Этот день я помню в мельчайших деталях. Солнце светило как-то особенно ярко, заливая нашу кухню золотом. Я проснулась в пять утра, задолго до будильника, с ощущением бабочек в животе. Сегодня был большой день — юбилей моей свекрови, Тамары Петровны. Шестьдесят лет. Дата серьезная. И праздновать его решили у нас дома.
«Это же так удобно, Анечка, — ворковала она в трубку неделю назад, — не нужно никуда ехать, ресторан этот ваш… шум, гам. А у вас так уютно, по-домашнему. Ты же у меня такая хозяюшка, всё сделаешь в лучшем виде».
Я тогда растаяла. За пять лет брака с её сыном Андреем я впервые услышала столько тепла в её голосе. Обычно она была сдержанной, колючей, вечно недовольной. Я годами пыталась пробить эту стену, заслужить её одобрение. Готовила её любимые блюда, дарила дорогие подарки, слушала бесконечные жалобы на здоровье и соседей. И вот, казалось, лёд тронулся. Я была так счастлива, что сама предложила взять все хлопоты на себя. Андрей меня поддержал, поцеловал в макушку и сказал, что я у него лучшая.
И вот я стою на кухне. Вокруг меня царит кулинарный хаос, но для меня это — поле для творчества. В духовке уже подходит буженина по моему фирменному рецепту, на плите пузырится соус для горячего, в холодильнике застывает сложный салат, который я собирала три часа. Пахнет ванилью, чесноком и свежей зеленью. Я крутилась как белка в колесе, но усталости не чувствовала. Я чувствовала предвкушение. Мне казалось, что этот вечер станет точкой, после которой я, наконец, стану для Тамары Петровны не просто «женой Андрея», а дочерью. Родным человеком.
Андрей проснулся, когда на столе уже красовались три вида закусок. Он обнял меня со спины, уткнулся носом в волосы.
— Пахнет потрясающе, родная. Ты просто волшебница. Мама будет в восторге.
— Я очень стараюсь, — улыбнулась я, поправляя скатерть на огромном столе в гостиной. — Хочется, чтобы всё было идеально.
Тогда я не заметила, как быстро его взгляд скользнул по накрытому столу, по нашей просторной гостиной, и на секунду в глазах мелькнуло что-то странное. Не восхищение. Скорее… оценка. Будто он прикидывал, сколько всё это стоит.
Но я отогнала эту мысль. Устала, наверное, вот и мерещится всякое. Мы жили хорошо. Этот дом мы построили вместе. Вернее, участок был Андрея, но само строительство, ремонт, обустройство — всё это было нашим общим детищем. Я вложила в него не только всю свою душу, но и все деньги, которые получила в наследство от родителей. Я продала их уютную двухкомнатную квартиру в центре, чтобы мы смогли достроить наше «родовое гнездо», как любил говорить Андрей. Я ни о чём не жалела. Я любила его.
Ближе к вечеру дом наполнился гостями. Приехала сестра Андрея Лена с мужем, какие-то дальние родственники, подруги Тамары Петровны — все нарядные, шумные, с цветами и подарками. Я бегала между кухней и гостиной, подавала блюда, следила, чтобы у всех были полные бокалы, улыбалась и принимала комплименты. «Анечка, какая ты умница!», «Какой стол шикарный!», «Андрею с тобой повезло!». А я искала глазами свекровь. Она сидела во главе стола, настоящая королева. Принимала поздравления, кокетливо улыбалась, но на меня почти не смотрела. Я списала это на волнение.
Часам к восьми я выдохлась. Горячее подано, все сыты и довольны. Я присела на свободный стул на краешке стола, чтобы хоть немного перевести дух. Просто посидеть пять минут, выпить стакан сока. Ноги гудели от многочасовой беготни. В этот момент я впервые почувствовала что-то неладное. Воздух будто сгустился. Разговоры за столом стали тише, и я ощутила на себе несколько косых взглядов.
Первой была Лена, золовка. Она сидела напротив и смотрела на меня с откровенной, неприкрытой насмешкой. Она всегда меня недолюбливала, считала выскочкой, но сегодня в её взгляде было что-то новое. Триумф. Она медленно обвела взглядом комнату, потом снова уставилась на меня и едва заметно покачала головой, словно говоря: «Ну и глупая же ты».
Потом я перевела взгляд на Андрея. Он сидел рядом с матерью, бледный, напряжённый, и старательно избегал встречаться со мной глазами. Он теребил край салфетки, и его пальцы мелко дрожали. Когда я попыталась поймать его взгляд, он резко отвернулся и что-то с жаром начал говорить соседу справа. Моё сердце пропустило удар. Что происходит? Почему он так себя ведёт?
Тамара Петровна, до этого момента оживлённо болтавшая с подругой, вдруг замолчала. Её лицо, только что сиявшее от удовольствия, медленно каменело. Она смотрела прямо на меня. Не так, как смотрят на уставшую невестку, а как на назойливое насекомое, которое необъяснимо оказалось в её тарелке. В её глазах плескался холод и презрение.
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Вспомнились странные мелочи последних недель. Необычайная, приторная сладость Тамары Петровны, её постоянные звонки с вопросами, как у нас дела, и особенно — как продвигается продажа моей родительской квартиры. Я тогда радовалась её участию.
«Ты правильно делаешь, Анечка, что всё в общий дом вкладываешь, — говорила она. — Семья должна быть единым целым. А эта квартира… лишние хлопоты только. Продавайте, продавайте скорее, нечего тянуть».
И Андрей ей вторил. Он вдруг стал таким настойчивым. Каждый вечер заводил разговор о том, что покупатель может уйти, что цены на недвижимость вот-вот упадут. Он сам нашёл риелтора, сам торопил меня с документами. Я, доверчивая душа, подписала всё, что нужно. Деньги от продажи, огромная сумма, несколько дней назад поступили на наш общий счёт. Андрей сказал, что уже договорился с бригадой, которая будет делать ландшафтный дизайн на нашем участке.
И вот сейчас, сидя за этим столом, я вдруг увидела всю картину целиком. Пазл сложился. Её показная доброта. Его торопливость. Их перешептывания в коридоре пару дней назад, которые я случайно услышала. «Всё по плану… главное, чтобы она ничего не заподозрила до субботы». Я тогда подумала, что они готовят мне сюрприз. О, как же я ошиблась. Сюрприз готовили, но совсем другой.
Я вспомнила, как Тамара Петровна сегодня, придя в дом, первым делом не меня обняла, а пошла по комнатам. Она трогала стены, заглядывала в спальню, оценивающе проводила рукой по столешнице на кухне. Это был не взгляд гостьи. Это был взгляд хозяйки, осматривающей свои новые владения.
Внутри всё похолодело. Меня охватил ледяной ужас осознания. Они всё спланировали. Они дождались, пока я продам своё единственное собственное жильё, пока деньги окажутся в их доступе. Этот дом записан на Андрея. Моих прав на него — никаких, кроме чеков за стройматериалы, которые я по глупости выбрасывала. Я вложила всё, что у меня было, в воздух. И теперь, когда я была им больше не нужна, когда моя роль была сыграна, маски были сброшены.
Я сидела, парализованная этим открытием. А в голове билась одна мысль: «За что? Я же так их любила. Я же всё для них делала».
Гости, почувствовав неладное, замолчали. Наступила звенящая, давящая тишина. Все смотрели то на меня, то на свекровь. И в этой тишине её голос прозвучал как удар хлыста. Громкий, резкий, полный яда.
— А ты что здесь уселась? — рявкнула она, указывая на меня пальцем с безупречным маникюром. — Места для гостей. Пошла вон! Я тебя не приглашала!
Время остановилось. Каждое слово впилось в меня раскалённым железом. «Пошла вон». Из моего дома. Из-за стола, который я накрывала с пяти утра. «Я тебя не приглашала». На праздник, который я устроила. Унижение было абсолютным. Публичным. Оно било наотмашь, вышибая воздух из лёгких. Я видела торжествующее лицо Лены, испуганное и виноватое — Андрея, и полное холодной ненависти — Тамары Петровны. Гости замерли, боясь пошевелиться. Кто-то ахнул.
Я медленно подняла на неё глаза. Внутри меня что-то оборвалось. Боль, обида, любовь — всё это в один миг сгорело дотла, оставив после себя только холодную, звенящую пустоту и стальную решимость. Я больше не была той наивной девочкой Аней, которая пыталась всем угодить. Та Аня умерла секунду назад.
Я медленно, очень медленно встала. Расправила плечи. Обвела взглядом застывшие лица. Мой взгляд остановился на Андрее, который вжался в стул и не смел поднять головы. Потом я посмотрела прямо в глаза своей свекрови. На её лице было написано нетерпеливое ожидание — она ждала моих слёз, истерики, мольбы. Она хотела насладиться своей победой.
Я спокойно вытерла губы салфеткой. И сказала. Всего два слова. Тихо, но так отчётливо, что их услышал каждый в этой мёртвой тишине.
— Деньги сняты.
Секунду ничего не происходило. Тамара Петровна непонимающе нахмурилась.
— Что? Какие деньги? Ты о чём вообще бормочешь? — прошипела она.
Но Андрей всё понял. Он резко вскинул голову, и его лицо стало белее мела. Он смотрел на меня с ужасом.
— Какие деньги, Аня? — его голос дрогнул.
Я позволила себе лёгкую, холодную улыбку.
— Деньги от продажи моей квартиры, милый. Все до последней копейки. Сегодня днём, пока ты ездил «по делам», я зашла в банк. И перевела всю сумму на свой новый счёт. Счёт, о котором ты ничего не знаешь. Ваш гениальный план, к сожалению, провалился.
Тишина взорвалась. Андрей вскочил, опрокинув стул.
— Как… как ты узнала?
— У вас на лицах всё написано, — спокойно ответила я, глядя на его перекошенное лицо, на торжествующую ухмылку Лены, которая сползла с её губ, и на свекровь, которая начала тяжело дышать, хватая ртом воздух. — Вы так торопились праздновать победу, что забыли сохранить маски до конца спектакля. Вы хотели оставить меня ни с чем? Выгнать из дома, в который я вложила всю себя? Не получится.
Тамара Петровна побагровела.
— Да как ты смеешь! Ах ты… — она задохнулась от ярости и схватилась за сердце.
Андрей и Лена подскочили к ней, засуетились.
— Мама! Мамочка, что с тобой? Воды! — закричала Лена, испепеляя меня взглядом. — Это всё ты! Ты её довела!
Но я уже не слушала. Я посмотрела на ошарашенных гостей, которые стали свидетелями этого уродливого театра.
— Прошу прощения за испорченный вечер, — мой голос звучал ровно и твёрдо. — Праздник окончен. Прошу всех покинуть мой дом.
Люди стали неловко подниматься, бормоча извинения, не зная, куда девать глаза. Они спешно собирали вещи и уходили, оставляя за собой недоеденные блюда и гнетущую тишину. Через несколько минут в доме остались только мы. Я, Андрей и его семья, столпившаяся вокруг обмякшей на стуле Тамары Петровны, которая, кажется, уже пришла в себя и теперь просто играла роль жертвы.
Андрей подлетел ко мне, его глаза метали молнии.
— Мы поговорим! Ты не могла так поступить!
Я отстранилась от него.
— Нам не о чем говорить, Андрей. Собирай свои вещи. И мамины тоже. Кажется, она собиралась здесь поселиться? У вас есть время до завтрашнего вечера, чтобы освободить этот дом.
— Ты не можешь нас выгнать! Этот дом мой! — прошипел он.
— Да, по документам — твой. Но в него вложены мои деньги. Очень большие деньги. И я уже связалась с адвокатом. Так что либо ты уходишь по-хорошему, либо мы будем очень долго и грязно делить это «родовое гнездо» в суде. И поверь, я расскажу всё. Про ваш план. Про то, как вы с мамочкой решили меня обобрать. Думаю, судье это понравится.
Он замолчал, поняв, что я не шучу. В его глазах мелькнул страх. В этот момент я окончательно поняла, что никогда не любила этого человека. Я любила образ, который сама себе придумала. А передо мной стоял слабый, трусливый маменькин сынок, готовый на любую подлость.
Пока они в панике собирали свои вещи, я зашла в нашу спальню. На его прикроватной тумбочке лежал пиджак. Что-то заставило меня проверить карманы. Внутри я нашла маленькую бархатную коробочку. Сердце замерло. Неужели?.. Я открыла её. Внутри было кольцо. Недорогое, но симпатичное. И под ним — сложенная вчетверо записка. Рука дрогнула, но я её развернула. «Моей любимой кошечке. Потерпи ещё чуть-чуть. Скоро эта мымра съедет, и мы будем вместе в нашем уютном гнёздышке. Целую, твой». Так вот оно что. Была ещё и другая женщина. План был ещё более мерзким, чем я думала. Они хотели не просто поселить здесь маму. Они хотели привести сюда его новую пассию. А меня — на улицу, без денег и жилья.
Я стояла посреди пустеющего дома. Запах праздничной еды смешивался с запахом пыли от спешно выдвигаемых ящиков. Тишина, которая опустилась на дом после их ухода, не была гнетущей. Она была целительной. Я медленно прошлась по комнатам, прикасаясь к вещам, которые ещё вчера считала нашими. Теперь они были просто вещами в моём доме.
Из глаз не упало ни одной слезинки. Внутри была пустота, но не болезненная, а лёгкая, звенящая, как чистый морозный воздух. Вся эта ложь, все эти годы унизительных попыток заслужить любовь и одобрение, вся эта фальшивая семейная идиллия — всё это рухнуло в один вечер. И под обломками я нашла себя. Уставшую, обманутую, но не сломленную.
Я вернулась в гостиную. На столе всё так же стояли нетронутые салаты, остывшее горячее, торт с шестьюдесятью свечами, которые так и не зажгли. Я взяла тарелку, положила себе кусок того самого торта, который пекла с такой любовью. Села на то самое место, с которого меня с позором выгнали. Вилка легко вошла в нежный бисквит. Это было первое, что я съела за весь день. И этот кусок торта показался мне самым вкусным в жизни. Это был вкус не праздника. Это был вкус свободы.