Новое утро зарождающегося дня, полусонного дня. Мир, лишенный дрыхнущего в своих каморках человечества, дивно одухотворен. Всё в нём словно охвачено единым дыханием, диктуемым еле заметным весенним ветерком. «Охх» - вдохнул он и помчались шелестящие веточки деревьев в одну сторону, «Фууу» - выдохнул и двинулись назад, также нервно и пугливо трепеща в темноте. Я запуталась в кроне молоденького дуба и отдалась воле ветра, воле этого вселенского дыхания, шевелящего пространство.
В свете желтого фонаря мир кажется уютным и домашним, я словно под абажуром ношусь взад-вперёд - беспечная и беззаботная, освобожденная от всех мыслей и переживаний. Только вдох-выдох, только «охх» и «фуу» звучат во мне и ощущение ликования и легкости потихоньку охватывает всё моё существо.
Внезапно я опрокинулась в детство, в качели, подвешенные к винограднику, я вижу улыбающееся лицо папы, хитрый прищур его глаз, Он подхватывает меня на руки, я буквально влетаю в его объятия, в колючую щетину пропахшего табаком поцелуя...
Я почти не помню отца, в памяти всплывают лишь фрагменты, сверкающие и мельтешащие перед глазами, как разноцветные камушки в калейдоскопе. Его присутствие ощущалось, но почти не осознавалось. Вот я и ночной теплый город. Воздух, душный и усыпляюще-обволакивающий как пуховое одеяло. В воздухе я фактически парю, лениво полусонно балансирую, медленно идя по бордюру, рука отца подстраховывает меня, ненавязчиво и мягко подталкивая вперёд, фактически неся меня, безвольную и послушную ему. И вот я - уже высоко над землёй, на могучих надежных плечах и глаза слипаются, но, борясь со сном, то и дело я их разлепляю, наблюдая с добродушным доверчивым безразличием куски асфальта, камни, лохмотья травы, кружево листьев, огни фонарей, вспыхивающие во тьме разноцветные фары машин. Я уже не различаю, где сон, где явь, они гармонично переплелись в целое, они - уже навеки нерасторжимое целое. Да и кто сказал, что сны менее реальны чем действительность, если, оказавшись в прошлом, и то и другое перестаёт быть, оставаясь лишь в памяти?
Все мои воспоминания о папе связаны с засыпанием или игрой, с чем-то не до конца реальным, но дополняющим реальность новыми оттенками и смыслами. В повседневности его не было, в буднях хлопотала бабушка, волновалась мама, бушевали сверстники, беспокоили учителя и соседи. Папа был ученый-геолог, он пропадал в бесконечных экспедициях, на научных конференциях, на дружеских посиделках, в библиотеках, где-то далеко, где его невозможно было увидеть. Его место в моей жизни - там, в той призрачной кромке, где действительность перетекала в мечты, где реальность неотвратимо опрокидывалась в дрёмы. Я забывалась на его руках, а поутру обнаруживала себя в постели и пустоте. Так продолжалось из года в год.
Он появлялся всё реже, поводов для отсутствия становилось всё больше, и как-то незаметно он испарился в пространстве полностью. Был ли он вообще, или он обычная для меня придумка. По мере его медленного исчезновения настоящая жизнь всё больше подменялась грёзами, куски нашего живого общения дополнялись редкими письмами и многочисленными нафантазированными мной диалогами. И я уже почти не осознавала, где правда, где вымысел, потому что вымысел содержал все приметы правды, а правда оказывалась зыбкой и ненадежной как мечта. Полный переход из состояния бытия в режим бесплотного сочинительства ознаменовал моё прощание с детством и неизбежно последовавший за этим страх взросления.
В 12 лет я окончательно поняла, что отца у меня больше нет. В тот памятный день мама показала мне его фото с двумя маленькими смеющимися мальчиками, один из которых сидел на его спине, а другой висел спереди, обхватив его шею двумя маленькими ручонками. Я долго разглядывала картинку, всматриваясь в выражения счастливых лиц, пытаясь расшифровать то закодированное послание, которое они посылали мне своими жестами и хохотом. Кажется, я считала всё правильно - места мне там не осталось, просто не осталось. У него всего две руки, он никак не сможет удержать нас всех, поэтому меня он просто-напросто скинул. «Доча, ты уже взрослая, ты всё поймёшь, я знаю, ты у меня - такая умница» - написал он мне в том письме, к которому приложил злополучную фотографию. Я всё поняла, я была умница, я не ответила ему ничего, а снимок порвала и с головой ушла в своё одиночество и фантазирование. Я потеряла мир, где всё подвластно мне, но обрела мир, где могу всё придумать и совсем не обязательно для этого расшибать в кровь коленки, а точнее - это совсем не нужно, можно сказать, противопоказано.
Кстати, с тех пор я перестала кататься на качелях. Возобновила только со Стасом. Мне вспомнилось давнее стихотворение, написанное мной в пору моего знакомства со Стасом, когда весь мир вдруг закачался в удивительном кружении, подхватив его и меня в свой хоровод:
Что за дивные качели
Раскачали эти ели?
Что за думы, что за грёзы
Ранедужили берёзы?
Светлоокое влечение
В листьев буйном шебушении -
Льнут друг к другу колко-нежно
Друг без друга им не можно
Ах, как тесно, близко слишком
Друг от друга передышку
Дать бы им, но колко- нежно
Льнут, пока это возможно.
Что за дивные качели
Закружили мир в апреле...?
Стас раскачал меня вновь. Раскачал так, что земля гудела у нас под ногами и небо шаталось над головами. Было так обостренно хорошо, что ж в этом удивительного, что стало так беспросветно плохо? Всё вернулось на круги своя. Иначе и быть не могло. Но мы не смогли простить друг другу свалившейся друг на друга боли, как и не смогли отблагодарить за дарованное некогда друг другу счастье. Без благодарности нет прощения. Без благодарности и прощения, видимо, нет жизни. Похоже, поэтому я и умерла. Неужели это было неизбежно? Кажется, с самого начала я шла к этому. Кажется, Стас подталкивал меня к этому. Кажется, к этому мы шли вместе, пихаясь и толкая друг друг друга в попытках перебороть, вместо того, чтобы поддерживать на пути.
Меня несёт ветер за собой. Покорная ему, запутавшаяся в ветвях, слившаяся с листвой я полностью отдаюсь ему, растворяюсь в нём. Во мне нет ни боли, ни радости, лишь ощущение парения, одуряющей свободы. Картинки прошлого проносятся передо мной и ссыпаются в забытье. «Я люблю тебя, Айя» - обнимает дуб меня своими мускулистыми ветками, в объятиях его мне также покойно и тепло как некогда было в руках папы, как некогда было в руках Стаса. Мне часто снился он - то ли Стас, то ли папа, они сливались в одно лицо. Этот он - он бережно нес меня на руках, нашептывая нежности на ушко, осторожно погружал меня в самую глубину кровати под самое тёплое одеяло и тут постель оборачивалась в яму и я летела то ли вниз, то ли вверх, охваченная то ли страхом, то ли восхищением. Вниз-вверх, Вниз - вверх, Вздох - ВЫдох Кажется, и сейчас просто продолжается тот же сон, длится и длится та же - игра. Я сейчас проснусь, я сейчас проснусь... Я ведь всегда просыпалась... Я должна проснуться... Я должна...