Все началось не с грохота или крика, а с ледяного шока, пронзившего меня до самого сердца. Я спала, укутавшись в теплое одеяло, и видела сон о море — соленом ветре и криках чаек. А потом на меня обрушился ледяной водопад. Я подскочила на кровати, мокрая, дрожащая, не в силах даже закричать. В глазах стояла пелена воды и сна. Когда я смогла проморгаться, я увидела его. Мой муж, Олег, стоял у кровати с пустым пластиковым ведром в руках. На его лице не было ни капли раскаяния, только холодное, деловитое раздражение.
— Шесть утра, — произнес он так, будто констатировал очевидный факт. — Мать через час приедет на завтрак. Где блины?
Блины? Мать? В шесть утра? В голове не укладывалось. Я судорожно сглотнула, пытаясь согреться под мокрой ночной рубашкой, которая липла к телу. Холод пробирал до костей.
— Олег, ты что творишь? — мой голос прозвучал слабо и жалобно. — Какой завтрак?
— Обычный, — он швырнул ведро в угол комнаты, и оно с грохотом ударилось о стену. — Я вчера предупреждал, что мама заедет. Она любит твои блины. Так что вставай, не разлеживайся. И убери тут, — он брезгливо кивнул на мокрую постель.
Он развернулся и вышел из спальни, даже не посмотрев на меня. Я осталась сидеть на промокшем до нитки матрасе, обхватив себя руками. Комнату наполнял затхлый запах сырости и утренней прохлады из приоткрытого окна. По щекам текли слезы, смешиваясь с холодной водой. Он предупреждал? Я не помню. Вчера вечером он пришел поздно, буркнул что-то про усталость и лег спать на самый край кровати, отвернувшись к стене. Я пыталась его обнять, но он лишь раздраженно дернул плечом. И я не стала настаивать. В последнее время я часто не настаивала.
А потом меня пронзила еще одна мысль, острая и горькая, как осколок стекла. Сегодня двадцатое октября. Мой день рождения. Мне исполнилось тридцать лет. Тридцать. Та самая дата, которую я ждала с каким-то глупым, детским трепетом. Мне казалось, в этот день должно случиться что-то волшебное. Я намекала Олегу уже месяц, говорила, как хочу провести этот день вдвоем, может, уехать за город или просто сходить в наш любимый ресторанчик. Он кивал, улыбался рассеянно и говорил: «Конечно, милая, конечно». И вот оно, мое волшебное утро. Ведро ледяной воды и требование напечь блинов для свекрови.
Я сидела так минут пять, может, десять. Время остановилось. Тело перестало дрожать, сменившись каким-то тупым онемением. Я посмотрела на свое отражение в темном экране выключенного телевизора. Мокрая, растрепанная женщина с пустыми глазами. Не такой я представляла себя в тридцать лет. Я встала. Ноги были ватными. Сняла мокрую ночную рубашку, вытерлась полотенцем, натянула старый махровый халат. Постель была безнадежно испорчена. Я стянула с нее мокрое белье, скомкала и бросила на пол. Завтрак для мамы. Хорошо. Будет ей завтрак.
На кухне царил привычный утренний беспорядок, оставленный Олегом. Кружка с недопитым вчерашним чаем, крошки на столе, открытая пачка печенья. Он всегда оставлял за собой этот мелкий, но такой раздражающий хаос, будто говоря: «А для чего у меня жена?». Раньше я убирала за ним с легкой улыбкой, думала, что в этом и есть часть семейной заботы. Но сегодня каждая крошка на столе казалась мне личным оскорблением. Я молча убрала все, протерла стол и достала миску для теста.
Руки немного подрагивали, когда я разбивала яйца. Яйца, сахар, щепотка соли. Все на автомате. Я пекла эти блины сотни раз. Тамара Ивановна, моя свекровь, действительно их обожала. Она женщина властная, строгая, и заслужить ее похвалу было для меня маленькой победой. Раньше. Сейчас я просто механически смешивала ингредиенты, глядя в одну точку. Почему он так со мной? Что я сделала не так? Мысли крутились в голове, как назойливые мухи. Я вспоминала последние месяцы. Его постоянные задержки на работе. Его телефон, который он теперь всегда носил с собой, даже в ванную. Его отстраненность, его холодность в постели. Я списывала все на стресс, на новый сложный проект, о котором он туманно упоминал. Убеждала себя, что нужно быть понимающей, терпеливой женой. Наверное, я просто недостаточно стараюсь. Нужно больше заботиться о нем, больше радовать.
Сковорода зашипела, когда я вылила на нее первую порцию теста. По кухне поплыл сладкий, ванильный аромат. Запах уюта. Запах дома. Но уюта я не чувствовала. Только холод, который поселился внутри с того самого момента, как ледяная вода коснулась моей кожи. Я переворачивала блины один за другим, складывая их в аккуратную стопку. Румяные, кружевные, идеальные. Как и вся моя жизнь со стороны. Идеальная жена, идеальный дом, идеальные блины. А за этим фасадом — пустота и лед.
В кухню вошел Олег. Он уже был одет в свежую рубашку и брюки. От него пахло дорогим парфюмом, тем самым, который я подарила ему на годовщину. Он окинул взглядом стол, на котором уже высилась горка блинов, и удовлетворенно кивнул.
— Вот, можешь же, когда захочешь. Мама будет довольна.
Он не спросил, как я себя чувствую. Не извинился. Он просто взял блин с тарелки, свернул его в трубочку и съел, стоя рядом.
— Вкусно, — констатировал он с набитым ртом. — Только сметану не забудь поставить. И варенье. Малиновое.
А мне бы хотелось услышать «С днем рождения, любимая». Или просто «прости». Но я молчала. Я просто кивнула и полезла в холодильник за сметаной. Когда я доставала банку, мой взгляд случайно упал на его пиджак, небрежно брошенный на стул вчера вечером. Из бокового кармана торчал уголок чека. Обычно я никогда не лезу в его вещи, это наше негласное правило. Но сегодня… сегодня все правила рухнули в шесть утра вместе с ледяной водой. Рука сама собой потянулась. Сердце заколотилось. Я быстро вытащила чек и развернула его.
Ювелирный магазин «Диадема». Вчерашняя дата. Золотой браслет с гравировкой. Цена была такой, что у меня перехватило дыхание. Это больше его месячной зарплаты. Подарок? Мне? На день рождения? Может, он все-таки не забыл? Может, это был такой дурацкий, жестокий розыгрыш, а потом он вручит мне этот браслет и все наладится? Надежда, глупая, наивная надежда, на секунду вспыхнула во мне. Я быстро сунула чек обратно, стараясь, чтобы он лежал точно так же.
Олег закончил свой блин и посмотрел на часы.
— Так, мать будет через пятнадцать минут. Я пока мусор вынесу и за газетой спущусь. Приведи себя в порядок, не встречай ее в этом халате.
Он схватил мусорный пакет, стоявший у двери, и вышел из квартиры. Я слышала, как хлопнула входная дверь. Приведи себя в порядок. Я посмотрела на себя. Старый, застиранный халат, растрепанные влажные волосы, бледное лицо. А ведь я когда-то так любила наряжаться. Олег всегда говорил, что я у него самая красивая. Когда он перестал это говорить? Я не помню.
Я подошла к его пиджаку. Еще раз. Проверить карманы. Какая-то иррациональная сила толкала меня. Не надо, Аня, не надо. Ты делаешь себе только больнее. Но я уже не могла остановиться. В другом кармане я нащупала что-то твердое. Это был не телефон. Я вытащила его. Это был второй телефон. Маленький, старенький, кнопочный. Не его новенький смартфон. Я замерла. Зачем ему второй телефон? Я нажала кнопку включения. Экран засветился. Пароля не было. Я открыла сообщения. Их было много. Все от одного абонента — «Зайка».
Я начала читать с последнего. «Милый, жду не дождусь нашего утра! Твоя мамаша уедет, и мы наконец-то отпразднуем в НАШЕЙ квартире. Я уже купила шампанское и клубнику. Ненавижу эту твою Аню, которая занимает мое место. Скорей бы ты уже выставил ее».
Следующее сообщение: «Твой план гениален. Устроить прощальный завтрак с мамой, а потом сказать женушке «прощай». Так благородно. Ты лучший».
Еще одно: «Браслет просто чудо! Я плакала от счастья! Не могу поверить, что мы скоро будем вместе навсегда. Уже считаю минуты».
Мир рухнул. Окончательно. Он не просто треснул, он рассыпался на миллионы мелких осколков. Так вот для кого браслет. Вот что за «проект на работе». Вот почему он спал на краю кровати. Наша квартира? Он собирался выставить меня после завтрака? В мой день рождения? Холодная вода утром была не просто жестокостью. Это было унижение. Последний плевок в лицо перед тем, как выбросить меня из своей жизни, как ненужную вещь.
В ушах звенело. Я положила телефон обратно в карман пиджака. Руки действовали сами по себе, а голова была абсолютно пустой. Только одна мысль пульсировала в висках. Благородно. Это слово из сообщения впилось в мозг. Он считал это благородным.
Я посмотрела на стол. Стопка идеальных блинов. Сметана. Малиновое варенье. Все, как он просил. Все для мамы.
Внезапно в моей голове родилась идея. Дикая, безумная, но такая правильная. Я больше не чувствовала себя жертвой. Я больше не хотела плакать. Я почувствовала ярость. Холодную, звенящую ярость.
Я быстро подошла к входной двери. Посмотрела в глазок. Никого. Я знала, что Олег любит покурить на лестнице после того, как выбросит мусор. Это его маленький ритуал. Он никогда не берет с собой ключи, ведь «я же на пять минут». Я повернула защелку на верхнем замке. Потом на нижнем. Громкие, отчетливые щелчки прозвучали в тишине квартиры как выстрелы. Я заперла дверь изнутри.
А потом просто стояла и ждала. Я не знала, чего именно я жду. Но я знала, что больше не открою эту дверь. Не ему.
Я вернулась на кухню и села за стол. Смотрела на блины. Они уже остывали. Мне было все равно. Я слышала, как лифт остановился на нашем этаже. Шаги. Потом в дверь тихонько постучали. Это не Олег. Он бы начал дергать ручку. Я затаила дыхание.
А потом раздался требовательный звонок в дверь. Один, второй, третий. Я не двигалась. Я просто сидела и смотрела на остывающие блины.
Вдруг я услышала дерганье дверной ручки, а затем приглушенный голос Олега снаружи:
— Аня, открой! Ты что, заперлась? Это не смешно!
Я молчала.
— Аня! Я сказал, открой дверь! Мама сейчас придет! Что за цирк ты устроила?
Его голос становился злее с каждой секундой. Он начал барабанить по двери кулаками. Сильно, отчаянно.
— Ты пожалеешь об этом! Открывай немедленно!
И в этот момент, сквозь грохот его ударов, я услышала другой голос. Спокойный, немного удивленный, доносящийся с лестничной клетки. Голос Тамары Ивановны.
— Олежек? Сынок, ты что тут делаешь?
Наступила тишина. Олег перестал стучать.
А потом голос свекрови прозвучал снова, громче и с нотками неподдельного ужаса.
— И почему ты в одних трусах?!
Пауза. Драматическая, оглушительная пауза. Я встала, подошла к двери и медленно, беззвучно повернула ключ в верхнем замке. Потом в нижнем. Я распахнула дверь.
На площадке стояла Тамара Ивановна с сумкой в руках, ее лицо выражало полную растерянность. А перед ней стоял мой муж. Ее сын. В одной мятой рубашке и семейных трусах в дурацкую клеточку. Босой. С мусорным пакетом в одной руке. Он застыл с поднятым кулаком, которым только что колотил в дверь. Увидев меня, он побледнел, потом покраснел. Это было жалкое зрелище.
Я облокотилась о дверной косяк и с самой милой улыбкой, на которую была способна, произнесла:
— Доброе утро, Тамара Ивановна. А мы вас уже заждались. Блины готовы, проходите.
Свекровь переводила взгляд с меня на своего полуголого сына и обратно. Она ничего не понимала. Олег попытался проскользнуть мимо нее в квартиру, но я выставила руку, преграждая ему путь.
— Нет, — сказала я тихо, но твердо. — Ты сюда больше не войдешь.
— Ты с ума сошла? — прошипел он, пытаясь оттолкнуть мою руку.
— Аня, Олег, что здесь происходит? — вмешалась Тамара Ивановна. — Сынок, оденься, люди же увидят!
Она попыталась прикрыть его своей сумкой. Я горько усмехнулась. Материнский инстинкт. Даже сейчас она пыталась его защитить.
— Тамара Ивановна, ваш сын просто вышел вынести мусор. А я решила, что с него хватит. Сегодня мой день рождения, вы знали? — я посмотрела ей прямо в глаза.
Она растерянно заморгала.
— День рождения? А… да, конечно, Анечка, я… поздра…
— А ваш сын поздравил меня ведром холодной воды и приказом печь для вас блины, — я не дала ей договорить. — А еще он собирался меня сегодня выставить из квартиры. Из нашей квартиры, как он сказал своей любовнице. После вашего завтрака. Очень благородно, правда?
Я смотрела на Олега. Он стоял, опустив голову. Ему нечего было сказать.
И тут Тамара Ивановна сделала то, чего я никак не ожидала. Она обошла сына, вошла в квартиру и внимательно посмотрела на меня. Ее суровое лицо смягчилось.
— Где его пиджак? — спросила она так же тихо.
Я молча кивнула на стул в коридоре. Она подошла, вытащила из кармана тот самый кнопочный телефон и принялась читать сообщения. С каждой секундой ее лицо становилось все мрачнее. Когда она дочитала, она подняла на меня глаза, и в них не было ни злости, ни осуждения. Только боль и… стыд.
— Аня, — начала она, но я ее перебила.
— А теперь самое интересное, — сказала я, и мой голос звенел от новообретенной силы. Я вошла в спальню. Олег по-прежнему топтался на пороге, не решаясь войти. Свекровь пошла за мной. Я открыла дверцу шкафа. И мы обе уставились на то, чего я раньше не заметила. На полке, где обычно лежали наши общие полотенца, стоял собранный чемодан. Его чемодан. Рядом лежала папка с документами. Он действительно собирался уйти. Сегодня.
Но это был не главный сюрприз. Тамара Ивановна подошла ближе, открыла папку и вытащила бумаги.
— Это что такое? — прошептала она, показывая мне документ.
Это был договор купли-продажи. На нашу квартиру. Проданную три недели назад. Покупателем значилась женщина с той же фамилией, что и в телефоне у «Зайки». Видимо, ее мать. Деньги уже были переведены на счет, который мне был незнаком.
Он продал квартиру. Нашу квартиру. Ту, что досталась мне от бабушки.
Меня качнуло. Он не просто изменял мне. Он не просто хотел меня бросить. Он обокрал меня. Лишил единственного дома, который у меня был.
Тамара Ивановна повернулась к дверям, где все еще мялся ее сын. Ее лицо стало каменным. Таким я его никогда не видела.
— Ты что наделал, идиот? — ее голос был тихим, но в нем было столько презрения, что Олег вздрогнул. — Ты продал ее квартиру? Ты лишил ее дома?
Он наконец поднял глаза, и в них был страх. Не передо мной. Перед матерью.
— Мам, я все объясню… Она бы все равно половину отсудила при разводе, а так…
— Так ты решил ее обокрасть? — закричала она. — Я тебя так воспитывала?! Чтобы ты женщин унижал и обворовывал?! Вон отсюда!
Она схватила его чемодан, вышвырнула на лестничную клетку, следом полетел пиджак и папка с документами. Олег отшатнулся.
— Вон! Чтобы я тебя больше не видела! У меня нет сына!
Она захлопнула дверь прямо перед его носом и повернула ключи. Потом она тяжело опустилась на стул в коридоре и закрыла лицо руками. Я стояла посреди спальни и смотрела на пустой шкаф. Я ничего не чувствовала. Ни боли, ни гнева. Только оглушительную, звенящую пустоту. Этот день, начавшийся с ледяного унижения, вскрыл такую бездну лжи и предательства, что мой мозг отказывался все это обрабатывать.
Мы сидели в тишине несколько минут. Она — в коридоре, я — на краю кровати, которую он осквернил. Потом Тамара Ивановна встала, подошла ко мне и села рядом. Она взяла мою руку в свои. Ее ладони были теплыми.
— Прости меня, Аня. Прости, что вырастила такого… урода.
Я посмотрела на нее. На ее уставшее, постаревшее за десять минут лицо. И впервые за все годы нашего знакомства я увидела в ней не властную свекровь, а просто несчастную женщину, которой стыдно за своего ребенка.
— Я помогу тебе, — сказала она твердо. — Этот договор мы аннулируем. Это мошенничество. У меня есть хороший юрист. Мы вернем тебе квартиру. И мы заставим его за все заплатить. За каждый твой день рождения, который он испортил.
Я не ответила. Я просто кивнула. А потом я встала, пошла на кухню, взяла тарелку с остывшими, никому не нужными блинами и выбросила их в мусорное ведро. Туда же, куда я мысленно выбросила десять лет своей жизни. Солнце уже поднялось высоко. Его лучи заливали кухню ярким светом. Я открыла окно настежь. В квартиру ворвался свежий, прохладный октябрьский воздух. И мне впервые за долгое время стало легко дышать. Это был мой день рождения. И это был первый день моей новой жизни. Подарок, который я сделала себе сама.