— Где, я спрашиваю, моя зелёная кофточка?! Та самая, с перламутровыми пуговицами! — голос Анны Игоревны прорезал утреннюю тишину квартиры, как сирена скорой помощи. — Опять эта воровка приходила, да?!
Света замерла у плиты с половником в руке. Борщ булькал, выплёскивая на белую эмаль красные капли — как кровь на снегу. Она медленно обернулась. Свекровь стояла в дверном проёме, вся трясущаяся, в старом халате, который когда-то был голубым, а теперь превратился в нечто серо-бежевое.
— Анна Игоревна, какая кофточка? — Света старалась говорить ровно, хотя внутри всё сжалось. Опять началось.
— Не прикидывайся! — свекровь шагнула в кухню, её тапочки шаркнули по линолеуму. — Вчера же висела в шкафу! А сегодня — раз, и нет! Ты думаешь, я старая дура, ничего не замечаю?
Света выключила газ. Положила половник на тарелку. Сосчитала до пяти. Это был их с Ваней секрет — когда свекровь начинала очередной концерт, нужно было сначала досчитать до пяти. Иначе можно было наговорить лишнего.
— У вас никогда не было зелёной кофточки, — произнесла она тихо. — Вы, наверное, что-то перепутали.
— Как это не было?! — Анна Игоревна всплеснула руками. — Мне её ещё в восемьдесят втором году подарили! На юбилей! Дорогая была, импортная! И вот теперь нету!
Восемьдесят второй год. Света прикусила губу. Много лет назад. Даже если эта кофточка и существовала когда-то, она давно истлела бы в прах.
— Может, поищем вместе? — предложила она примирительно.
— Нечего искать! — отрезала свекровь. — Всё ясно как божий день! Вы с этой своей Глашкой в сговоре! Небось продали уже на рынке!
Света почувствовала, как по спине поползло знакомое жжение. Три года. Три года она жила в этой квартире, три года выслушивала обвинения. То пропадали мифические золотые серьги, то исчезал хрустальный графин, который на самом деле разбился ещё при жизни свёкра. То пропадали деньги. Особенно деньги.
— Я не брала никакую кофточку, — Света повернулась к плите, снова включила газ. — И Глаша тоже ничего не брала. Она вообще в прихожей только стояла, когда заходила соль попросить.
— Ага! Вот-вот, стояла! — ухватилась за слово Анна Игоревна. — А сама глазами по сторонам шарила! Я видела! Думаете, я слепая?
Дверь хлопнула — это вернулся с работы Ваня. Он работал на стройке, приходил грязный, уставший, и первое, что он слышал дома — это очередные вопли матери.
— Мам, ты чего орёшь? — он прошёл на кухню, сбросил куртку на стул.
— Ваня! Ванечка! — свекровь метнулась к сыну. — Вот скажи ей, твоей женушке драгоценной, пусть вернёт мою кофточку! Зелёную, с пуговицами!
Ваня устало провёл рукой по лицу. На щеке осталась тёмная полоса — цемент, что ли. Он посмотрел на Свету, та едва заметно покачала головой.
— Мам, у тебя никогда не было зелёной кофточки, — сказал он монотонно. — Мы уже это обсуждали. Сто раз обсуждали.
— Как это не было?! Предатель! Ты на её стороне! — Анна Игоревна схватилась за голову. — Собственная мать, а ты ей не веришь! Лучше этой... этой...
— Мам, хватит, — Ваня поднял руку. — Я не буду это слушать. Света ничего не брала. И Глаша тоже.
Но свекровь уже понеслась в свою комнату, на ходу выкрикивая проклятия. Дверь грохнула. Потом снова открылась.
— И вообще! — крикнула она напоследок. — А где все мои сбережения? Неужели эта вертихвостка Светка украла?
Света обернулась так резко, что борщ чуть не расплескался.
— Какие сбережения? — выдохнул Ваня.
— Из кошелька! — Анна Игоревна влетела обратно, размахивая старым кожаным кошельком. — Пусто! Совершенно пусто! А там было три тысячи! Три тысячи, Ванечка!
Света и Ваня переглянулись. Началось самое страшное. Не кофточка, не серьги — деньги. Когда речь заходила о деньгах, свекровь превращалась в фурию.
— Мам, — Ваня сел на стул, — у тебя в кошельке никогда нет денег. Вся твоя пенсия на карте. Мы же специально оформляли, помнишь?
— Вы мне мозги запудрили! — свекровь швырнула кошелёк на стол. — Чтобы я деньги не видела! Чтобы вы распоряжались! А там были деньги! Я же вчера в магазин ходила!
— Ты ходила в магазин с картой, — терпеливо произнёс Ваня. — Я сам тебя проводил. И расплачивалась ты картой.
— Неправда! Неправда! — голос Анны Игоревны взмыл вверх. — Вы все сговорились! Ты, она, эта Глашка! И дядя Гриша ваш! Все воруете у бедной старухи!
— Дядя Гриша здесь вообще ни при чём, — Света не выдержала. — Он уже месяц не заходил.
— Вот именно! Не заходил! — свекровь ткнула в неё пальцем. — Потому что совесть замучила! Украл — и теперь боится смотреть в глаза!
Ваня тяжело поднялся. Подошёл к матери, взял её за плечи.
— Мам, послушай меня внимательно. У тебя в кошельке нет денег. Не было и нет. Вся твоя пенсия приходит на карту. Двадцать первого числа. Мы вместе ходим в банкомат, ты снимаешь сколько нужно на месяц. Помнишь?
— Ничего я не помню! — она вырвалась. — Зато помню, что здесь воры живут! Обокрали старуху! До нитки!
Света отвернулась к окну. За стеклом моросил дождь, серый и тоскливый, как эта жизнь. Как долго ещё? Как долго она будет слушать эти обвинения? Каждый божий день. То одно пропало, то другое. А на самом деле ничего не пропадало. Просто у Анны Игоревны в голове всё перемешалось — прошлое с настоящим, реальность с фантазиями.
— Может, к врачу сходим? — тихо предложила она, не оборачиваясь.
— К врачу?! — взвилась свекровь. — Это ты к врачу иди! Психопатка! Воровка! У свёкра ещё покойного часы стянула!
— Мама! — рявкнул Ваня. Так он кричал редко. — Замолчи! Немедленно!
Анна Игоревна вздрогнула. На секунду в её глазах мелькнуло что-то — испуг, растерянность. Но тут же лицо снова исказилось злостью.
— Ах так? Значит, правду говорят! Сын от матери отрёкся ради бабы! Ради этой...
Она не договорила. Развернулась и ушла к себе. Хлопнула дверью так, что на кухне задрожали стёкла в буфете.
Ваня опустился на стул. Положил голову на руки.
— Господи, — пробормотал он. — Когда же это закончится?
Света подошла, обняла его за плечи. Он был весь мокрый от дождя и пота, пах стройкой и усталостью.
— Не знаю, — прошептала она. — Не знаю, Вань.
Они так и сидели, обнявшись, пока борщ остывал на плите, а за окном сгущались сумерки. А из комнаты свекрови доносилось бормотание — она продолжала что-то искать, что-то перебирала, что-то считала.
Света знала: завтра всё повторится снова. Пропадёт что-нибудь другое. Или снова деньги. И снова будут обвинения, крики, скандалы. И снова она будет молча стоять у плиты, сжимая половник, и считать до пяти, чтобы не сорваться.
Но что будет дальше? Сколько ещё она выдержит? И что вообще происходит в голове у Анны Игоревны — болезнь это или просто старческий характер? А может, свекровь действительно верит во всё, что говорит?
На следующее утро Света вышла из дома, как выныривают из-под воды — жадно, с облегчением. Нужно было купить хлеба, молока, и главное — побыть хоть полчаса вне этих стен, где каждый угол пропитан обвинениями.
Ноябрь встретил её сырым ветром и лужами. Света подняла воротник куртки и зашагала к магазину. У подъезда, как всегда, стояла Глаша — соседка с третьего этажа, женщина лет шестидесяти, с копной рыжих волос, явно крашеных.
— Светка! — окликнула она. — Погоди-ка!
Света притормозила. Глаша подошла ближе, оглянулась по сторонам заговорщически.
— Слушай, а чего это твоя свекровь вчера на весь подъезд орала, что я у неё деньги украла? — голос у Глаши был хриплый, прокуренный. — Я ж только соли попросила! Стояла на пороге, даже не заходила!
— Не обращай внимания, — устало махнула рукой Света. — У неё опять... того. Кофточку зелёную искала, которой сто лет в обед не было.
Глаша присвистнула.
— Совсем плохо, значит. А ты к доктору её не водила?
— Пыталась. Она орёт, что это я больная. — Света поёжилась. — Ладно, мне бежать надо.
— Постой! — Глаша схватила её за рукав. — Ты вот что... Сходи к дяде Грише. Он же раньше фельдшером работал, может, что посоветует. Он сейчас в ремонтной мастерской сидит, на Садовой. Знаешь, где часы чинят?
Света кивнула. Дядя Гриша был дальним родственником Вани, мужик добрый, степенный. Может, и правда стоит поговорить?
Магазин находился в десяти минутах ходьбы. Света брела, утопая в мыслях. Вот уже три года она живёт в этом аду. Три года каждый день слышит: воровка, обманщица, вертихвостка. А ведь она любит Ваню. По-настоящему любит. Из-за него терпит всё это. Но сколько можно?
В магазине было немноголюдно. Света набрала продуктов, встала в очередь к кассе. Впереди стояла полная женщина в норковой шубе — явно не из их района. Расплачивалась картой, долго возилась с терминалом.
— Что-то не проходит, — пробормотала кассирша. — Попробуйте ещё раз.
— Да что за безобразие! — возмутилась женщина в шубе. — Вчера всё работало!
Света отвела взгляд. Ей вдруг стало душно. Карты, деньги, кошельки... Как будто весь мир вращается вокруг этих чёртовых денег. Анна Игоревна со своими фантомными тремя тысячами, эта дама с картой, все эти цифры, счета, обвинения...
Наконец очередь сдвинулась с места. Света расплатилась, вышла на улицу. Дождь усилился. Она постояла под козырьком, раздумывая — идти к дяде Грише или нет? Но что она ему скажет? Что свекровь сходит с ума? Что каждый день устраивает скандалы? Он и так это знает.
А с другой стороны... Глаша права. Дядя Гриша — человек опытный. Может, он хоть что-то посоветует.
Света решительно зашагала в сторону Садовой улицы. Мастерская помещалась в полуподвальном помещении старого дома. Над дверью висела вывеска «Ремонт часов и бытовой техники». Света толкнула дверь.
Внутри пахло машинным маслом и пылью. За прилавком сидел дядя Гриша — худой, жилистый мужчина лет семидесяти, в очках с толстыми линзами. Перед ним лежали разобранные часы, он что-то рассматривал через лупу.
— О, Светлана! — он поднял голову, улыбнулся. — Какими судьбами?
Света подошла ближе, поставила сумку на пол.
— Дядя Гриша, мне нужен совет. — Она замялась. — Это про Анну Игоревну.
Дядя Гриша снял очки, протер их платком.
— Садись, рассказывай.
Света села на продавленный стул. И начала говорить. О кофточках, которых не было. О деньгах, которые не пропадали. О ежедневных обвинениях, криках, скандалах. Слова лились сами собой, она не могла остановиться. Дядя Гриша слушал молча, кивал, хмурился.
— Ну что тебе сказать, — произнёс он наконец. — Это возраст. Память портится, в голове всё перемешивается. Она искренне верит в то, что говорит. Для неё это реальность.
— Но что делать-то? — Света почувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Я больше не могу! Каждый день одно и то же! Я уже сама начинаю сомневаться — а вдруг и правда что-то брала, забыла?
— Эй-эй, — дядя Гриша наклонился вперёд. — Ты ничего не брала. Это болезнь у неё. Нужно к врачу вести. К специалисту.
— Она не пойдёт! — Света всхлипнула. — Орёт, что это мы все больные!
— Ваня пускай настаивает. Он сын, она его послушается.
— Не послушается, — безнадёжно покачала головой Света. — Недавно он ей высказал всё, что думает — так она три дня с ним не разговаривала. А потом как ни в чём не бывало начала опять обвинять.
Дядя Гриша задумчиво погладил бороду.
— Знаешь что, я сам зайду к вам. Поговорю с Анной. Мы с ней давно знакомы, может, она меня послушает.
— Вы серьёзно? — Света вскинула голову.
— Серьёзно. Завтра вечером загляну. А пока держись, девочка. Я понимаю, каково тебе.
Света вышла из мастерской с чуть более лёгким сердцем. Может, дядя Гриша и правда поможет? Хотя бы попытается достучаться до Анны Игоревны?
Обратная дорога казалась короче. Но чем ближе она подходила к дому, тем тяжелее становились шаги. Вот подъезд. Вот лестница. Вот их дверь.
Света открыла ключом. В прихожей стояла тишина — подозрительная, настороженная. Она сняла куртку, прошла на кухню.
Анна Игоревна сидела за столом. Перед ней лежал раскрытый кошелёк, несколько мятых купюр, блокнот. Свекровь что-то записывала, шевеля губами.
— Анна Игоревна, вы обедать будете? — осторожно спросила Света.
Та подняла голову. Лицо было странным — отсутствующим, каким-то размытым.
— А, это ты, — пробормотала она. — Где деньги?
— Какие деньги? — У Светы ёкнуло сердце.
— Которые я тебе утром давала! На хлеб! Три тысячи давала! — Голос свекрови становился всё громче. — Где сдача?!
— Вы мне ничего не давали, — ровно произнесла Света. — Я на свои покупала.
— Врёшь! — Анна Игоревна вскочила. — Вот квитанция! — Она потрясла каким-то клочком бумаги. — Здесь написано! Три тысячи! Отдала тебе!
Света взяла бумажку. Это был старый чек из магазина. Трёхлетней давности.
— Это не квитанция, — сказала она тихо. — Это просто старый чек.
— Как это старый?! — свекровь выхватила бумажку обратно. — Свежий! Сегодняшний! Вот дата!
Света закрыла глаза. Началось. Опять началось. И дядя Гриша, и советы, и всё остальное — какая разница? Завтра будет то же самое. И послезавтра. И через месяц. Пока...
Пока что? Пока Анна Игоревна совсем не потеряет рассудок? Или пока Света сама не сломается?
Вечером, когда Ваня вернулся с работы, Света встретила его в прихожей. Молча протянула листок бумаги — тот самый древний чек, который свекровь приняла за доказательство кражи.
— Она его полдня изучала, — прошептала Света. — Говорит, что я три тысячи украла. Ваня, я больше не могу.
Он посмотрел на чек, потом на жену. В её глазах стояли слёзы, но она не плакала. Просто стояла, маленькая, измученная, и ждала — что он скажет, что сделает.
— Завтра придёт дядя Гриша, — сказала она. — Обещал поговорить с ней.
Ваня кивнул. Прошёл в комнату матери, не снимая куртки.
А на следующий день, ровно в шесть вечера, в дверь позвонили. Света открыла — на пороге стоял дядя Гриша. И не один. Рядом с ним стояла незнакомая женщина лет сорока пяти, в строгом сером пальто, с доброжелательным, спокойным лицом.
— Это Татьяна Львовна, — представил дядя Гриша. — Она специалист. Специализируется на пожилых людях с нарушениями памяти.
Света растерялась. Она не ожидала, что дядя Гриша приведёт врача. Просто так, без предупреждения.
— Не переживайте, — мягко сказала Татьяна Львовна. — Я просто поговорю с Анной Игоревной. Как старая знакомая Григория Петровича. Никакого давления.
Они прошли в квартиру. Анна Игоревна сидела в своей комнате, перебирала какие-то бумажки. Увидев дядю Гришу, оживилась.
— Гриша! Ты пришёл! Наконец-то хоть кто-то нормальный! — Она вскочила навстречу. — Скажи им, скажи этим ворам, пусть вернут мои деньги!
— Анна, успокойся, — дядя Гриша сел на стул. — Давай разберёмся. Вот, я Таню привёл, мы с ней вместе учились. Помнишь, я рассказывал?
Анна Игоревна с подозрением оглядела Татьяну Львовну.
— И что?
— Хочу с вами просто поговорить, — улыбнулась та. — Григорий Петрович так много о вас рассказывал. Говорит, вы удивительная женщина.
Что-то дрогнуло в лице свекрови. Она выпрямилась, поправила волосы.
— Ну... я в молодости красавицей была. Все мужики вокруг вились.
— Расскажите, — попросила Татьяна Львовна, устраиваясь поудобнее.
И Анна Игоревна начала говорить. О молодости, о муже, о том, как работала на заводе. Слова лились неторопливо, мягко. Света стояла в дверях и слушала — впервые за три года она услышала от свекрови что-то, кроме обвинений. Вот, оказывается, какой была Анна Игоревна когда-то. Живой. Весёлой. Счастливой.
Татьяна Львовна слушала внимательно, кивала, задавала вопросы. Потом аккуратно перевела разговор на здоровье, на память.
— А вы не замечали, что стали что-то забывать? — спросила она участливо.
— Забываю, — неожиданно честно призналась Анна Игоревна. — Иногда не помню, куда что положила. А потом думаю — украли, наверное.
— Понимаете, Анна Игоревна, это бывает, — Татьяна Львовна наклонилась ближе. — С возрастом мозг работает по-другому. Он начинает... додумывать. Заполнять пробелы. Если вы не помните, куда положили вещь, мозг подсказывает — украли. Так проще, чем признать, что память подводит.
Анна Игоревна молчала. Потом тихо спросила:
— И что теперь?
— Теперь нужно помочь вашему мозгу, — спокойно ответила Татьяна Львовна. — Есть препараты, которые замедляют процесс. Есть упражнения. Есть способы облегчить жизнь и вам, и вашим близким.
Света видела, как по лицу свекрови пробежала целая гамма чувств — страх, обида, стыд. Но потом что-то изменилось. Плечи опустились. Руки разжались.
— Значит, я и правда... больная? — прошептала Анна Игоревна.
— Вы не больная, — твёрдо сказала Татьяна Львовна. — У вас возрастные изменения. Это случается со многими. Но мы можем сделать так, чтобы вам было легче.
Анна Игоревна посмотрела на Свету. Долго смотрела. Потом отвела взгляд.
— Я тебя обижала, да? — спросила она хрипло.
Света не знала, что ответить. Просто кивнула.
— Прости, — тихо произнесла свекровь. — Я не хотела. Просто... я не понимала, что со мной происходит.
Через неделю Анна Игоревна начала принимать лекарства. Татьяна Львовна приходила дважды в неделю, занималась с ней — упражнения на память, на внимание. Дядя Гриша тоже заглядывал регулярно, играл с ней в домино, рассказывал истории.
Обвинения не исчезли совсем. Иногда свекровь всё равно что-то искала, возмущалась. Но теперь это происходило реже. И главное — она сама останавливалась, спрашивала себя: а точно ли это украли? А может, я просто забыла?
А однажды утром, когда Света накрывала на стол, Анна Игоревна вышла на кухню и протянула ей мятую купюру.
— Это тебе, — сказала она негромко. — На хлеб. Или на что хочешь. Я тут в старой сумке нашла, совсем забыла, что туда спрятала.
Света взяла деньги. Пятьсот рублей.
— Спасибо, — выдохнула она.
— Ты хорошая девка, — вдруг сказала свекровь. — Ване повезло с тобой. — Она помолчала. — А я дура старая. Но я стараюсь. Правда стараюсь.
Света обняла её. Осторожно, бережно — как обнимают что-то очень хрупкое. Анна Игоревна застыла, потом неловко похлопала её по спине.
Вечером, когда они сидели втроём на кухне за чаем, свекровь вдруг рассмеялась.
— А помните, я ту зелёную кофточку искала? — Она покачала головой. — Господи, откуда я её вообще взяла? Никогда у меня такой не было!
Ваня и Света переглянулись. И тоже засмеялись. Впервые за долгое время — легко, искренне, без горечи.
Деньги из кошелька так и не нашлись. Потому что их там никогда не было. Но зато нашлось кое-что другое — понимание, терпение и крохотная надежда на то, что жить вместе можно. Даже когда память стирается, а реальность путается с прошлым. Главное — не терять друг друга в этом тумане.