глава 9
Стояние на Грани
«Стояние на Грани» Он пришел сюда, кода ночь - легла небесным покрывалом, прогнав вечернюю суету и угомонив всех лесных жителей, распростерла свои объятия звездам и Матери-луне. Здесь, на слиянии трех ручьев, где вода, бегущая из разных сторон света, сливалась в один говорливый поток, было его место силы. Не вахта, не работа — долг, дыхание, суть. Место, куда он ходил на протяжении всей сознательной жизни после посвящения в Стражи.
Богдана, мудрая и неторопливая, собрав припасы и лакомства для рысят, их матери, белки, ворона и волка, не забыла и про духов, что берегли их Род и край. Ей не требовалось Стоять на Грани; это был удел ее мужа, да и сама она была уже тяжелой, ношу новую под сердцем нося. Зорич же на днях должен был стать отцом. Ему нужно было решить вопросы, что шевелись в душе, как тревожные рыбы в глубине омута. Он поспешал к своему месту силы. Он хотел быть мудрым отцом, верно вразумлять свое чадо, взрастить доброе семя. Для этого нужны были знания и Зорич, торопился получить их, он знал, кто даст ответы и советы.
Придя на знакомый мшистый камень у слияния вод, он не сразу начал обряд. Сначала он обратился к тем, кто считал его своим. Из сумки он достал кусочки вяленого мяса и тихо свистнув, положил на валун. Из тени старой ели бесшумно вышла Мать-Рысь, золотые глаза ее горели в темноте. Она мягко ткнулась головой в его ладонь.
«Чую заРодил новую жизнь, Двуногий Брат, — словно говорил ее безмолвный взгляд. «Она трепещет, как мышонок в лапах совы. Не сжимай ее страхом. Учи дитя тишине и умению ждать. Мы, хищники, знаем: нетерпеливый остается голодным». Благодарно урча она так же тихо ушла в бездну ночи.
Затем он бросил горсть орехов в сторону одинокого дуба. С ветки спустилась Белка, ее пушистый хвост трепетал от возбуждения.
«Смотри, как я запасы готовлю! — будто щебетала она. «Учу детей каждую ягодку беречь, каждый орешек прятать. Учи свое чадо бережливости, Двуногий. Не к богатству, а к мудрости. Кто все растратит впустую, тому зима голодной смертью грозит».
Прилетел Ворон, черный, как сама ночь, и уселся на сук, склонив набок голову. Зорич протянул ему блестящую пуговицу.
«Знание — вот что я несу, — пронеслось в сознании Зорича с каркающим отзвуком. «Я вижу все с высоты. Учи дитя смотреть на мир с разных сторон. Одна тропа может вести к погибели, а другая — к спасению. Покажи ему, что мир широк и неоднозначен».
И наконец, из чащи, не выходя на свет, донесся низкий вой. Волк. Зорич оставил для него лучший кусок на опушке.
«Сила стаи — в единстве, — пророкотал в его душе голос Серого Владыки. «Но и одиночка должен уметь выживать. Учи его быть сильным в одиночку, но верным в кругу своих. Предательство для волка — смертный грех. И для человека тоже».
Выслушав их, поблагодарив и прочувствовав их простую, звериную правду, Зорич глубоко вздохнул и приготовился к Стоянию на Грани. Он вошел в ледяную воду трех ручьев по колено. Холод обжег кожу, заставив кровь бежать быстрее, выжигая из ума последние мирские мысли. Он закрыл глаза, расправил плечи и обратился к тем, кто старше зверей и людей.
— Духи Леса, Воды и Камня! — мысленно воззвал он. — Я, Зорич, Страж и продолжатель Рода, пришел к вам за советом. Скоро я стану отцом. Дрожу от страха и ответственности. Научите, как мне растить дитя? Какую мудрость вложить в его душу?
Ветер стих. Шепот ручьев стал громче, сливаясь в единую речь.
«Слушай нас, Дитя Леса, — прошелестели голоса в его сознании, похожие на шорох листвы и плеск воды. «Мы — память земли. Мы видели, как росли дубы из желудей, и как реки точили камни. Первое: научи его слышать. Слышать не только слова, но и ветер, и боль дерева, и радость ручья. Тот, кто глух к миру, обречен на одиночество в самой его гуще.
Второе: научи его отдавать. Пусть знает, что за каждую сорванную ягоду нужно поблагодарить, за каждую срубленную ветку — попросить прощения. Жизнь — это круг даРа, а не линия добычи.
И третье: покажи ему красоту увядания. Пусть не боится осени и ночи. Ибо за холодами приходит весна, а из тьмы рождается новый день. Все циклично. Все возвращается».
Стоя в ледяной воде, Зорич чувствовал, как эти простые, но бездонные истины входят в него, успокаивая тревогу.
И тогда память его обратилась вспять, к тем, кто заложил в него первые камни мудрости. Он вспомнил суровый голос деда, Горазда.
«Запомни, внучек, — слышал он сквозь годы его хриплый шепот у костра. «Мужик в доме — как столб, на котором все держится. Будь прямым и крепким. Слово свое держи, как держишь лук — натянуто и точно. Не кричи на дитя. Крик — удел слабого. Сильный говорит тихо, и его слушают. Учи его делом, а не языком. Покажи, как держать нож, как разводить огонь, как читать след. Знание, прошедшее через руки, въедается в душу».
И тут же, словно в противовес этой суровой мужской твердости, в памяти всплыл ласковый, но несгибаемый голос бабки, Радмилы.
«Дитя, мое ясное, — пел в его сердце ее голос. «Любовь — не медом поливать. Любовь — это терпение, что крепче корня дубового. Это умение ждать, когда росток пробьется к свету сам. Не ломай его волю, а направляй, как ручей направляет берега. Учи его жалеть. Жалеть птенца, выпавшего из гнезда, жалеть старую лошадь, жалеть землю, что кормит. Жалость — не слабость, а сила, что не дает очерстветь душе. И пой ему колыбельные, наши, старые. В них — голос Рода, и он защитит его лучше любого оберега».
Слова духов, деда и бабки сплелись в нем в единый завет, прочный, как кольчуга, и гибкий, как лоза.
И тогда он поднял лицо к небесам, к сияющему лику Матери-Луны. Ее свет лился на него, холодный и очищающий.
— Мать-Луна, Владычица Ночи и Покровительница Женских Тайн! — обратился он к ней. — Дай мне мудрости растить дитя мое. Как мне воспитать его душу?
Лунный свет словно сгустился вокруг него, и в его разуме зазвучал тихий, мелодичный голос, полный безмятежной мощи.
«Слушай, Зорич, Страж и будущий Отец, — говорила Луна. «Я наблюдаю за миром его начала. Я вижу, как растут дети земли. Первое: люби мать своего ребенка. Уважай ее, цени ее труд, береги ее покой. Дитя, что растет в ладу между отцом и матерью, крепок душой и телом, как дубок меж двух скал.
Второе: рассказывай ему сказки. Не книжные, а наши, что в хороводах да у костра рождались. В них — правда мира, скрытая в обличье вымысла. В них — страх и победа, глупость и мудрость. Через сказку дитя узнает жизнь.
И последнее: позволь ему ошибаться. Не ограждай от каждой шишки и каждой царапины. Раны учат осторожности, падения — подниматься, а ошибки — находить новые пути. Ты можешь быть его щитом, но не будь его тюрьмой. Дитя должно научиться чувствовать ветер и дождь на своей коже, чтобы по-настоящему полюбить солнце и свой дом».
Тишина, последовавшая за этими словами, была полной и благодатной. Ледяная вода уже не жгла, а лишь бодрила. Тревога ушла, сменившись тихой, спокойной уверенностью. Он не знал всех ответов, но теперь он знал путь.
Выйдя из воды, он поблагодарил духов, зверей и Луну. Возвращаясь домой, к спящей Богдане, он уже не спешил. Он шел и вспоминал как однажды зимой Горазд увел его совсем еще не смышленыша в лес где учил всем своим знаниям и таинствам приРоды их совместной жизни и помощи друг другу . Мороз тогда стоял лютый, дыханье в воздухе леденящем хрустело, будто иглы ледяные. Горазд, старец могучий, сединой убелённый словно лесной дед, на пороге избы стоял, взирая в белое безмолвие. Рядом же внук его, Зорич, переминался, душой трепеща.
— Что, птенчик, — изрёк Горазд хрипло, глас его подобен скрипу снега под лисьей лапой. — Оставлю тебя в чащобе глухой. С единым ножом. Выживешь — мужем станешь. Не выживешь… — крякнул он тяжко, — такова воля судьбы. Гряди.
На опушке у дуба древнего, бурей сломанного, остановились.
— Запомни навеки, внуче. Первое в лесу зимой — не пища, не огонь. КРОВ — вот что главное. Без него к утру сосулькой станешь.
— Виждь, — ткнул Горазд посохом своим в сугроб у подножия. — Ветром наметено здесь. Плотно, словно стена. Сей и будет дом твой на ночь.
Сняв волчью шкуру с плеч, на снег её простёр, и принялись рыть. Не яму, а нору.
— Рой углубление в сугробе, дабы сидеть, ноги поджав. Вход с подветренной стороны делай, дабы не выдуло тебя, как пушинку. Потолок жердями укрепи. Внутри же еловым лапником устели. Ель тепло держит, а смола её нечисть отгоняет.
— Для долгой стоянки храмину ставь. Елочки молодые, гибкие срежь. Куполом их поставь, вершинами сходящимися. Изнутри хвоей устели, сверху шкурой покрой. Снегом обкидай — от ветра защитит.
— Древо дарит дары свои, — продолжал Горазд. — Сучки сухие, смолу еловую бери — лучшей растопки не сыскать. Показал он, как стружку берестяную резать, как огнивом искру высекать.
— Огонь-батюшка — жизнь твоя. Он и согреет, и зверя отгонит, и воду вскипятит.
— Книга лесная отверста пред зрящими, — вёл Горазд внука вглубь чащи. — Виждь следы малые, крестом положенные. Беличьи это стопы.
Шли по следам, пока не нашли ель старую с шелухой у подножия.
— Гайно её ищи — гнездо шаровидное. В нём и орехи, и грибы сушёные. Бери немного, взамен рябину горсть положи.
— Для трапезы сытной петлю ставь. Ищи тропу зайца у ивняка. На самой тропе, в теснине, петлю волосяную завяжи. Высота — чтоб в рост зайца была.
На реке замёрзшей Горазд учил:
— Рыба зимой сонная. Жерлицу делай — шест гибкий в снег воткни, верёвку с крюком привяжи. Наживку мясную бери. Иль острогой бей — ветку заостри, рыбу в прозрачной воде пронзай.
— По снегу глубокому не пройти — утонешь. Стопы снежные делай.
Ветви орешника гни в овал, концы лыком свяжи. Сетку из прутьев ивовых сплети. К ноге ремнями привяжи — и пойдёшь, словно рысь.
Срубив ель молодую, Горазд на колени пал,
— Прости, сестрица зелёная, прости, дщерь лесная. Не по злобе, не по прихоти силу твою забираю. По нужде великой, для крова и тепла, для науки внуку моему, кровинушке родной. Прими хлеб-соль сей и благодарность мою вечную.
Хлеба краюху и соли щепотку у пня положил.
У костра вечером Горазд изрёк:
— Запомни, внуче: лес — не кладовая. Он — сущий живый. Всё в нём — от былинки до великана — душу имеет. Бери ровно, сколько надо, дабы и завтра было что взять. Благодари и реку и зверя и древо. Лес видит сердце твоё. Придёшь с пустыми руками но с душой полной — последним поделится. Придёшь как захватчик — поглотит тебя зелёная пучина.
Сила не в убиении медведя. Сила — в ночи, проведённой в снежной норе и в утре, встреченном живым.
Зорич молвил в сердце своём: "Помню и обещаю". И почуял он, как знание древнее в душу его входит, частью его становясь. Не отроком более был он, но чадом леса, готовым принять законы его мудрые и грозные.
неся в себе заветы Леса, Предков и самих Небес— простые, как сам мир и вечные, как звезды над головой. Он знал, что будет учить свое чадо не по книгам а по шелесту листвы, не криком а тихим словом, не ограждая от жизни а уча его жить в ладу с ней. И этого было достаточно.