Глава 14. Снайпер Лия
Утро 14 января 1944 года выдалось обманчиво тихим, почти безмятежным.
После яростного ночного штурма станции Насва, после огненной круговерти и того самого письма, написанного в захваченном блиндаже, батальону дали всего несколько часов. Перевести дух. Подсчитать безвозвратные потери. И приготовиться к худшему.
Худшее имело короткое, но зловещее имя — деревня Казачиха.
— Это не Насва, бойцы, — комбат Моисеев, чьё лицо стало серым от усталости, говорил тихо, но его слова впивались в сознание каждого. Он стоял у карты, небрежно расстеленной на капоте трофейного «Опеля».
— Насва — станция. А Казачиха — полноценный «укрепрайон». Крепость. Разведка доложила: там всё перепахано. ДЗОТы в три наката брёвен, минные поля и пулемёты, бьющие перекрёстным огнём. Они нас ждут.
Комбат обвёл взглядом своих солдат. Измотанных, закопчённых, с воспалёнными от бессонницы глазами. Его взгляд задержался на снайперской группе — Лие, Наде, Зине.
— Задача снайперам та же, — голос Моисеева стал твёрже стали. — Ослепить врага. Но головы не высовывать! В этот раз фрицы будут бить по вам в первую очередь. Всё ясно? Вопросы есть?
Алия Молдагулова стояла плечом к плечу со своим «аға» Жапаром, но почти не слышала комбата. Всё её внимание было приковано к Казачихе.
Деревня, затаившаяся на пригорке, казалась вымершей. Серые избы, почерневшие голые деревья. Ни единого дымка, ни малейшего движения. Тишина, от которой сводило зубы.
Точно такая же мёртвая тишина, как в далёком тридцать третьем, в казахской степи, перед тем, как ударил беспощадный Джут.
«Они там. Они ждут», — подумала девушка, инстинктивно крепче сжимая свою верную винтовку.
К БОЮ!
В небо взвилась сигнальная ракета. И снова, как и сутками ранее, землю сотряс грохот артподготовки. Но в этот раз он был до обидного коротким. Снарядов катастрофически не хватало.
— ПОДЪЁМ! В АТАКУ! ЗА РОДИНУ!
Батальон тяжело поднялся, срываясь с места. Солдаты ринулись по мёрзлому, изрытому воронками полю, утопая в глубоком снегу.
— Надя, Зина, за мной! — крикнула Алия. — Ищем «лёжку»!
Их задача была не бежать со всеми. Их цель — найти удобную позицию в сотне метров позади, чтобы надёжно прикрывать наступающую пехоту. Они тут же залегли в свежей, ещё пахнущей порохом воронке.
— Вижу! — почти беззвучно прошептала Надя, не отрываясь от бинокля. — Чердак крайнего дома. Справа. Пулемёт!
— Мой, — коротко бросила Алия.
Оптика поймала в перекрестье тёмный провал чердачного окна. Задержка дыхания. Плавный спуск. Выстрел расколол морозный воздух. Пулемётчик на чердаке дёрнулся и безвольно повалился вперёд, затихнув навсегда.
— Отлично! Лия, левее, у сарая! Офицер!
Снайперская винтовка послушно развернулась. Снова выстрел. Ещё одна цель поражена.
Алия работала. Так, как учили в Вешняках. Хладнокровно, быстро, безошибочно. Сейчас она была не просто девушкой, а идеальным инструментом войны. Она была снайпером.
А впереди, захлёбываясь криком, бежал батальон.
— Ура-а-а! — раскатистый рёв приближался к самым окраинам деревни.
Казалось, ещё один, последний рывок, и…
И в этот самый момент Казачиха ОЖИЛА.
Она не просто открыла ответный огонь. Она выдохнула адским, испепеляющим пламенем.
Это был не один пулемёт, как на станции. Их были десятки. Заработала вся система перекрёстного огня, которую немцы выстраивали долгими месяцами. Смертоносные очереди ударили из ДЗОТов, из подвалов, с чердаков. Одновременно.
Атака захлебнулась мгновенно.
Батальон, ещё секунду назад нёсшийся вперёд, словно налетел на невидимую стену. Люди падали не по одному — валились целыми рядами. Крик «Ура!» утонул в стонах и криках раненых. Оставшиеся в живых отчаянно вжимались в снег, в любую воронку, в мёрзлую землю.
— Вставай! Вставай, пехота! — Алия сквозь оптику увидела, как командир роты, молоденький лейтенант, поднялся во весь рост, пытаясь увлечь за собой бойцов.
Но он сделал всего два шага. Немецкий снайпер — такой же, как Алия, — уже держал его на мушке. Лейтенант молча ткнулся лицом в снег.
— КОМАНДИР УБИТ! — пронёсся по полю отчаянный крик.
Это был конец. Атака провалилась.
— Лия! Миномёты бьют! — закричала Надя.
Земля вокруг закипела. Взрывы. Свист осколков. Снег стремительно смешивался с грязью и кровью. Батальон был прижат к земле. Бойцы, ещё пять минут назад бывшие героями, превратились в живые мишени. Они лежали и просто ждали своей очереди.
Алия Молдагулова лежала в своей воронке, и её била дрожь. Но не от страха.
Её трясло от всепоглощающей ярости.
Она видела. Видела, как мина накрыла трёх бойцов, бежавших рядом с Жапаром. Видела, как её «аға», её земляк, её названный брат, упал, схватившись за живот. Он не кричал. Лишь молча смотрел в пустое серое небо.
«Нет…» — прошептала Алия пересохшими губами.
Она видела, как её «кочевники», её братья, её новая семья, которую она обрела здесь, на фронте, — уходят. Уходят так же буднично и страшно, как когда-то ушла её мать на том картофельном поле.
Там был один сторож с ружьём. Здесь — десятки пулемётов. Но суть была одна и та же.
Внутри что-то оборвалось. Перегорело. Кончился снайпер. Кончился ефрейтор.
Осталась только Ылия Саркулова. Девочка из тридцать третьего года, у которой снова отнимали самых близких.
— Надя! Прикрой! — голос стал чужим, хриплым.
— Лия, ты с ума сошла?! Лежать! Это приказ! — Надя вцепилась в её маскхалат.
— Прикрой, я сказала!
Алия отбросила в сторону свою драгоценную именную винтовку. Оружие, которым так гордилась. Сейчас оно было бесполезно.
Вместо него руки схватили то, что было нужно. Пистолет-пулемёт Шпагина, который она таскала с собой для ближнего боя. ППШ. И две противотанковые гранаты.
— Лия, нет!
Но Алия уже не слышала.
Взгляд был устремлён только на залёгший батальон. На испуганных, смертельно уставших мужчин, которые уже не поднимутся. Они ждали приказа. Но командир был мёртв.
И тогда приказ отдала ОНА.
Ефрейтор Алия Молдагулова, восемнадцатилетняя сирота из казахских степей, поднялась во весь свой невысокий, хрупкий рост.
Она встала над воронкой, над этим полем смерти, под перекрёстным огнём сотен стволов.
Идеальная мишень.
И она закричала. Не голосом — всей своей болью, всей ненавистью, всей любовью к этим людям, лежащим в снегу.
— БРАТЬЯ!
Её высокий, почти девичий голос резанул по ушам, перекрывая вой пуль.
— СОЛДАТЫ! ЗА МНОЙ! ЗА РОДИНУ! ВПЕРЁД!
Не оглядываясь, не проверяя, поднялся ли кто-то, она побежала. Она знала — если не повести их за собой сейчас, они все останутся здесь навсегда.
Она побежала ОДНА. Маленькая белая фигурка в маскхалате. Прямо на стену огня, на немецкие пулемёты.
В батальоне на секунду воцарилась оглушительная тишина. Солдаты, вжавшиеся в снег, как один подняли головы. И увидели.
— Девчонка… — прохрипел кто-то рядом с Надей. — Наша «казашка»…
— Мать твою… Встала…
Увидеть, как восемнадцатилетняя девочка, снайпер, «тыловая крыса», как их иногда презрительно звали пехотинцы, — встала и в одиночку пошла на верную гибель… Это было страшнее любого приказа.
Это был всеобщий стыд.
— Ребята… — прошептал седой старшина, лежавший в двадцати метрах. — Она же…
Он не договорил. Он заревел. От ярости, от бессилия и от жгучего стыда.
— ЗА ЛИЮ! ПОДЪЁМ! ЗА СЕСТРЁНКУ! УРА-А-А!
Первыми поднялись её «кочевники». Жапар, зажимая рану на животе, встал на одно колено и дал длинную очередь из автомата в сторону врага.
А потом… Потом поднялся ВЕСЬ батальон.
Страх сгорел дотла. Его выжгло пламя этой отчаянной девчонки. Сотни солдат, только что ждавшие конца, поднялись с единым, общим, звериным рёвом.
Это была уже не атака. Это была МЕСТЬ.
— Лия! Держись, сестрёнка!
Они бежали, неслись за ней, обгоняя её, закрывая от пуль своими телами.
Алия неслась вперёд, поливая врага огнём от бедра из своего ППШ. Она не видела ничего, кроме серых фигур в немецкой форме.
И тут земля прямо перед ней взорвалась. Мина.
Мина, брошенная кем-то из вражеских солдат, разорвалась недопустимо близко. В тот самый миг, когда юная Алия, своим голосом поднявшая целый батальон, бежала к первой траншее высоты Казачиха, её тело пронзила острая боль.
Ефрейтор Молдагулова, даже не замедлив бега, бросила взгляд на ранение. Алое пятно стремительно расползалось по белому маскхалату. Кисть была раздроблена.
Пальцы, что ещё недавно так бережно выводили буквы в последнем письме домой, превратились в багровую рану.
Боль?
Нет. Это было нечто большее. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения.
«А-А-А-А-А-А!»
Из девичьей груди вырвался не боевой клич «Ура». Это был первобытный, степной, почти женский вой. Вой той самой восьмилетней девочки Ылии, у которой судьба вновь пыталась отнять самое дорогое.
Она не остановилась. Не припала к земле. ЯРОСТЬ, чистая, слепящая, выжгла боль дотла. Девушка ловко перехватила тяжёлый ППШ в правую, здоровую руку и, прижимая раненую левую к животу, первой ворвалась во вражескую траншею.
Её прыжок с бруствера был подобен явлению белого ангела возмездия.
Приземлилась она прямо перед двумя немецкими солдатами, что только выскочили из блиндажа. Те даже не успели испугаться. Они просто остолбенели, увидев перед собой эту маленькую, хрупкую азиатскую девочку в белом, залитом алым, с полыхающими чёрными очами.
Секунды, которой им хватило на изумление, Алие хватило на очередь.
Палец нажал на спуск. ППШ, который снайперы обычно носили для самообороны, в её руках стал грозным оружием штурмовика. Диск на 71 патрон заговорил на своём, смертельном языке. Она не целилась — просто вела стволом на уровне пояса.
Врагов отбросило к стене траншеи.
«ЗА ЛИЮ! ЗА РОДИНУ!»
Вслед за ней в траншею хлынул её батальон. Началась рукопашная схватка. Это было не то, чему учили в снайперской школе в Вешняках. Здесь не было места для расчёта баллистики и поправок на ветер. Здесь царили грязь, хрипы, скрежет металла о металл.
Алия, утратившая свою снайперскую винтовку, стала ещё опаснее. Исчезла осторожность стрелка, но родилась ярость берсерка. Она неслась по узкому проходу траншеи. Её «кочевники», её «братья»-казахи, следовали за ней.
— Қарындас, берегись! — крикнул Жапар и, зажав собственную рану, оттолкнул её в сторону, принимая на себя выпад немца, выскочившего из-зa поворота.
Но Алия этого уже не видела. Она мчалась дальше. Левая рука онемела и безвольно повисла, орошая снег алыми каплями. Одной правой рукой она продолжала вести огонь короткими, злыми очередями.
«Вперёд! Только вперёд!»
Она была слишком быстрой. Слишком яростной. Восемнадцатилетняя девушка опережала взрослых, уставших от долгой войны мужчин. Она вырвалась далеко вперёд.
— Лия, стой! Куда ты?! — кричал ей кто-то позади, но его голос утонул в грохоте боя.
Пробежав очередной поворот траншеи, она внезапно оказалась одна.
Тишина. Лишь позади доносились крики её товарищей. А впереди — пять метров пустой, серой траншеи. И вход. Тёмный, как сама бездна, вход в блиндаж.
«Там…» — молнией пронеслось в голове. — «Там штаб. Офицеры».
Сердце колотилось о рёбра с той же частотой, что и пулемёт на станции Насва. «Надо… Надо действовать».
Алия схватила последнюю гранату с пояса. Онемевшие пальцы левой руки не слушались. Не раздумывая, она уже хотела зубами рванула чеку.
И в этот самый миг из темноты блиндажа вышел он.
Не испуганный юнец. Не простой солдат.
ОФИЦЕР.
Высокий, подтянутый, в серой шинели с Железным крестом на шее. Он не бежал. Он выходил спокойно, будто на прогулку, и явно не ожидал увидеть её здесь. В его руке был не автомат, а «Вальтер».
Он увидел её. Маленькую, измазанную грязью, раненую «mongolische Hexe» (монгольскую ведьму) с гранатой в руке.
Доля секунды. Та самая, что решает всё.
Офицер был профессионалом. Он стрелял инстинктивно. Сухой, злой щелчок выстрела прозвучал почти одновременно с тем, как Алия нажала на спуск своего ППШ, откинув гранату.
Немец оказался на ничтожную долю секунды быстрее.
Пуля. 9-миллиметровая.
Алия не ощутила удара. Она почувствовала, как будто её со всей силы ударили кувалдой в грудь. Как будто комбат Моисеев, разгневавшись, ткнул её прикладом в солнечное сплетение.
Дыхание перехватило. Ноги подкосились.
«Мама…»
Это была её последняя, самая светлая мысль.
Она начала падать. Медленно, как в страшном сне, оседая по грязной стене траншеи.
А палец… Палец, уже сведённый последней судорогой, — остался на спусковом крючке.
Теряя силы ефрейтор Молдагулова дала свою последнюю очередь.
ППШ, зажатый в её руке, взревел. Длинная, отчаянная очередь ударила офицеру в грудь, в живот, в лицо. Он не успел даже вскрикнуть. Его отбросило назад, в тот самый блиндаж.
Алия упала. Автомат вывалился из ослабевших рук. Граната, которую она так и не бросила, лежала в грязи.
Тишина.
Лёжа на дне траншеи, она смотрела вверх. В серое, безразличное псковское небо. Снежинки тихо опускались на её лицо.
Боли в руке уже не было. Лишь леденящая слабость разливалась по телу, не давая вздохнуть. Она чувствовала, как что-то тёплое растекается под маскхалатом.
Где-то далеко, словно из-под воды, доносились крики:
— Лия! Лия, где ты?! — Казачиха наша! Взяли высоту! — Сестрёнка! Қарындас!
Кто-то упал рядом на колени. Это был Жапар, её «аға». Его лицо, чёрное от пороховой гари, исказилось от увиденного.
— Лия… Лиечка… Қарындас…
Он увидел рану у неё на груди. И всё понял.
— САНИТАРОВ! — закричал он так, как не кричал в самой яростной атаке. — НОСИЛКИ! СЮДА! ЖИВО!
К ней подбежала Надя Матвеева, её напарница.
— Лия… Лиечка, держись! Милая, только держись!
Но Алия уже не видела их лиц. Она видела только небо.
— Мы… мы взяли её? — едва слышно прошептали её губы.
— Взяли! Взяли, Лия! Слышишь, родная?! — плакала Надя, пытаясь остановить кровь.
— Я… я рада… — прошептала Алия и её глаза медленно закрылись.
— НЕ СМЕТЬ! — заорал Жапар на подбежавших санитаров. — В госпиталь! В Пиченко! Быстрее! Она ещё дышит!
Её осторожно подхватили на носилки и понесли из траншеи, которую она отвоевала. Сердце ещё билось. Батальон шёл дальше, зачищая деревню, а раненую восемнадцатилетнюю героиню, поднявшую их в атаку, уносили в тыл.
Она сделала всё, что могла. Теперь её судьба была в руках врачей. Но успеют ли они? Этот вопрос повис в морозном воздухе, заставляя сердца сжиматься в тревожном ожидании...
😊Спасибо вам за интерес к повести и к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.