В воздухе висела иллюзия идеальной семьи, которую мы так старательно поддерживали последние семь лет. Я, Аня, успешный SMM-менеджер в крупной компании. Он, Игорь, вечно ищущий себя фрилансер, перебивающийся случайными проектами. И его мама, Светлана Ивановна, наш «финансовый директор» и хранительница очага. Мы жили в ее просторной трехкомнатной квартире в центре города, и это преподносилось как великое благо.
Когда мы поженились, идея о том, что моя зарплата будет приходить на общую карту, которой заведует свекровь, казалась разумной. «Анечка, ты же вся в работе, в цифрах этих своих, запутаешься, — ворковала она тогда. — А я хозяйка опытная, все рассчитаю, коммуналку оплачу, продукты куплю. Так всем спокойнее будет. На личные расходы я тебе буду выдавать, сколько скажешь». Игорь горячо ее поддержал. «Мама плохого не посоветует, она же для нас старается». И я, двадцатичетырехлетняя наивная девочка, по уши влюбленная в своего красивого мужа, согласилась. Сначала это и вправду казалось удобным. Я не думала о счетах, о бытовых мелочах. Но со временем «сколько скажешь» превратилось в унизительные допросы: «А зачем тебе новое платье? У тебя же есть два почти таких же», «На косметику опять? Ты и так красивая», «С подругами в кафе? А дома поесть нельзя?». Каждый раз мне приходилось отчитываться за каждую копейку собственных, заработанных потом и кровью денег. Игорь в ответ на мои робкие возражения лишь пожимал плечами: «Ну, Ань, мама же экономит. Для нашей будущей семьи. Мы же хотим на свой дом накопить».
Последней каплей стал недавний поход к ортопеду с нашим пятилетним сыном Мишей. Врач строго-настрого велел купить ему специальную ортопедическую обувь, довольно дорогую. Когда я вечером за ужином озвучила просьбу выделить нужную сумму, Светлана Ивановна поджала губы. «Опять врачи выдумывают, — процедила она. — Мы вот в обычных сандаликах выросли, и ничего, не хромаем. Обойдется. Купим на рынке что-нибудь попроще». Я посмотрела на Игоря, ища поддержки. Он старательно ковырял вилкой салат, пряча глаза. «Мама права, Ань, не стоит так разбрасываться деньгами». В тот момент внутри меня что-то оборвалось. Холодная, звенящая пустота заполнила грудь. Они были готовы экономить на здоровье моего, нашего сына. Моего сына, чье благополучие целиком и полностью обеспечивала я.
На следующий день, сидя на работе, я смотрела в монитор, но не видела цифр отчета. Я видела только стертые до дыр пятки на старых Мишиных ботинках и равнодушное лицо мужа. Руки сами потянулись к телефону. Дрожащим голосом я позвонила в бухгалтерию и попросила перевести мою зарплату на новые реквизиты. Я продиктовала номер карты, которую открыла втайне еще полгода назад, «на всякий случай». Тот самый случай, в наступление которого я до последнего отказывалась верить. Повесив трубку, я почувствовала леденящий ужас и одновременно пьянящее чувство свободы. Обратного пути не было. Я нажала на кнопку. Колесо закрутилось. Оставалось только ждать. Ждать дня зарплаты, который теперь превратился для меня в день страшного суда. И он приближался. Неотвратимо.
Две недели до зарплаты тянулись как резиновые. Каждый вечер я возвращалась домой, как на минное поле. Я научилась улыбаться, когда хотелось кричать, и поддерживать пустые разговоры, когда внутри все сжималось от напряжения. Игорь и Светлана Ивановна, казалось, ничего не замечали. Их мир оставался прежним, уютным и предсказуемым. Они жили в своей реальности, где я была лишь удобной функцией, стабильным источником дохода. «Анечка, ты сегодня поздно, — встречала меня свекровь в прихожей, и ее взгляд цепко сканировал меня с ног до головы. — Устала, наверное? Я борща наварила, твоего любимого». Эта ее забота теперь казалась мне фальшивой, липкой, как паутина. Каждое ее слово, каждый жест я воспринимала через призму своего решения.
Почему я молчала столько лет? — этот вопрос сверлил мне мозг бессонными ночами. Страх. Банальный страх остаться одной, страх разрушить семью, страх признаться самой себе, что мой брак — это фикция. Игорь так умел говорить о любви, о будущем, о нашем общем доме у озера. Я так хотела в это верить. Я покупала эти слова, расплачиваясь своей свободой, своим достоинством, своей зарплатой. Я была инвестором в проект под названием «Наша счастливая семья», вот только все активы почему-то принадлежали не мне.
За неделю до дня «Икс» напряжение достигло предела. Игорь вдруг стал необычайно ласковым. Приносил мне кофе в постель, делал комплименты, обнимал по вечерам. «Ты у меня самая лучшая, — шептал он, зарываясь носом в мои волосы. — Я так тебя люблю. Скоро все наладится, вот увидишь. Еще немного подкопим, и мама нам поможет с первым взносом». Его слова больше не грели. Я чувствовала в них холодный расчет. Это была превентивная обработка, попытка усыпить мою бдительность перед очередной стрижкой купонов. Мне становилось физически дурно от его прикосновений. Я притворялась уставшей, ссылалась на головную боль, лишь бы избежать близости.
Светлана Ивановна тоже сменила тактику. Она перестала ворчать по мелочам и начала заводить разговоры о будущем. «Вот смотрю я на вас, деточки, и сердце радуется, — говорила она за ужином, разливая по тарелкам суп. — Игорь у меня молодец, старается, проекты ищет. И ты, Анечка, трудяжка. Все в дом, все в семью. Знаешь, я тут присмотрела один дачный участок… Недалеко, место хорошее. Может, начнем откладывать на него целенаправленно? Будем летом с Мишенькой на свежем воздухе отдыхать». Она говорила, а я смотрела на нее и видела перед собой хищницу, загоняющую жертву. Она уже делила шкуру неубитого медведя. Мою шкуру.
Однажды вечером, за три дня до зарплаты, произошел показательный случай. Я сидела в своей комнате и работала над срочным проектом. Дверь приоткрылась, и я услышала тихий разговор в коридоре. Говорил Игорь. «…да говорю тебе, все нормально. Она просто замоталась на работе, отчеты годовые. Нервная немного. Ни о чем она не догадывается, я же вижу. Расслабься, мам. Через три дня все будет как обычно. Проверим баланс, и я сразу переведу на тот счет, как договаривались». Я замерла, боясь дышать. Какой счет? О чем они договаривались? В груди закололо тысячами ледяных иголок. Значит, это не просто контроль. Это была продуманная схема. Они не просто «экономили для нас». Они что-то утаивали. Что-то забирали себе.
В тот вечер я почти не спала. Слова Игоря эхом отдавались в голове. Утром, собираясь на работу, я нарочно «забыла» телефон на тумбочке в спальне. Вернувшись через пять минут под предлогом, что забыла, я увидела, как Игорь поспешно кладет его на место. Экран был еще теплым. Он что-то проверял. Мои сообщения? Банковские приложения? Он поднял на меня виноватые глаза и выдавил улыбку. «Да вот, хотел посмотреть, не звонил ли тебе кто-то важный». Ложь. Густая, неприкрытая ложь. Я ничего не сказала. Просто взяла телефон и ушла. Шаг за шагом я шла к двери, чувствуя на спине его испуганный взгляд. Он начал что-то подозревать. Но было уже поздно. Машина была запущена. Оставалось дождаться столкновения. И оно обещало быть грандиозным.
Последний день перед зарплатой был самым мучительным. Вечером дома царила гнетущая тишина. Даже телевизор работал как-то приглушенно. Светлана Ивановна демонстративно перебирала квитанции за квартиру, тяжело вздыхая. Игорь сидел, уткнувшись в ноутбук, но я видела, что он не работает, а просто бессмысленно водит курсором по экрану. Они ждали. И я ждала. Мы все ждали завтрашнего утра.
Утро пятницы. День зарплаты. Я проснулась задолго до будильника. Сердце колотилось где-то в горле. В восемь ноль две на телефон пришло то самое СМС. «Зачисление заработной платы. Сумма…». Я никогда в жизни не видела столько нулей на своем личном счету. Пальцы похолодели. Это было чувство опьяняющей власти и панического страха одновременно. Мои деньги. Впервые за семь лет все мои деньги были только моими.
Я медленно собралась, одела Мишу, отвела его в сад. Каждое действие я совершала как в замедленной съемке. Возвращаться домой было страшно. Я знала, что меня ждет. Я могла бы уйти. Собрать вещи и просто исчезнуть. Но что-то внутри меня требовало этого финального разговора. Я заслужила право посмотреть им в глаза. Я заслужила этот финал.
Я открыла дверь своим ключом. Они уже ждали меня в гостиной. Не на диване, а стоя посреди комнаты, словно трибунал. Светлана Ивановна, скрестив руки на груди, лицо — каменная маска. И Игорь, чуть позади нее, бледный, с бегающими глазами. Воздух в комнате был настолько плотным, что его, казалось, можно было резать ножом.
— Аня, — начала свекровь без предисловий, ее голос был стальным. — Мы должны серьезно поговорить.
— Да, Аня, что происходит? — поддакнул Игорь, пытаясь изобразить на лице озабоченность. — Мама была сегодня у банкомата… она очень расстроена.
Я молча сняла пальто, повесила его в шкаф. Прошла в комнату и остановилась напротив них. Я не чувствовала страха. Только холодное, отстраненное любопытство.
— На карте пусто! — выкрикнула Светлана Ивановна, теряя самообладание. Ее лицо исказилось. — Ни копейки! Я обошла три банкомата! Денег нет! Я там чуть инфаркт не получила! Ты совсем рехнулась?
Вот она. Та самая фраза. Апогей их праведного гнева. Я посмотрела на ее побагровевшее лицо, на трясущиеся руки Игоря. И мне вдруг стало их жаль. Жалко их мелочности, их жадности, их глупости.
Я сделала вдох и спокойно, очень отчетливо произнесла:
— Да, Светлана Ивановна. Я сменила реквизиты. Зарплата теперь приходит на мою личную карту. Ту, о которой вы не знаете.
На их лицах гнев сменился недоумением, а затем — плохо скрываемым ужасом. Они не ожидали такого прямого ответа. Они ждали оправданий, извинений, лжи.
— Но… как… зачем? — пролепетал Игорь.
И тут я нанесла решающий удар. Я посмотрела прямо в глаза свекрови. В ее выцветшие, испуганные глаза.
— Я бы, наверное, ничего не стала менять, — мой голос звучал ровно, без единой дрожащей нотки. — Если бы случайно не услышала ваш с Игорем разговор о «другом счете». И знаете, мне стало так любопытно, что я провела небольшое расследование. Так вот, я знаю про тот самый счет в другом банке, Светлана Ивановна. Тот, куда вы переводили по тридцать тысяч с каждой моей зарплаты последние два года. Я бы и дальше молчала, если бы вы не отказались купить Мише ортопедическую обувь. Так что я просто поговорила с юристом и решила забрать свое. Все до копеечки.
Тишина. Мертвая, оглушающая тишина. Я увидела, как цвет уходит с их лиц. Сначала у Светланы Ивановны. Ее рот открылся в беззвучном крике, глаза закатились, и она медленно, как мешок с картошкой, начала оседать на пол, сползая по стене. Игорь смотрел то на меня, то на мать с выражением абсолютного ужаса. Он сделал шаг к ней, но его ноги подкосились. Он качнулся, закатил глаза и с глухим стуком рухнул на ковер рядом с ней.
Они оба грохнулись в обморок. Прямо у моих ног.
На секунду в комнате повисла сюрреалистическая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Я смотрела на два неподвижных тела на полу. Не было ни паники, ни злорадства. Только странная, оглушающая пустота. Я подошла, склонилась, проверила пульс. Сначала у нее, потом у него. Ровный. Дышат. Простой обморок от шока. Реакция организма на внезапную потерю контроля и страх разоблачения.
Я не бросилась вызывать скорую. Вместо этого я прошла на кухню, налила себе стакан воды и выпила его залпом. Руки слегка дрожали. Я села за стол и посмотрела в окно. Мир за ним жил своей жизнью: ехали машины, спешили по делам люди. А мой мир только что перевернулся.
Взгляд упал на портфель Игоря, небрежно брошенный у дивана. Он был не до конца застегнут, и из него торчал уголок какого-то документа. Что-то заставило меня подойти. Я оглянулась на распростертые тела — они не представляли угрозы. Я опустилась на колени и потянула за бумагу. Это был предварительный договор купли-продажи. На дачный участок в элитном поселке. Тот самый, о котором говорила свекровь. Я пробежала глазами по строчкам. Покупатель — Светлана Ивановна. Единолично. Сумма была внушительной. Дата внесения остатка и подписания основного договора — следующая неделя. Источник средств — личные сбережения.
Меня накрыло волной холодного, яростного озарения. Личные сбережения! Мои деньги! Те самые, которые они два года переводили на свой тайный счет. Они не просто откладывали «на будущее». Они строили свое будущее. Без меня. Они собирались купить на мои деньги дачу, оформить ее на свекровь, а я… я бы так и осталась дойной коровой, которой скармливают сказки про «общий дом у озера». Игорь был не просто маменькиным сынком. Он был ее сообщником. Полноправным участником аферы.
Эта бумажка в моих руках была неопровержимым доказательством. Я аккуратно сложила ее и убрала в карман. Теперь у меня было все. Я поднялась, взяла телефон и набрала номер скорой помощи. Голос мой был спокоен и тверд.
— Здравствуйте, — сказала я в трубку. — Двоим людям стало плохо. Да, в обмороке. Адрес…
Прошло два месяца. Я сижу в своей маленькой, но такой уютной съемной квартире на окраине города. Пахнет свежей краской и свободой. Миша бегает по комнате в своих новых, идеально сидящих на ноге ортопедических ботинках и смеется. Этот смех — лучшая музыка на свете. Я развелась с Игорем. Быстро и почти безболезненно. Договор купли-продажи, который я нашла, стал моим главным козырем. Увидев его у моего юриста, Игорь подписал все бумаги, не глядя, и согласился на все мои условия.
Светлана Ивановна после больницы уехала к своей сестре в другой город. Говорят, она сильно сдала. Игорь пытался мне звонить, писать сообщения, полные раскаяния и мольбы о прощении. Я не ответила ни разу. Я просто заблокировала его номер. Для меня этих людей больше не существовало. Они остались там, в прошлой жизни, в той квартире, где стены были пропитаны ложью.
Разбирая последнюю коробку со своими вещами, я наткнулась на нашу свадебную фотографию в рамке. Я и он. Молодые, улыбающиеся. Иллюзия счастья, застывшая на глянцевой бумаге. Раньше, глядя на это фото, я бы расплакалась. Сейчас я не почувствовала ничего. Ни боли, ни гнева. Только легкую брезгливость, как от вида чего-то чужого и неприятного. Я вынула фото из рамки, на секунду задержала на нем взгляд, а потом, не раздумывая, положила его на дно коробки с мусором, изображением вниз.
Сегодня я впервые за долгое время вышла на балкон своей новой квартиры поздно вечером. Передо мной раскинулся океан городских огней. Где-то там, в этом огромном городе, была моя прошлая жизнь, мой прошлый страх, мое прошлое унижение. Но теперь это все было далеко, за спиной. Впереди — неизвестность, трудности, новая жизнь, которую нужно строить с нуля. Но эта неизвестность не пугала. Она дарила надежду. Потому что теперь она была только моя.