцевых фасадах. Я дочитала до конца. Потом, не раздумывая ни секунды, заблокировала его номер и удалила сообщение.
Я поняла, что эта история была не про месть. Она была про спасение. Судьба, как бы это банально ни звучало, отвела меня от пропасти в самый последний момент. Иногда самое страшное предательство оказывается самым большим подарком. Оно просто открывает тебе глаза на то, кто ты есть, и на то, какой жизнью ты на самом деле заслуживаешь жить. И моя жизнь, настоящая, только начиналась. В моей собственной квартире. По моим собственным правилам.