У входа в библиотеку стоял бывший муж Марии. На этот раз Виктор не был один. Рядом с ним, вытянувшись в статной, почти царственной позе, стояла пожилая, ухоженная женщина в бежевом элегантном пальто. Ее лицо было вылеплено из показной доброты и почти фанатичной уверенности в своей правоте. Мария узнала ее мгновенно, и это узнавание отозвалось внутри ледяным уколом, — Инна Георгиевна, мать Виктора. Та, что на протяжении всех лет брака смотрела на нее поверх очков, беззвучно повторяя мантру: «Она недостаточно хороша для моего сына».
Увидев их вместе, Мария почувствовала, как по ее спине пробегают ледяные мурашки. Луна, шедшая рядом, издала тихое, низкое ворчание, больше похожее на отдаленный раскат грома. Ее взгляд, сузившийся до двух щелочек, был прикован к новой фигуре, сканируя, оценивая уровень и природу угрозы.
— Машенька, родная! — первой начала Инна Георгиевна, распахивая объятия с таким театральным радушием, будто они были героями мелодраматической сцены из старого фильма. — Как же я по тебе скучала!
Мария инстинктивно отступила на шаг, создав невидимый, но непреодолимый барьер между собой и этой ложной лаской. Она перевела взгляд на Виктора. На его лице играла улыбка просящего прощения мальчика, но в глазах, холодных, как два осколка льда, читался лишь расчет. Он привел тяжелую артиллерию, вытащил из загашников свое самое мощное оружие, социальное давление и материнский авторитет.
— Инна Георгиевна, — сухо поздоровалась Мария. — Что привело вас?
— Как что? — женщина сделала удивленное, даже немного оскорбленное лицо, искусно поднимая брови. — Мы же семья! Ну, почти. Я не могла оставаться в стороне, зная, как Витя страдает. Как он сожалеет о своей ошибке.
— Мама, не надо, — с поддельным, хорошо отрепетированным смущением сказал Виктор, опуская голову. — Я сам во всем виноват.
— Молчи, сынок, — отрезала Инна Георгиевна, не сводя с Марии цепкого взгляда. — Мария, ты должна его понять. Мужчины — они как дети. Иногда ошибаются. Но он осознал все! Он готов на все, чтобы вернуть тебя. Мы оба готовы. Ты ведь не хочешь разрушить нашу семью? Ты же добрая девочка.
Мария слушала этот отточенный годами дуэт и чувствовала, как старые, вживленные в ее психику за годы брака кнопки: «вина», «долг», «быть удобной»; начинали нажиматься одна за другой.
«Добрая девочка».
«Семья».
«Он страдает».
Фразы, как отравленные дротики, находили свою цель.
Но затем ее взгляд упал на Луну. Кошка сидела с видом полнейшего невозмутимого спокойствия, вылизывая переднюю лапу, но Мария ощущала исходящее от нее четкое, ясное послание: «Не верь. Это ловушка. Они просто играют свои роли».
Она вспомнила уроки Валентины Сергеевны:
«Вампиры, Пожинатели питаются не только чистой энергией таланта. Они черпают силы из низковибрационных эмоций: вины, сомнений, жалости, чувства обязанности. Их оружие = твои слабости».
Мария выпрямила спину, расправила плечи. Она не стала спорить, оправдываться или вступать в полемику. Просто констатировала факт, глядя прямо на бывшего мужа, видя насквозь его жалкий спектакль.
— Ты не сожалеешь, Виктор. Ты голоден. И ты привёл свою мать, чтобы она помогла тебе добыть обед. Но я больше не твоя еда.
Инна Георгиевна ахнула, театрально прижимая кожаную перчатку к груди. Её движения были отточены до мелочей, будто она репетировала эту сцену сотни раз.
— Что за ужасные слова! Витя, ты слышишь, как она с тобой разговаривает? Что с тобой случилось, Мария? Раньше ты была такой милой…
В её тоне смешались укор и наигранное недоумение, но Маша видела истинную суть, хищную настороженность, готовность вонзить когти в любую секунду, прояви она слабость.
— Раньше я была удобной, — холодно парировала она, отчеканивая каждое слово. — Сейчас нет. Разговор окончен.
Она сделала шаг к входу в здание, но Инна Георгиевна, словно разъярённая наседка, перегородила ей дорогу. Её лицо исказила маска праведного гнева, губы сжались в тонкую линию, а глаза вспыхнули холодным огнём.
— Я не позволю тебе так относиться к моему сыну! Ты обязана выслушать! Он из‑за тебя чуть ли не с ума сходит! Я видела, как он плачет!
Слова ударили, словно хлыст, но Мария даже не вздрогнула. Она знала цену этим слезам, фальшивым, как бусы из подземного перехода.
В этот момент с тихим скрипом открылась массивная дверь библиотеки. На пороге появилась Валентина Сергеевна. Её фигура казалась незыблемой скалой посреди бушующего моря лжи. Она опиралась на резную трость, но в этой опоре не было слабости, лишь достоинство.
Взгляд Валентины Сергеевны медленно скользнул по Виктору и его матери. В её глазах читалось не осуждение, а холодное, бесстрастное знание, словно она разбирала их на атомы, видя каждую трещину и изъян.
— А, — произнесла она ледяным тоном, в котором не было ни капли тепла. — Пожинатель и его… вербовщица. Инна Георгиевна, сколько лет прошло? А вы всё ещё используете одни и те же приёмы? «Семья», «долг», «вина». Скучно.
Инна Георгиевна резко побледнела.
Её уверенность на мгновение дала трещину, маска праведности сошла с лица, обнажив растерянность. Она явно не ожидала встретить здесь столь осведомлённого и неуязвимого для её тактики противника.
— Я не знаю, о чём вы… — начала она, но голос дрогнул, выдавая ложь.
— О, знаете, — перебила Валентина Сергеевна, делая шаг вперёд. Её трость стукнула о каменную плиту. — И я знаю намного больше. Например, о том, как вы «утешали» трёх предыдущих невесток вашего сыночка, пока он не выкачал из них все соки до капли и не бросил. Но на этот раз ваша добыча ускользает.
Её слова повисли в воздухе, Виктор попятился, его лицо исказилось. Он привык охотиться на слабых, но столкнулся с силой, которую не мог ни сломить, ни обмануть.
Валентина Сергеевна повернулась к Марии. Её взгляд на мгновение смягчился, наполнившись теплом и одобрением.
— Иди, деточка. Ты всё сказала, что должна была сказать. А с этими… особами, — она с нескрываемым презрением окинула взглядом Виктора и его мать, — я сама поговорю.
Мария, не говоря больше ни слова, гордо подняла голову и прошла в прохладный полумрак коридора, чувствуя, как с каждым шагом становится легче дышать.
За ней, пятясь и не спуская с «гостей» настороженного взгляда, последовала Луна. Её шерсть слегка вздыбилась, кошка была готова защищать свою хозяйку до конца.
Дверь библиотеки тихо закрылась за ними, отрезая мир лжи и манипуляций.
Мария не слышала, что говорила Валентина Сергеевна тем двум за дверью. Но через несколько минут та вошла в библиотеку, громко хмыкнув:
— Ушли. В последний момент благоверная мамаша сказала, что подадут на тебя в суд за моральный ущерб. Стандартная тактика, когда другие рычаги не срабатывают. Ничего, пусть попробуют. У нас есть кое-какие досье и похуже судебных исков.
Мария стояла у большого окна в читальном зале и смотрела на пустующую улицу. Ее руки мелко дрожали, выдавая пережитый штурм, но внутри бушевала не ярость и не страх, а спокойствие. Она только что выиграла еще одну, возможно, самую сложную битву. Не магией, не светом, а силой собственного духа и трезвостью ума. Она посмотрела на темный, холодный амулет на своей груди и тихо улыбнулась.
Он работал.
Он помог ей сохранить внутренний стержень и не поддаться на манипуляции.
— Спасибо, — сказала она Валентине Сергеевне.
— Пустяки, деточка. Главное, ты сама справилась. Ты больше не веришь в их сказки. А без этой веры они просто жалкие, бездарные актеры в плохой пьесе.
Луна прыгнула на широкий подоконник и уставилась на улицу, будто провожая незваных гостей. Её хвост нервно и отрывисто подергивался. Казалось, она говорила: «Они отступили. Но это лишь передышка. Голод заставит их искать другой способ, другую лазейку».