Погодин живёт тихо и незаметно, как живут тысячи людей, пока случайная встреча с молодой коллегой не заставляет его увидеть собственную жизнь со стороны — почти без событий, но с внезапной трещиной внутри, через которую начинает просачиваться живой воздух.
***
Погодин жил как живут многие – без ярких событий, без особых чувств и потрясений. Всё было правильно, аккуратно и тихо.
Работа – бумажная, бесстрастная. Жена – спокойная, усталая. Дети выросли, разъехались, и звонят по расписанию. У них – своя жизнь, свои дети, своя работа.
Вечерами телевизор гудит, и ложки звенят о тарелки. Так проходит жизнь – без катастроф, но и без смысла.
Он часто ловил себя на мысли, что в доме у них слишком чисто и слишком пусто. Ничто не выбивается из привычного порядка, и от этого хочется заорать, но не получается – будто внутри всё затянуто ватой. Хотелось дождаться отпуска, куда-нибудь поехать, отвлечься.
А потом он ловил себя на мысли: зачем куда-то ехать, что-то менять, привыкать к новому ритму и порядку, а затем возвращаться назад, и через неделю снова погружаться в привычное болото. Да ну его, только деньги тратить…
Так бы оно и тянулось дальше – серо, ровно, тихо – если бы однажды в отдел не пришла она.
Даша.
Молодая, смешливая, будто неуравновешенная. Она смеялась на совещаниях, перебивала начальника, а тот только улыбался и кивал. Рассказывала какие-то странные истории – про то, как каталась зимой на велосипеде или пекла хлеб «по настроению».
Он слушал и не понимал: откуда в человеке столько жизни? И зачем она вообще всё это рассказывает им – усталым, выцветшим людям, у которых всё давно решено?
Сначала он раздражался. Потом привык. Потом стал ждать, когда она заглянет в его закуток, громко именуемый кабинетом. Он и сам не заметил, как стал слушать внимательнее, говорить мягче, смотреть в окно дольше.
***
В один день, после работы, он увидел её на улице. Шёл мокрый снег, под ногами скользкая, холодная, противная каша.
Она шла, смеясь кому-то в телефоне, и вдруг поскользнулась, взмахнула руками, чуть не уронив в грязь свой дорогой смартфон. Он успел подхватить девушку под локоть – тёплый, живой, лёгкий.
– Осторожней! – сказал он.
– А зачем? – улыбнулась она, очаровательно сморщив носик, – Так хоть что-то происходит, какая-то жизнь. Ой, можно, я за вас буду держаться? – подхватила его под руку. Они пошли рядом – молча, но это молчание длилось всего лишь несколько секунд – Даша просто не умела молчать.
Она стала говорить – быстро, сбивчиво, о пустяках. О том, как любит грозу, как не умеет спать в тишине.
Погодин кивал и вдруг почувствовал, как под кожей шевелится что-то забытое, будто кто-то дотронулся изнутри.
Он вдруг представил себе комнату, затенённую шторами, широкий диван с двумя подушками, стройную фигурку, небрежно прикрытую не то пижамой, не то коротенькой рубашкой, а на на тумбе в углу мурлыкающий магнитофон, или нет, эту, как её, звуковую колонку. Его бросило в жар, словно он подглядывал в замочную скважину. Хотя, какие сейчас замочные скважины, наверное, просто в щель неплотно закрытой двери.
Когда они попрощались у метро, он долго стоял на остановке, не решаясь ехать. Казалось, воздух стал другим – не то чтобы свежим, просто живым.
Дома всё было как обычно.
Жена разогревала суп, телевизор гудел, часы тикали.
Он сел за стол, взял ложку. И вдруг понял, что не чувствует вкуса.
– Что-то случилось? – спросила Лида, не оборачиваясь.
– Да ничего.
– От тебя пахнет духами.
Он вздохнул.
– На улице толпа была… наверное, случайно.
Она молчала. Потом села напротив, долго смотрела. В глазах у неё было не подозрение – что-то другое, усталое, бессловесное.
Он не выдержал.
– Да не переживай ты… Кому мы нужны? Серые, скучные, тоскливые. Никому не нужные.
Он сказал это спокойно, без злости – как говорят о чём-то безнадёжно очевидном.
Она отвела взгляд. Он встал, пошёл в комнату.
***
Ночь тянулась вязко, уныло.
Погодин сел у окна. На улице в фонарном круге падал снег – редкий, тусклый.
Всё казалось прежним, но внутри будто треснула тонкая плёнка.
Не больно, не громко – просто стало тихо.
Он долго смотрел, как медленно кружатся хлопья, как они ложатся на подоконник, тают.
Из кухни доносился слабый стук тарелок, жена, должно быть, мыла посуду.
Он хотел позвать её – просто так, без причины, – но не стал.
Снег шёл всё реже, но более крупными хлопьями, которые уже почти не таяли. Свет фонаря дрожал, отражаясь в окнах.
Потом всё стихло – и стало ясно, что утро будет таким же, как вчера. Он сидел, пока снег не лёг на стекло и не стёр весь свет. А в воздухе как будто что-то переменилось, незначительное, но настоящее. Просто ставшее чуть-чуть другим.
С приветом, ваш Ухум Бухеев