Это был мой тридцатый день рождения. Юбилей. Я всегда думала, что в тридцать лет жизнь только-только начинается по-настоящему: ты уже не наивная девчонка, но еще полна сил и надежд. Я хотела, чтобы этот день был идеальным. И он почти таким и был. Мы сняли небольшое, но очень уютное кафе с белыми скатертями и живыми цветами на столах. Пришли мои самые близкие друзья, родители, сестра. И, конечно, мой муж Сергей со своей мамой, Тамарой Петровной.
Сергей кружил вокруг меня, дарил комплименты, нежно держал за руку. Его голубые глаза сияли, и я тонула в этой синеве, веря каждому его слову. Мы были женаты три года, и эти годы казались мне почти безоблачным счастьем. Почти. Единственной тучкой на нашем ясном небе была его мама. Тамара Петровна была женщиной из тех, что говорят гадости с самой милой улыбкой на свете. Ее комплименты всегда имели двойное дно, а забота больше походила на удушающий контроль.
— Мариночка, тридцать лет! — пропела она, вручая мне букет роз с шипами, которые тут же оцарапали мне палец. — А выглядишь совсем как девочка. Пока еще. Нужно беречь себя, доченька. Время-то летит, не щадит никого.
Я выдавила улыбку и поблагодарила. Пока еще. В этой короткой фразе вся она. Я чувствовала, как капелька крови выступает на пальце, но сделала вид, что не заметила. Не портить же себе праздник из-за такой мелочи.
Вечер шел своим чередом. Гости говорили теплые тосты, дарили подарки, смеялись. Играла тихая музыка, пахло ванилью от огромного торта и свежесваренным кофе. Я сидела во главе стола, рядом с Сергеем, и чувствовала себя королевой этого маленького мира. Мне казалось, что все тревоги и сомнения остались где-то далеко, за стенами этого теплого кафе. Я ошибалась. Они сидели прямо за моим столом.
В какой-то момент, когда ведущий объявил танцевальную паузу и все немного расслабились, я заметила движение сбоку. Тамара Петровна наклонилась к Сергею. Ее лицо было серьезным, улыбка исчезла без следа. Она прикрыла рот ладонью и что-то быстро зашептала ему на ухо. Музыка была достаточно громкой, но я сидела близко. Очень близко. И я отчетливо, как удар хлыста, услышала обрывки фраз, которые она произнесла ледяным тоном: «…пока все тут… отвлечены… съезди и поменяй замки в ее квартире!»
И самое страшное — последнее слово. Она сказала не «в нашей», а «в ее».
Мое сердце пропустило удар, а потом заколотилось так сильно, словно хотело вырваться из груди. Воздух застрял в горле. В ее квартире? Речь шла о моей однокомнатной квартире, которая досталась мне от бабушки. Моей крепости, моем запасном аэродроме, который я не стала продавать после свадьбы, несмотря на все уговоры свекрови. Мы жили в квартире Сергея, а мою сдавали, и деньги шли в семейный бюджет. Но Тамара Петровна всегда смотрела на эту квартиру с плохо скрываемой жадностью.
Я посмотрела на Сергея. Он слушал мать, не перебивая. Его лицо на секунду стало напряженным, но потом он коротко, почти незаметно кивнул. Один-единственный кивок, который перечеркнул все. Он поднял на меня глаза, и я увидела в них виноватую спешку.
— Мариша, солнышко, тут… мне по работе надо срочно отъехать, — он торопливо поцеловал меня в щеку, его губы были сухими и холодными. — Буквально на часик. Партнеры звонят, неотложное дело. Ты же не обидишься?
Он даже не дал мне ответить. Развернулся и быстрым шагом пошел к выходу, на ходу натягивая пальто. Я смотрела ему вслед, и мир вокруг меня начал медленно рассыпаться. Музыка, смех гостей, звон бокалов — все это стало далеким, нереальным фоном. А в центре всего этого была я, обманутая, преданная в свой собственный день рождения. Дверь за ним захлопнулась. Он исчез. И я осталась один на один с его матерью, которая снова надела свою маску добродушной женщины и с улыбкой смотрела, как подруга произносит в мою честь очередной тост.
Час. Он сказал, что вернется через час. Этот час показался мне вечностью. Первые десять минут я сидела в оцепенении, пытаясь убедить себя, что мне послышалось. Может, я неправильно поняла? Может, речь шла о чем-то другом? «Поменяй лампочки в коридоре»? Нет. Я отчетливо слышала слово «замки». И слово «ее».
Я посмотрела на Тамару Петровну. Она была само спокойствие. Она подливала гостям сок, смеялась над шутками моего отца, обсуждала с моей сестрой какой-то сериал. Она вела себя так, будто ничего не произошло. Слишком идеально. Эта неестественная беззаботность выдавала ее с головой. Она играла роль, и играла гениально.
В голове начали всплывать воспоминания, мелкие детали, которым я раньше не придавала значения. Вот Тамара Петровна «в шутку» говорит: «Ох, Мариночка, хорошо тебе, принцессе, с приданым. А нашему-то Сереже все самому пришлось зарабатывать». Вот она как бы невзначай спрашивает, где хранятся документы на мою квартиру. А вот Сергей, мой любимый Сережа, говорит мне: «Мам, ну перестань, у нас все общее». Общее? Тогда почему квартира до сих пор «ее»? Почему они решили лишить меня моего собственного угла именно сейчас, прикрываясь моим же праздником?
Прошло двадцать минут. Я достала телефон. Набрала номер Сергея. Длинные гудки. Он не брал. Потом сработал автоответчик. В груди похолодело еще сильнее. Я отправила сообщение: «Сережа, где ты? Я волнуюсь». Ответа не было.
Я попыталась улыбаться гостям, но улыбка получалась натянутой и жалкой. Моя лучшая подруга Лена, заметив мое состояние, подошла и тихо спросила:
— Марин, все в порядке? Ты какая-то бледная.
— Да, все хорошо, — соврала я. — Просто немного устала.
Что я могла ей сказать? Что мой муж прямо сейчас, в мой юбилей, поехал по приказу матери выкидывать меня из моей же квартиры? Это звучало как бред сумасшедшей.
Прошло сорок минут. Я больше не могла сидеть на месте. Я встала и подошла к свекрови, которая мило беседовала с моей тетей.
— Тамара Петровна, а вы не знаете, что за срочное дело у Сергея? Он не отвечает на звонки, — я старалась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.
Она посмотрела на меня своими светлыми, ничего не выражающими глазами.
— Ой, деточка, да кто ж его знает. Работа у него такая, нервная. Вечно какие-то авралы. Не переживай ты так, вернется твой сокол. Давай лучше тортик разрежем, а то гости заждались.
Она мастерски перевела тему, не дав мне возможности задать следующий вопрос. Она взяла меня под руку, и ее прикосновение было ледяным. Она повела меня к столу с тортом, на котором тридцать свечей уже начали оплывать. «Вернется твой сокол». Сокол, который полетел вырывать гнездо у своей же голубки. От этой мысли к горлу подкатила тошнота.
Я смотрела на часы на стене. Стрелка медленно ползла к отметке в шестьдесят минут. Пятьдесят минут. Пятьдесят пять. Каждый щелчок секундной стрелки отдавался у меня в висках. Я уже не сомневалась. План был прост и жесток. Они решили, что если поменять замки, пока я на празднике в окружении гостей, у меня не будет возможности что-то сделать. Я приеду домой, уткнусь в запертую дверь, и они поставят меня перед фактом. Возможно, даже вызовут полицию, если я начну возмущаться, и будут кричать, что я «неадекватная». Им нужно было, чтобы я была слабой, растерянной и униженной.
Но почему именно сейчас? Чем я им помешала? Неужели им было мало денег от сдачи? Или дело в самом факте, что у меня есть что-то свое, независимое от них? Ответ был очевиден. Им нужна была полная власть. А моя квартира была символом моей свободы.
И в этот момент, когда отчаяние почти накрыло меня с головой, во мне что-то щелкнуло. Ледяная ярость сменила панику. Я не буду плакать. Я не буду умолять. Они не увидят моих слез. Я дождусь его возвращения. И я посмотрю им обоим в глаза.
Прошел ровно час и пять минут. Дверь кафе распахнулась. На пороге стоял Сергей.
Все разговоры мгновенно стихли. На него обернулись абсолютно все. И было отчего. Он был не просто бледным, он был белее той самой скатерти, что лежала на нашем столе. Волосы растрепаны, на лбу выступила испарина. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Его глаза были огромными, полными ужаса и какого-то непонимания. Он смотрел не на меня. Его взгляд был прикован к одному-единственному человеку в этом зале — к его матери.
Тамара Петровна медленно поднялась со своего места. Ее лицо все еще пыталось держать маску спокойствия, но в глазах уже плескалась тревога.
— Ну что, сынок? — ее голос прозвучал слишком громко в наступившей тишине. — Все сделал, как я сказала?
Сергей сделал несколько шагов в зал, шатаясь. Он выглядел так, будто увидел привидение. Он остановился напротив ее стола, и все гости, как по команде, замерли, превратившись в зрителей этого страшного спектакля.
— Мама… — прохрипел он, и этот хрип был страшнее крика. Он сглотнул, пытаясь совладать с голосом. — Мама, там…
Он замолчал, переводя дыхание. Тамара Петровна нетерпеливо подалась вперед.
— Что там? Говори уже! Не тяни!
И тогда он произнес фразу, которая взорвала этот вечер, мою жизнь и ее коварный план.
— Мама, там… там живут люди. Другие. Сказали, что они новые хозяева. Сказали, квартира продана. Две недели назад.
В кафе повисла мертвая тишина. Я думаю, в этот момент было слышно, как муха бьется о стекло. Я спокойно сидела на своем месте, не двигаясь. Я просто смотрела на них. На лице Тамары Петровны медленно, как в замедленной съемке, проступало сначала недоумение, потом осознание, а затем — неприкрытая, звериная ярость. Ее лицо исказилось, милая маска слетела, обнажив хищный оскал.
— Как продана? — прошипела она, впиваясь ногтями в скатерть. Она повернулась ко мне, и ее глаза метали молнии. — Что ты наделала, дрянь?! Ты нас обманула!
Я медленно поднялась со своего места. Внутри меня было удивительно тихо и спокойно. Словно буря прошла, и наступил штиль.
— Я никого не обманывала, Тамара Петровна, — мой голос звучал ровно и холодно, я сама удивилась его силе. — Я просто распорядилась своим имуществом. Квартира была моя. И я ее продала. Деньги от продажи лежат на моем личном счете, который я открыла на прошлой неделе.
Сергей наконец перевел на меня свой безумный взгляд. В нем была растерянность ребенка, которого поймали на воровстве.
— Марина… как? Почему ты мне ничего не сказала? — пролепетал он. — Мы же… мы же семья.
И тут я поняла, что пришло время для второго акта.
— Семья? — я горько усмехнулась. — Семья не пытается выставить одного из ее членов на улицу в его же день рождения.
Тут он, видимо, вспомнил вторую часть их плана. Его лицо стало еще более жалким.
— Марина, подожди! Но… шкатулка! Мама сказала, там ее документы на дачу и… и ее сбережения. Мы просто хотели их забрать, чтобы не потерялись при… при нашем общем переезде туда. Мы думали, ты тоже переедешь…
Вот оно. Последний штрих к портрету предательства. Они хотели не просто выгнать меня. Они хотели меня обобрать до нитки.
— Шкатулка? — переспросила я, глядя ему прямо в глаза. — Ты имеешь в виду старинную деревянную шкатулку моей бабушки? Ту, в которой она хранила свои фамильные украшения? Не волнуйся, Сережа. Я ее забрала вместе со всеми остальными моими вещами в тот же день, как подписала документы о продаже. А ваших документов, если они там и были, я, к сожалению, не видела. Наверное, потерялись.
Лицо Тамары Петровны побагровело. Она открыла рот, чтобы что-то закричать, но из горла вырвался лишь какой-то сдавленный клекот. Она поняла, что проиграла. По всем фронтам. Она хотела устроить мне ловушку, но сама угодила в капкан, который я расставила, предчувствуя беду. Да, последние пару месяцев я жила как на иголках. Их намеки становились все более настойчивыми, и я решила действовать на опережение. Тайно продала квартиру, перевела деньги, собрала все ценное. Я готовилась. И их план лишь ускорил неизбежное.
Гости, мои друзья и родные, до этого молчавшие в шоке, начали приходить в себя. Моя сестра подошла и обняла меня за плечи. Отец поднялся, его лицо было суровым. Он сделал шаг в сторону Сергея и его матери. Атмосфера в зале накалилась до предела. Начался гул, кто-то возмущенно перешептывался, глядя на моих несостоявшихся родственников с презрением.
Я поняла, что этот спектакль пора заканчивать. Я взяла микрофон, который оставил на столе ведущий. Мои руки не дрожали.
— Дорогие друзья, родные, — начала я, и мой голос разнесся по залу. Все снова замолчали. — Спасибо всем, что пришли поздравить меня. Я думала, что сегодня начинается новый, счастливый год моей жизни. И знаете, я не ошиблась. Он действительно начинается. Только начинается он с прощания со старой жизнью.
Я повернулась к Сергею и Тамаре Петровне. Они стояли посреди зала, как два изваяния позора.
— И за это я хочу сказать вам отдельное спасибо. За самый ценный подарок на мой юбилей. За правду. Какой бы горькой она ни была.
Я положила микрофон на стол.
— Праздник окончен. По крайней мере, для некоторых из вас.
Я взяла свою сумочку, развернулась и пошла к выходу, не оборачиваясь. За спиной я слышала яростный вопль свекрови, растерянный лепет мужа и возмущенные голоса моих гостей. Но меня это уже не волновало. Я толкнула дверь и вышла на улицу, в прохладный вечерний воздух. Город шумел, светил огнями, жил своей обычной жизнью. Я сделала глубокий вдох. Впервые за долгое время я дышала полной грудью. Впереди была неизвестность, боль от предательства еще долго будет саднить в груди. Но там, впереди, была и новая жизнь. Моя собственная. И в ней больше не будет места для фальшивых улыбок, ядовитых слов и людей, которые готовы были украсть у меня все под прикрытием любви. Я была свободна.