В далёкой деревне жил мужчина — не бедный, не богатый, но всегда — уставший. Его звали Мирон. Он работал с рассвета до заката: пахал, носил воду, кормил семью, слушал жалобы жены, уговаривал детей, утешал мать. Никто не говорил ему: «Ты должен». Но он сам себе говорил: «Я должен» — и так жил.
И вдруг — стал толстым. Не от лени, не от праздности, а от того, что каждую ночь, когда дом засыпал, он шёл в сарай — и ел. Не хлеб. Не мёд. А то, что хранилось в старом глиняном кувшине — сухие ягоды, засахаренные, тяжёлые, как камни. Он ел их по одной. Медленно. Без слов. И после — садился на порог, смотрел на звёзды, и думал: «Теперь я спокоен».
Но с каждым днём он становился тяжелее — не только телом, но и душой. Он перестал смеяться. Перестал смотреть в глаза. И когда жена сказала: «Ты стал чужим» — он только кивнул. И пошёл за кувшином.
Однажды к деревне пришёл старец — без посоха, без мантии, в простой рубахе. Он сел у колодца, не спрашивая ни о чём. И Мирон, не зная почему, подошёл к нему и сказал:
— Я ем. И не могу остановиться. Я не голоден. Я просто… не могу быть пустым.
Старец молчал долго. Потом спросил:
— Что ты чувствуешь, когда ешь?
— Тишину, — ответил Мирон. Пока я жую — никто не зовёт. Никто не требует. Никто не плачет. Только я. И я — один.
Старец кивнул.
— Ты не ешь ягоды, Мирон. Ты ешь тишину. А тишина — не в кувшине. Она — в тебе. Ты не голоден. Ты — одинок.
Мирон замер.
— Но я не могу позволить себе быть одиноким. Я — муж, отец, сын. Кто же будет защищать тишину, если я её не съем?
Старец встал. Подошёл к кувшину. Не взял его. Не вылил. А просто сказал:
— Ты думаешь, что тишина — это отсутствие шума. Но тишина — это отсутствие борьбы. Ты боишься, что, если перестанешь есть — внутри тебя снова заговорят: «Ты недостаточно хорош», «ты не справился», «ты не спас всех».
Мирон опустил голову.
— А что мне делать? Я не могу жить с этим шумом.
Старец положил руку на его плечо.
— Никто не просил тебя быть крепче, чем дерево. Ты не обязан быть стеной. Ты — человек. И у человека есть право на тишину — не в кувшине, а в сердце.
— Но как её найти?
— Завтра, — сказал старец, — не иди в сарай. Сядь у колодца. Закрой глаза. И скажи себе: «Я здесь. Я устал. И мне не нужно ничего есть, чтобы это было в порядке». И пусть шум придет. Пусть он кричит: «Ты должен!» Ты просто скажи ему: «Я слышу. Но я не пойду с тобой».
Старец ушёл. А Мирон не пошёл в сарай. Он сел у колодца. Он сидел до тех пор, пока не почувствовал — не тишину, как пустоту, а тишину, как присутствие.
С тех пор он стал есть меньше. Но говорить — больше. Он начал рассказывать жене, как ему страшно. Он стал спрашивать детей: «А ты как?» И однажды — сказал сыну: «Я не сильный. Я просто — живу». И в тот день он стал легче. Не телом. А душой.
Мы не едим от голода. Мы едим от одиночества, от страха, что если перестанем действовать — нас не увидят, что если перестанем спасать — нас не полюбят.
Но тишина — не в кувшине. Она — в том, чтобы сесть. И сказать: «Я здесь.
Я устал. И мне не нужно ничего доказывать». И тогда — даже без ягод —
ты вдруг понимаешь: ты уже — цел.
С заботой, ваш психолог.