Часть вторая: Под половицей
Закатное солнце окрасило реку в цвет старой крови. Алёна шла к мельнице медленно, будто каждый шаг давался ей через силу. В руках — холщовая сумка с припасами: три восковые свечи, которые принёс Матвей, речная соль, собранная на рассвете, серебряный нож с рукоятью из рябины и тот самый корень мандрагоры.
Мельница встретила её тишиной. Не той живой тишиной леса, где шуршат листья и перекликаются птицы, а мёртвой — плотной, как саван. Даже река под колесом текла беззвучно, будто кто-то украл у неё голос.
— Тётушка... — Матвей появился из-за угла. Лицо его было бледным, под глазами — тёмные круги. — Я не спал. Всю ночь слышал... будто кто-то ходит внутри. Но когда я заходил, там никого не было.
— Там кто-то есть, — спокойно ответила Алёна. — Просто не из тех, кого видят живые глаза.
Она вошла в мельницу. Внутри пахло мукой, старым деревом и чем-то ещё — горьким, как полынь, сладким, как гниющие яблоки. Запах незавершённой магии.
Алёна огляделась. Жернова застыли на полпути. На столе — недопитая кружка, покрытая пылью. На стене — крюк, на котором когда-то висела его рабочая рубаха. Всё осталось так, будто хозяин вышел на минуту и сейчас вернётся.
*Но он не вернётся. Никогда.*
— Третья половица от порога, — прошептала она и опустилась на колени.
Доски были старые, потемневшие от времени и влаги. Алёна провела ладонью по третьей — та оказалась теплее остальных. Теплее, чем должна быть мёртвая древесина.
Она достала серебряный нож и осторожно поддела доску. Та поддалась легко, будто ждала. Под ней чернела пустота, а в пустоте...
Алёна ахнула.
Шкатулка. Маленькая, из чёрного дерева, покрытая резьбой. Но резьба — не простая. Это были знаки. *Её* знаки. Те самые, что она рисовала на земле тридцать лет назад, когда выкапывала мандрагору. Круг защиты. Печать вечности. Руны связывания.
А рядом со шкатулкой — кукла. Тряпичная, грубо сшитая, но с такой любовью, что Алёна почувствовала, как сжимается сердце. Длинные нитяные волосы. Платье из лоскутка зелёной ткани — того самого, из её старого сарафана. И на шее куклы — крошечный мешочек.
Дрожащими пальцами Алёна развязала мешочек. Внутри — щепотка высохшей травы и что-то ещё. Она высыпала содержимое на ладонь и застыла.
Семя мандрагоры. И прядь седых волос.
— Господи... — выдохнула она. — Что ты сделал, Михаил?
*Михаил.* Впервые за тридцать лет она произнесла его имя вслух.
Теперь всё складывалось. Жертвенная магия — самая опасная, самая запретная. Ведьмы использовали её только в крайнем случае, когда другого пути не было. Принцип был прост и страшен: отдаёшь частичку себя — волосы, кровь, годы жизни — чтобы создать связь, которую не разорвать даже смертью.
Он сделал куклу по её образу. Вложил в неё семя мандрагоры — растения памяти и вечной любви. Добавил свои волосы — связь. И запечатал всё это знаками, которые подсмотрел у неё когда-то, не понимая их истинной силы.
*Он пытался удержать её. Даже после того, как они расстались.*
— Тётушка, что там? — голос Матвея вернул её в настоящее.
— Проклятие, — тихо сказала Алёна. — Проклятие любви.
Она взяла шкатулку. Открыла. Внутри лежали письма — десятки писем, исписанных его неровным почерком. Все — нераспечатанные. Все — адресованные ей. Он писал ей тридцать лет и никогда не отправлял.
Алёна развернула первое письмо. Чернила выцвели, но слова всё ещё можно было разобрать:
*«Алёна, прошёл месяц с того дня, как ты ушла. Отец сказал, что связь с ведьмой — это грех. Священник пригрозил не отпевать меня, если я не порву с тобой. Деревня... деревня шепчется. Говорят, ты навела порчу на урожай. Говорят, что твои вороны высматривают детей. Это ложь. Я знаю, что ложь. Но я струсил. Прости меня. Я слабак и трус, но я люблю тебя. Буду любить, пока не умру, и после смерти тоже».*
Руки Алёны задрожали. Она взяла второе письмо, третье, десятое. Все одинаковые — слова любви, мольбы о прощении, обещания, которым не суждено было сбыться.
А в последнем письме, датированном неделей до его смерти, было лишь одно предложение:
*«Я всё исправлю. Обещаю».*
— Вот дурак, — прошептала Алёна, и слёзы, которые она не проливала тридцать лет, покатились по её щекам. — Вот старый, упрямый дурак.
Она поднялась, держа куклу и шкатулку. Теперь всё было ясно. Михаил создал магический якорь. Привязал свою душу к этому месту, к этой кукле, к памяти о ней. Он думал, что так сохранит любовь. Не понимал, что превратил мельницу в ловушку — для себя, для реки, для всего живого вокруг.
Душа его не могла уйти. Она была прикована к половице, как цепью.
— Что теперь? — спросил Матвей. Голос его прозвучал испуганно.
Алёна обернулась. В её глазах полыхнул зелёный огонь — древний, дикий, беспощадный.
— Теперь я делаю то, что должна была сделать тридцать лет назад. Заканчиваю эту историю.
Она расставила свечи по кругу — три на полу, на том самом месте, где лежала половица. Насыпала между ними дорожку из соли — для очищения. Положила в центр круга куклу и корень мандрагоры.
— Мандрагора хранит память, — сказала она, больше себе, чем Матвею. — Но она же может её и освободить. Корень растёт вниз, к земле, к царству мёртвых. Он — мост между мирами. Если я сожгу куклу вместе с корнем и прочту слова развязывания, душа Михаила освободится.
— А если не сожжёте?
— Тогда мельница будет стоять мёртвой, пока не рухнет. Река умолкнет навсегда. А его душа будет вечно блуждать здесь, в ловушке собственной любви.
Алёна достала нож. Порезала ладонь — три капли крови упали на куклу. Кровь ведьмы. Кровь той, к кому была обращена магия.
— *Корень-память, корень-боль,* — начала она нараспев. — *Развяжи, что связал он. Отпусти того, кто звал. Пусть душа найдёт покой. Пусть любовь уйдёт в покой. Что было — тому не быть. Что связали — развязать. Силой крови, силой слёз, силой трав и лунных грёз — развяжись!*
Она поднесла свечу к кукле. Та вспыхнула — и пламя было не красным, а синим, как лунный свет. Корень мандрагоры задымился, и в дыму появился силуэт.
Высокий мужчина. Широкие плечи. Глаза цвета речной воды.
*Михаил.*
— Алёна... — его голос был как эхо из колодца. — Ты пришла.
— Я пришла, — ответила она. — Чтобы отпустить тебя, упрямый старый дурак.
Он улыбнулся — той самой улыбкой, которую она помнила.
— Прости меня. Я был трусом.
— Знаю.
— Но я любил тебя. Каждый день. Каждый час.
— Знаю.
Она шагнула ближе. Протянула руку — и её пальцы прошли сквозь его ладонь, как сквозь туман.
— Иди, — прошептала она. — Иди, Михаил. Твоё время истекло. Там, за рекой, тебя ждут. Твои предки. Твой покой.
— А ты?
— Я доживу свой срок. И когда придёт моё время, может, встретимся. Может, нет. Но здесь тебе больше нельзя оставаться.
Он кивнул. Силуэт его стал таять, растворяться в дыму.
— Люби... — последнее слово растаяло в воздухе.
Пламя погасло. Кукла превратилась в пепел. Корень мандрагоры рассыпался в прах.
И вдруг — мельничное колесо скрипнуло. Медленно, неуверенно, но повернулось. Река зажурчала — сначала тихо, потом громче, громче, заполняя мельницу своей древней песней.
Алёна опустилась на пол. Слёзы текли по её лицу, но на душе было... легко. Впервые за тридцать лет — легко.
— Тётушка? — Матвей робко прикоснулся к её плечу. — Вы плачете?
— Прощаюсь, — ответила она. — Просто прощаюсь.
Она поднялась, собрала остатки свечей и соли. Шкатулку с письмами взяла с собой. Их она сожжёт дома, на рассвете, под плач мандрагоры — той, что растёт на её огороде.
Выходя из мельницы, она обернулась. На миг — только на миг — ей показалось, что у порога стоит высокая фигура и машет ей рукой.
*Прощай, Михаил.*
*Прощай, любовь моя.*
*Прощай.*
---
*Дорогие мои подписчики! Спасибо вам огромное за каждый лайк, каждый репост, каждый комментарий. Ваша поддержка — это та самая магия, что даёт силы продолжать писать эти истории. Вы — моя сила, моя связь с этим миром. Благодарю вас от всего сердца. Оставайтесь со мной — впереди ещё много тайн...*
*
