Кафе «Вернисаж» было пустынным в этот послеобеденный час. Алиса сидела за столиком в углу, положив телефон на колени дисплеем вверх. В кармане ее кардигана жужжал миниатюрный диктофон, купленный утром по совету Кати. «Защищайся, – сказала подруга. – Такие, как она, всегда вывернут все против тебя».
Ирина Петровна вошла с видом королевы, милостиво согласившейся на аудиенцию. Она была одета в строгий костюм, волосы уложены безупречно.
— Я рада, что ты нашла в себе благоразумие прийти, – начала она, садясь.
— Давайте без прелюдий, Ирина Петровна. Что вы хотите?
— Я хочу мира. Хочу, чтобы Марк вернулся домой. Чтобы мы все могли готовиться к рождению девочки вместе.
— На ваших условиях? – Алиса подняла бровь.
— На разумных условиях, – поправила свекровь. – Марк выходит на работу. Ты – в декрет. Но я все равно переезжаю к вам на первое время, чтобы помочь. Все просто и логично.
«Все просто и логично». Алиса представила эту картину. Она, запертая в квартире с Ириной Петровной, пока та будет воспитывать ее дочь по своим лекалам. Марк, уставший после работы, будет слушать жалобы матери на нерадивую жену. Это был не мир. Это была капитуляция.
— Нет, – сказала Алиса. – Я не согласна.
Лицо Ирины Петровны потемнело.
— Ты не оставляешь мне выбора. В таком случае, я вынуждена буду поговорить с твоими родителями. И с начальством Марка. Он ведь не рассказывал им, почему у него в семье кризис? Как его беременная жена выгнала его из дома и запрещает видеться с матерью. Это ведь может плохо сказаться на его карьере, правда?
Алиса смотрела на нее с отвращением. Эта женщина была готова уничтожить репутацию собственного сына, лишь бы добиться своего.
— Вы действительно думаете, что, шантажируя меня, вы поможете Марку? Вы поможете своей будущей внучке?
— Я делаю то, что должно быть сделано! – Ирина Петровна ударила ладонью по столу, заставив звенеть чашки. – Ради семьи можно переступить через некоторые условности! Ты слишком мягкая! Тебе нужна твердая рука! Моя рука!
— Ваша рука уже разрушила мой брак, – спокойно сказала Алиса. – И я не позволю ей разрушить мою жизнь и жизнь моей дочери.
Она встала.
— Что ты собираешься делать? – язвительно спросила свекровь. – Пожаловаться Марку? Он уже знает о нашей встрече. И он на моей стороне.
— В этом я уже не сомневаюсь, – сказала Алиса. Она достала из кармана диктофон и нажала кнопку «стоп». – И я позабочусь о том, чтобы он услышал наш разговор целиком. Со всеми подробностями. Со всеми угрозами в мой адрес и в адрес его карьеры.
Ирина Петровна замерла. Ее глаза расширились от изумления, а затем сузились до щелочек.
— Ты… ты записывала? Дай это сюда!
— Ни за что, – Алиса положила диктофон обратно в карман. – Это мое страховочное средство. Если вы или Марк попробуете опять меня шантажировать, или пойдете к моим родителям, или навредите моей репутации, эта запись появится везде, где только можно. Включая соцсети ваших «благополучных» подруг. Вы хотели скандала, Ирина Петровна? Так вот он. Настоящий.
Она повернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. За спиной стояла гробовая тишина, а потом ее нарушил оглушительный, яростный стук кулака по столу и сдавленный, бессильный крик.
Алиса вышла на улицу. Солнце слепило глаза. Она дрожала, но внутри все горело. Она дала отпор. Впервые она атаковала сама, а не просто защищалась.
Вечером пришел Марк. Не звонком, а лично. Он стоял под дверью, бледный, с помятым лицом.
— Пусти, – сказал он хрипло. – Мы должны поговорить.
Алиса впустила его. Он прошел в гостиную и упал на диван, закрыв лицо руками.
— Мама… она только что звонила. Она в истерике. Ты… ты действительно ее записала?
— Да, – Алиса осталась стоять. – Она шантажировала меня. Грозила пойти к моим родителям и к твоему начальству. Что ты хотел, чтобы я сделала? Улыбалась и соглашалась?
— Нет! Но… записывать? Это же низко!
— Низко? – Алиса засмелась, и смех ее был горьким. – Низко – сомневаться в жене. Низко – посылать мать делать грязную работу. Низко – шантажировать и оскорблять! Я просто защищаюсь, Марк! Единственным доступным мне способом!
Он поднял на нее глаза. В них была мука.
— Я знаю. Боже, я знаю… Я слушал эту запись… Я слышал, что она тебе говорила… – его голос сорвался. – Она… она сказала про мою карьеру. Чтобы навредить мне… Ради чего? Ради контроля?
Впервые за все время Алиса увидела в нем не мальчика, а мужчину, который увидел свою мать без прикрас и ужаснулся.
— Да, Марк. Ради контроля. Надо мной. И над тобой.
Он снова закрыл лицо руками, и его плечи задрожали.
— Прости… – простонал он. – Прости меня, Алиса. Я был слеп. Я был идиотом.
Алиса смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни жалости, ни торжества. Пустота. Его слезы пришли слишком поздно. Они не могли стереть месяцы давления, унижения, его молчаливого согласия с травлей.
— Да, – тихо сказала она. – Ты был идиотом.
— Что мне делать? – он поднял на нее мокрое от слез лицо. – Как это исправить?
— Я не знаю, Марк, – честно ответила она. – Доверие сломано. Его не склеить за один день. И я не могу просто забыть, что ты допускал мысль, что она… не твоя.
Он смотрел на ее живот, и в его глазах было столько боли и раскаяния, что, казалось, он вот-вот рассыплется.
— Я… я уйду, – он поднялся с дивана, пошатываясь. – Я дам тебе время. Пожалуйста… просто не вычеркивай меня полностью. Дай мне шанс… когда-нибудь. Увидеть ее.
Алиса молча кивнула. Она не могла отказать ему в этом. Как бы ни было больно, он был отцом.
Он ушел. На этот раз тихо, без хлопков. Алиса осталась одна в тишине, которая наконец стала не враждебной, а просто… тишиной.
Она подошла к окну. Внизу, на парковке, он сидел в своей машине, положив голову на руль. Она видела, как трясутся его плечи.
Это не была счастливая концовка. Не было объятий, поцелуев и всепрощения. Была тяжелая, выстраданная правда. Была логическая концовка войны, которая оставила после себя выжженную землю. Но на этой земле можно было начать строить что-то новое. Что-то свое. Не идеальное, но честное.
Она положила руку на живот, где шевелилась ее дочь.
— Все будет хорошо, малышка, – прошептала она. – Я обещаю. Мы справимся. Одни.
***
Прошло два месяца. Два месяца относительного затишья. Марк исправно перечислял деньги, изредка присылал нейтральные сообщения: «Как самочувствие?», «Нужна ли помощь?». Алиса отвечала скупо, вежливо. Стена между ними оставалась, но теперь она напоминала не крепостной вал, а прозрачное, но прочное стекло. Они видели друг друга, но не могли прикоснуться.
Ирина Петровна исчезла из ее жизни. Ни звонков, ни сообщений. Алиса иногда проверяла соцсети свекрови — та щедро выкладыла фото с курортов, подписывая их «Набираюсь сил перед встречей с внучкой!». Видимо, тактический ход. Алиса понимала — война не закончена. Она просто перешла в холодную фазу.
Она сосредоточилась на себе и на ребенке. Оформила удаленную работу, обустраивала детскую, ходила на курсы для будущих мам. Одиночество стало привычным, даже комфортным. Не нужно ни перед кем отчитываться, никого учитывать. Только она, ее тело и ее дочь.
Однажды вечером, когда она заканчивала вязать маленькие пинетки, раздался звонок в дверь. Не Марк — он всегда предупреждал. Сердце екнуло. Осторожно подойдя к глазку, она увидела незнакомую молодую женщину. Строгая одежда, деловая папка в руках.
— Алиса Соколова? — спросила женщина, когда Алиса приоткрыла дверь. — Меня зовут Виктория. Я представитель вашего мужа, Марка Игоревича. Могу я войти? У нас есть вопросы, касающиеся будущего ребенка.
Ледяная рука сжала сердце Алисы. «Представитель». Звучало так официально, так угрожающе.
— Какие вопросы? — холодно спросила Алиса, не пропуская ее.
— Вопросы об условиях проживания и воспитания. Мой клиент хочет обеспечить своему ребенку достойное будущее и считает, что текущая обстановка… не идеальна.
Алиса медленно открыла дверь. Женщина вошла, окинула квартиру оценивающим взглядом, будто составляла опись имущества.
— Говорите конкретнее, — сказала Алиса, оставаясь стоять.
— Конкретно… — Виктория открыла папку. — Мой клиент обеспокоен вашим эмоциональным состоянием. Одинокая беременность, стресс… Он считает, что после рождения ребенка вы не сможете обеспечить ему должный уход и стабильную среду. Мы готовы предложить вам соглашение.
— Какое соглашение? — голос Алисы был тихим и опасным.
— Вы получаете солидную финансовую компенсацию. А Марк Игоревич получает полную опеку над ребенком. Вы, конечно, будете иметь право на свидания…
Алиса не слышала остального. В ушах зашумело. Это было хуже, чем скандалы, хуже, чем угрозы Ирины Петровны. Это был холодный, расчетливый, юридический удар. Он хотел отнять у нее ребенка. Через суд. Используя ее «эмоциональное состояние» как козырь.
— Вон, — прошептала она.
— Простите?
— Я сказала, вон! — закричала она, трясясь от ярости и ужаса. — Немедленно убирайтесь из моего дома!
Виктория сохраняла ледяное спокойствие.
— Алиса, не стоит эмоционировать. Это лишь предложение. Если мы не договоримся полюбовно, мой клиент будет вынужден подать в суд. А суд, поверьте, редко оставляет детей с матерями в нестабильном состоянии…
Алиса схватила со стола первую попавшуюся вещь — тяжелую хрустальную пепельницу, оставшуюся с тех времен, когда Марк еще курил.
— ВОН! — ее крик был диким, нечеловеческим.
Женщина отступила на шаг, на ее лице впервые мелькнуло беспокойство. Она быстро сунула бумаги в папку и направилась к выходу.
— Вы сами усугубляете свою ситуацию. Мы свяжемся с вами через вашего адвоката.
Дверь закрылась. Алиса опустилась на пол, пепельница выпала из ее ослабевших пальцев. Ее трясло. Он… он готов забрать у нее дочь. Свою собственную дочь. Ради чего? Ради мести? Ради удовлетворения амбиций своей матери? Чтобы доказать, что он «главный»?
Слез не было. Была только всепоглощающая, белая ярость. И холодная решимость.
Она доползла до телефона, с трудом набрала номер.
— Катя?.. — голос сорвался. — Он… он прислал юриста. Хочет отнять ребенка.
На том конце повисла шокированная тишина.
— Что?.. Он в своем уме?
— Да… — Алиса сглотнула ком в горле. — Полная опека. За деньги. Кать, я… я его убью. Я правда его убью.
— Сиди на месте. Ничего не делай. Я выезжаю. И звоню нашему адвокату. Это уже переходит все границы.
Час спустя Алиса, Катя и немолодая, с умными глазами адвокат Елена Аркадьевна сидели на кухне.
— Это блеф, — сказала Елена Аркадьевна, просматривая копию документа, который оставила та женщина. — Стандартная тактика запугивания. Ни один суд не отнимет ребенка у здоровой, адекватной, обеспеченной матери в пользу отца, который даже не живет с ней, на основании «эмоционального состояния». У них нет доказательств твоей неадекватности.
— Но они их могут создать? — спросила Катя.
— Могут попытаться, — кивнула адвокат. — Спровоцировать тебя на скандал, зафиксировать его. Нанять частного детектива, чтобы копать под тебя. Но у нас есть свои козыри.
Она посмотрела на Алису.
— Аудиозапись разговора со свекровью. Это демонстрирует давление на тебя с их стороны. Твои стабильные доходы. Твоя квартира. И, наконец, главное — их собственные действия. Сомнения в отцовстве, высказанные до рождения ребенка, могут быть расценены как попытка дискредитировать материнскую связь. Суды это не любят.
Алиса слушала, и ярость понемногу сменялась холодной, расчетливой концентрацией.
— Что мне делать?
— Жить своей жизнью. Не поддаваться на провокации. Вести себя идеально. А мы тем временем подготовим встречный иск.
— Встречный? На что?
— На ограничение его родительских прав в части принятия ключевых решений. И на алименты. Максимальные. Чтобы отбить у него охоту к подобным играм. И, — Елена Аркадьевна сделала паузу, — мы потребуем официально запретить Ирине Петровне контактировать с ребенком без твоего согласия. На основании угроз и психологического давления.
Алиса смотрела на нее с широко открытыми глазами. Она не думала, что можно атаковать так же жестко и юридически выверено.
— Это… это возможно?
— Возможно и необходимо. Они объявили тебе тотальную войну, Алиса. Пора отвечать тем же. Но по закону.
В ту ночь Алиса не спала. Она сидела в кресле в будущей детской и смотрела на звездное небо за окном. Страх уступил место решимости. Она больше не была жертвой. Она была генералом, готовящимся к решающему сражению. Она защищала свою дочь. И для этой цели хороши были все средства.
Она взяла телефон и написала Марку. Коротко и ясно.
— Твой юрист была. Я поняла твою позицию. Отныне все общение только через моего адвоката. Елена Аркадьевна вышлет документы.
Она отключила уведомления и положила телефон. Где-то там, в тишине ночи, он получил ее сообщение. Пусть теперь ему будет страшно. Пусть он поймет, с кем связался.
Она положила руку на живот, внутри которого билась новая жизнь.
— Ничего не бойся, дочка, — прошептала она. — Мама с тобой. И мы победим.
***
Ответа от Марка не последовало. Ни на ее сообщение, ни на официальное письмо от Елены Аркадьевны. Дни тянулись, наполненные тревожным ожиданием. Алиса превратила свою жизнь в крепость: работала из дома, выходила только в сопровождении Кати или родителей, которые, узнав о ситуации, срочно приехали и, шокированные, встали на ее защиту. Все ее действия были просчитаны, поведение — безупречно. Она создавала идеальный образ матери-одиночки, готовой к рождению ребенка, против которого юрист Марка не смог бы выставить ни одного реального обвинения.
Елена Аркадьевна тем временем готовила встречный иск. Он был жестоким и беспощадным. Ограничение родительских прав Марка в вопросах образования и медицинского вмешательства без согласия Алисы. Требование о выселении Ирины Петровны из квартиры, если та попытается в ней прописаться (адвокат проверила, такая попытка уже была). И, главное, ходатайство о запрете на общение бабушки с ребенком на неопределенный срок, основанное на аудиозаписи с угрозами.
Алиса подписывала документы с холодным спокойствием. Жалости не было. Была лишь уверенность в необходимости этих мер.
За неделю до предполагаемой даты родов, глубокой ночью, ее телефон разрывался от звонков. Незнакомый номер. Сначала она не стала отвечать, но звонки повторялись с настойчивостью отчаяния. В конце концов, она сняла трубку.
— Алло? — произнесла она устало.
— Алиса… — это был голос Марка. Но не того, самоуверенного и жесткого, а сломанного, охрипшего. — Алиса, прости… Ради Бога…
Она села на кровать, сердце заколотилось.
— Что случилось?
— Мама… у мамы инсульт.
В трубке послышались сдавленные рыдания. Алиса замерла. Она ждала всего — новой атаки, подлого хода, но не этого.
— Где ты? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— В больнице. «Склиф». Она без сознания… Врачи говорят, критично… — он снова разрыдался. — Алиса, я… я один. Мне так страшно…
В этот момент он снова стал тем Марком, которого она когда-то любила. Напуганным мальчиком, который потерял опору. И эта его уязвимость была опаснее любой злости.
— Держись, — сказала она, и собственное спокойствие удивило ее. — Я… я позвоню тебе позже.
Она положила трубку. Руки дрожали. Ирина Петровна. Такая сильная, такая властная, неукротимая… и вот она лежит в реанимации. Алиса не чувствовала радости или торжества. Лишь странную, тяжелую пустоту. И страх. Потому что болезнь матери могла сломать Марка окончательно… или, наоборот, вновь бросить его в ее объятия, но уже из чувства вины и долга.
Она позвонила Елене Аркадьевне, несмотря на поздний час.
— Елена Аркадьевна, у Ирины Петровны инсульт. Тяжелый.
На той стороне повисла короткая пауза.
— Понимаю. Это… меняет ситуацию. Но не отменяет ее. Твой иск мы подаем. Сейчас, пока он в стрессе и не может адекватно реагировать, — самое время. Жестоко, но необходимо.
— Я знаю, — тихо сказала Алиса. — Делайте.
На следующий день иск был подан. Алиса провела день, пытаясь не думать о Марке, одиноком в больничном коридоре. Она думала о своей дочери. О ее праве на спокойную жизнь. Все остальное было фоном.
Вечером он позвонил снова. Голос был безжизненным.
— Ты подала на меня в суд. Пока моя мама умирает.
— Марк, это было необходимо. Ты начал эту войну, прислав того юриста.
— Я знаю… — он прошептал. — Боже, я все знаю… Я был слеп. Я был одержим… мамиными идеями, ее страхами… А сейчас она лежит там, и я понимаю… я потерял все. Ее… тебя… дочь… Все.
Он плакал. Тихо, безнадежно.
— Мама… она пришла в себя ненадолго. Первое, что она спросила… «Ты забрал у нее ребенка?» — он сделал паузу, сглатывая слезы. — И я понял… что она больна не только физически. Ее одержимость разрушила ее саму. И меня. И нас.
Алиса молчала, сжимая телефон. Она слушала агонию человека, который наконец прозрел. И это прозрение было страшнее любой ярости.
— Алиса, я отзываю своего юриста. Я отзываю все претензии. Я согласен на твои условия. На любые. Только… только дай мне шанс когда-нибудь увидеть ее. Мою дочь. Прошу тебя.
В его голосе была такая искренняя, такая бездонная боль, что лед вокруг сердца Алисы дал трещину. Она не прощала его. Не могла. Но она увидела в нем не врага, а сломанного человека, который стал заложником чужой воли.
— Хорошо, Марк, — тихо сказала она. — Мы остановим судебные тяжбы. На условиях моего адвоката. И… ты сможешь видеть ее. Под моим присмотром. Когда я буду готова.
На том конце он разрыдался открыто, не стесняясь.
— Спасибо… Спасибо… Прости…
Он положил трубку.
***
Ирина Петровна выжила, но вышла из больницы глубоким инвалидом. Правая сторона тела была парализована, речь стала невнятной. Властная, жесткая женщина превратилась в беспомощную, требующую постоянного ухода старуху. Ирония судьбы была беспощадной.
Марк нанял ей сиделку и поселил в своей квартире. Он ушел с высокооплачиваемой работы, перейдя на менее стрессовую, чтобы иметь время ухаживать за матерью.
***
Алиса родила дочь. Назвала ее Вероникой. Роды были тяжелыми, но когда ей положили на грудь этот маленький, теплый комочек, все страхи и боли отступили. Она смотрела в синие, удивленные глаза дочери и знала — ради этого стоит бороться.
Марк пришел в больницу на второй день. Он стоял в дверях палаты, бледный, с букетом цветов и огромным плюшевым медведем, который выглядел нелепо в его больших руках.
— Можно? — тихо спросил он.
Алиса кивнула. Он подошел, посмотрел на спящую Веронику. Его глаза наполнились слезами.
— Она… прекрасна, — прошептал он. — Как и ты.
— Хочешь подержать? — неожиданно для себя предложила Алиса.
Он с благоговением, почти со страхом взял дочь на руки. Его большие, неуклюжие пальцы осторожно обхватили крошечное тельце. Он смотрел на нее, и по его лицу текли слезы.
— Прости меня… — снова сказал он, глядя уже на Алису. — За все.
— Я не могу тебя простить, Марк, — честно сказала она. — Не сейчас. Слишком много боли. Но… я дам тебе шанс. Стать отцом для нее. Хорошим отцом.
Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
***
Прошло полгода. Алиса жила с Вероникой в своей квартире. Марк исправно платил алименты, приходил в гости два раза в неделю. Он был осторожен, почтителен, полностью принимал все правила Алисы. Он играл с дочерью, читал ей книжки, и в эти моменты на его лице появлялось выражение такого чистого, безоговорочного счастья, что Алиса понемногу начинала верить в его перемену.
Они не были семьей. Они были двумя отдельными людьми, связанными любовью к маленькой девочке. Иногда, глядя на него, Алиса вспоминала того самоуверенного мужчину, цитирующего мать, и ей становилось не по себе. Но тот человек, казалось, навсегда исчез, сломленный болезнью матери и рождением дочери.
Однажды вечером, когда Марк укладывал Веронику спать, Алиса стояла в дверях детской и наблюдала. Он тихо напевал колыбельную, ту самую, что пела ему в детстве его мать. Но теперь в его голосе не было слепого поклонения, а лишь грустная, пронзительная нежность.
Он закончил, вышел к ней в коридор.
— Она уснула, — тихо сказал он.
— Спасибо, — кивнула Алиса.
Он посмотрел на нее, в его глазах была не надежда, а просто тихая, спокойная грусть.
— Я пойду. До свидания, Алиса.
— До свидания, Марк.
Она закрыла за ним дверь. Трагедия одной семьи стала фундаментом для двух других, отдельных жизней. Он получил свой шанс на искупление. Она — свою свободу и дочь. А маленькая Вероника получила отца, который, пройдя через ад собственных ошибок, научился по-настоящему любить ее. Война закончилась. Не победой, но миром. Хрупким, трудным, но миром. И на этом можно было строить будущее.
Конец!
Первую часть можно прочитать по ссылке:
У нас к вам, дорогие наши читатели, есть небольшая просьба: оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы быть в курсе последних новостей. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть небольшой ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера!)