— Ты вышла замуж за вора, дочка! Рецидивиста! И теперь будешь мыкаться по съёмным углам, пока он снова не сел! — мама влетела в комнату с распечаткой в дрожащих руках. — Смотри! Вся его биография — тюрьмы да колонии! Ни одной светлой полосы!
Я отодвинула тарелку с недоеденной кашей. Сердце зашлось от привычной смеси стыда и злости.
— Он исправился, мам! В письмах он совсем другой... Умный, начитанный...
— В письмах! — она истерично рассмеялась. — Он тебе напишет всё, что захочешь услышать! Лишь бы дура нашлась, которая квартиру предоставит!
Хлопнула дверь. Я осталась одна, глотая слёзы. В руке зажатое его последнее письмо. Такие красивые слова о семье, о тихом счастье, о том, как он мечтает завести огород... А в углу конверта — пятно от жира.
***
— Алёнушка, жена! Наконец-то!
Он вышел из автобуса — крупный, чуть сутулый, в потрёпанной куртке. Обнял так, что хрустнули рёбра. Пахло дешёвым одеколоном и чем-то кислым.
— Поехали домой, ладно? Выспаться надо, отойти...
Дорогой молчал, нервно постукивал пальцами по колену. В автобусе оглядывал пассажиров — быстрый, скользящий взгляд. Охранный.
Наша однокомнатная встретила его духотой. Он прошёлся по ней, как следователь по месту преступления.
— Маленькая... Но сойдёт для начала. Деньги есть? На первое время?
Я протянула заранее отложенные пять тысяч. Он сунул купюры в карман, не глядя.
— Спасибо, родная. Я уж... как-нибудь отблагодарю.
«Как-нибудь» растянулось на недели. Он спал до обеда, часами смотрел телевизор, оставляя после себя крошки и пустые пачки из-под сигарет. Мои робкие намёки на работу он игнорировал.
— Не торопи, всё успеем. Давно я в тепле не отдыхал...
Однажды вечером я не выдержала.
— Тёма, деньги кончаются. Мама перестала помогать... Может, хоть грузчиком куда?
Он медленно поднял на меня глаза. Взгляд был тяжёлый, чуждый.
— Ты чего ко мне пристала? Отдохнуть человеку дать не можешь.
Я окаменела. Это был не тот человек, что писал письма. Совсем не тот.
— Я просто...
— Просто заткнись, — он встал и прошёл на кухню. — И еду сделай, а то ходишь тут, как тень неприкаянная.
Слёзы душили меня, но я молча пошла варить макароны. Он сидел за столом и разбирал свой старый телефон.
— Завтра по делам пойду, — бросил он. — Кое с кем встретиться надо.
Сердце упало.
— С кем?..
— Со старыми друзьями. Не твоё дело.
Ночью я услышала, как он ворочается.
— Слушай, — его голос прозвучал в темноте. — Тут одно дело есть... Выгодное. Но стартовый капитал нужен.
Я притворилась спящей. Утром он ушёл, забрав мои последние деньги из шкатулки. «Верну с процентами», — сказал.
Вернулся через три дня — грязный, помятый, от него пахло перегаром. С порога начал рыться в шкафу.
— Где золотые серёжки твои? Крестик?
— Тёма, у меня их нет...
— Врёшь! — он схватил меня за руку. — Помогать надо!
В его глазах плясали злые огоньки. Я вырвалась и побежала к телефону.
— Маме позвоню!
— Звони своей дуре! — зарычал он. — Скажешь, что муж последние штаны продаёт, чтобы тебя кормить!
Дверь снова хлопнула. Я опустилась на пол, обхватив колени. Кругом валялись его вещи, окурки в цветочных горшках, пустые бутылки. Тоска подступала комом к горлу.
Через неделю он пришёл неожиданно оживлённым.
— Всё, жена! Нашёл дело! — похлопал он меня по плечу. — Компаньон один... Магазинчик один прикроем. Пустяковое дело.
Ледяной ужас пополз по спине.
— Тёма... только не это...
— А что? — его лицо снова стало чужим. — По-твоему, на грузчика мне всю жизнь пахать? Я не для этого на волю вышел.
В ту ночь я не спала. Лежала и смотрела в потолок. Вспоминала его письма: «Мечтаю о тихой жизни... о детях...». Вспоминала мамины глаза. Свои глупые мечты.
Утром, пока он храпел, я на цыпочках вышла в коридор и позвонила маме.
— Мам... — голос срывался на шёпот. — Он... он собирается на дело. На кражу.
На том конце провода повисла тишина.
— Собирай вещи и выходи из дома. Сейчас же. Я вызываю наряд.
— Но он же...
— Выйди и жди меня у подъезда!
Я бросила трубку и начала дрожащими руками кидать в сумку документы, телефон. Из спальни донёсся храп. Вдруг он смолк.
— Кому звонила? — он стоял в дверях.
— Маме... — прошептала я.
Он поморщился, плюхнулся на стул.
— Чай сделай. Голова раскалывается.
Я схватила сумку и рванула к двери. Руки тряслись так, что не могла попасть ключом в замочную.
— Ты куда? — его голос прозвучал сзади.
Я не отвечала, дёрнула дверь и выбежала на лестничную площадку. Сердце колотилось где-то в горле.
— Стой! — он выскочил за мной, схватил за куртку. — Куда побежала, а?
В этот момент внизу хлопнула дверь подъезда. Послышались шаги. Он отпустил меня, отшатнулся назад.
— Так... Понятно всё с тобой.
В глазах у него было не столько злость, сколько презрение. Я побежала вниз, навстречу маме и двум полицейским в форме.
— Всё в порядке? — мама обняла меня.
Я только кивнула, не в силах вымолвить слово. Когда мы поднялись, дверь в квартиру была распахнута. Внутри — пустота. Исчезли его вещи, пропала моя золотая цепочка, которую я не успела спрятать. На столе лежала смятая записка: «Искала принца, а получила то, что заслужила. Не ищи».
Полицейские развели руками — нет человека, нет состава. Мама молча собирала по квартире окурки, пустые бутылки.
Через месяц пришло письмо. Из другой колонии. Короткое: «Попался на мелочёвке. Зря ты тогда... могла бы принцем прикидываться подольше. Ладно, не судьба. Отправь развод, если хочешь. Тёма».
Я сожгла письмо в пепельнице. Вместе с пеплом сгорели все мои иллюзии о великой любви, способной спасти падшую душу.
Мама вошла, поставила передо мной чашку чая.
— Всё, дочка. Проехали.
Я кивнула. Да. Проехали. Очень вовремя.
***
— Привет, Алёнка. Это я. — Голос в трубке был тихим, усталым, без прежней наглости. — Выхожу. Через неделю.
Я стояла на кухне, сжимая мобильный так, что пальцы побелели. Прошло три года. Три года тихой, спокойной жизни. Я сменила номер, но он всё равно нашёл. Всегда находит.
— Ты кто? — сделала я безразличный голос, хотя сердце колотилось где-то в горле.
Он коротко рассмеялся. Сухо, беззвучно.
— Ну, формально-то я твой муж ещё. Бумажку ты так и не прислала.
Развод. Да. Я всё собиралась, но оттягивала. Казалось, если не будешь трогать прошлое, оно само рассосётся.
— Зачем звонишь, Тёма?
— Встретишь? Поговорить надо. По-хорошему.
— У нас не может быть ничего «по-хорошему».
— Алён... — он помолчал. — Я другой стал. Серьёзно. Сидел, думал. Ошибки свои понял. Хочу извиниться.
Слеза прожгла веко. Глупая, наивная. Опять повелась на голос. На ту интонацию, что была в самых первых письмах — ранимая, одинокая.
— Мне не нужны твои извинения.
— Ладно. — Он вздохнул. — Тогда по-плохому. Знаешь, у меня тут кое-что на тебя есть. Фотографии. Старые. Интимные. Не хотел бы я, чтобы они твоей маме на работу пришли. Или твоему новому... как его... Сергею?
Кровь отхлынула от лица. Фотографии. Я их давно уничтожила, все, что нашла. Но он, он же мог оставить копии. На всякий случай. Про запас.
— Ты ..., — выдохнула я.
— Встретимся? — повторил он уже твёрже. — Завтра. В шесть. У нашего старого парка. На скамейке.
Щёлкнула трубка. Я опустилась на стул, уткнувшись лбом в холодную столешницу. Мама вошла на кухню, сразу всё поняла по моему виду.
— Он?
Я кивнула, не поднимая головы.
— Опять сел?
— Выходит уже. Через неделю. Звонил. Шантажирует. Говорит, есть мои фото.
Мама тяжело вздохнула, села напротив.
— Я же говорила — отправляй развод, пока он за решёткой. Не послушала. Теперь он снова на шею сядет. На всю жизнь.
— Что делать? — прошептала я, чувствуя себя снова той глупой, запуганной девочкой.
— Фотографии... — мама сжала губы. — Пусть шлёт. Мы в милицию заявим. Это шантаж. А встречаться с ним не вздумай! Слышишь? Никаких встреч!
Но я не слушала. В голове крутился его голос: «По-хорошему... по-плохому...». И ещё одна мысль, страшная, предательская: а вдруг он и правда изменился? Вдруг это последний крик о помощи? Вдруг я, отвернувшись сейчас, сломаю ему жизнь окончательно?
***
На следующий день в шесть вечера я стояла у скамейки в парке. Тот же скрипучий аттракцион, те же голуби. Он пришёл раньше меня. Сидел, сгорбившись, курил. Выглядел постаревшим, потрёпанным.
— Привет, — поднял он на меня глаза. — Думал, не придёшь.
— Показывай, — сказала я, не садясь.
— Что?
— Фотографии. Покажи, что у тебя есть.
Он усмехнулся, достал из кармана затертый конверт. Я выхватила его, разорвала, не глядя. Внутри оказались не фото, а... мои старые письма. Те самые, первые.
— Обманул, — он пожал плечами. — Не держи зла. Иначе бы не пришла.
— Зачем ты позвал меня, Тёма? Чего ты хочешь?
— Хочу... начать всё заново. — Он встал, подошёл ближе. От него пахло тем же дешёвым одеколоном. — Я понял, Алёнка. Понял всё, сидя там. Ты была единственным светлым человеком в моей жизни. А я... я всё испортил.
Он говорил красиво. Почти как в письмах. Но я смотрела на его руки — сбитые костяшки, синие наколки. На его глаза — уставшие, пустые.
— Я вышла за тебя, потому что верила в тебя. А ты использовал меня. Ты обманывал, воровал, унижал.
— Я изменился! — в его голосе прозвучали знакомые нотки нетерпения. — Да, я вор! Да, сидел! Но я человек, Алёна! У меня тоже есть чувства!
— А у меня? — голос мой дрогнул. — А у меня были чувства, когда ты последние деньги пропивал? Когда называл меня дурой? Когда шантажировал, в конце концов?
Он замолчал, затянулся.
— Ладно. Дело твоё. — Он выбросил окурок. — Тогда по-другому. Дашь мне денег? На обустройство. Взаймы. Я... я верну. Через месяц работу обещали.
Вот оно. Настоящая причина. Не раскаяние, не любовь. Деньги. Всегда деньги.
— Нет, — сказала я твёрдо. — Ни копейки.
Его лицо исказилось. Маска раскаяния упала.
— Жаба старая! — прошипел он. — Сидела бы на своей консервной фабрике, да молчала в тряпочку! А нет, захотела принца! Я тебе покажу, где принцев ищут!
Он плюнул мне под ноги, развернулся и пошёл прочь. Я смотрела ему вслед, и вдруг что-то щёлкнуло внутри. Окончательно и бесповоротно.
— Тёма! — крикнула я ему вслед.
Он обернулся.
— Что? Передумала?
— Нет. Завтра же отправлю тебе развод по почте. И если ты ещё раз позвонишь, подойдёшь или просто посмотришь в мою сторону, я вызову полицию. У меня есть все твои угрозы на диктофоне. — Я достала телефон из кармана и показала ему. — Хочешь, вернешься обратно в зону. Очень просто.
Он замер. Смотрел на меня с ненавистью, со злобой. Но я впервые за всё время не испугалась. Я видела перед собой не страшного рецидивиста, не романтичного страдальца, а жалкого, сломанного человека. И мне было его... жаль.
— Прощай, Тёма, — тихо сказала я. — И не ищи больше меня.
На этот раз я развернулась и ушла первой. Не оглядываясь. Я шла по парку, и на душе было странно — и больно, и пусто, но уже не страшно. Я наконец-то закрыла эту дверь. Вышла из своей личной тюрьмы.
Дома меня ждала мама. Молча поставила на стол чайник.
— Всё? — спросила она.
— Всё, — кивнула я. — Навсегда.
Она обняла меня, и мы сидели так молча, слушая, как закипает вода. Впереди была бумажная волокита с разводом, возможно, новые угрозы. Но я знала — самое страшное позади. Я наконец-то проснулась.
***
Прошло три месяца. Бумаги на развод были поданы, но суд откладывали — то Тёма не являлся, то терялись документы. Я жила в состоянии подвешенной тревоги, каждый звонок с незнакомого номера заставлял вздрагивать.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, я увидела его. Он стоял у подъезда, в той же потрёпанной куртке, плечом прислонившись к стене.
— Алёнка. Давно тебя жду.
Я попыталась пройти мимо, но он шагнул наперерез.
— Отстань, Тёма. Я предупреждала.
— Мне некуда идти, — голос его был сиплым, отчаянным. — Понимаешь? Совсем некуда. Работу не дают, из общежития выселили. Один день. Переночевать. Один-единственный!
В его глазах читалась такая животная тоска, что сердце сжалось. Старый, глупый рефлекс — пожалеть, помочь.
— Нет, — выдавила я. — Ни на один час.
— Умоляю! — он схватил меня за рукав. — Я же не буду тебе мешать! В прихожей на полу лягу! Просто не на улице же...
В этот момент дверь подъезда распахнулась. На пороге стояла мама с ключами в руке. Увидев нас, она замерла на секунду, затем резко шагнула вперёд.
— Убирайся отсюда. Сейчас же.
— Мария Петровна... — Тёма отпустил мой рукав, развёл руками. — Я же не чужой совсем...
— Ты именно что чужой, — голос мамы был холодным и острым, как лезвие. — И для моей дочери, и для этого дома. Уходи. Или я вызову полицию. Не как в прошлый раз — для вида, а так, что тебя заберут с вещами.
Он посмотрел на неё с ненавистью, потом на меня.
— Вы все одинаковые... Чёрствые …. Падаешь в грязь лицом — и плевать они на тебя хотели.
— Тебя никто не бросал, — тихо сказала я. — Ты сам всё выбрал. Снова и снова.
Он плюнул на асфальт, повернулся и зашагал прочь, бормоча что-то под нос. Мы с мамой молча поднялись в квартиру.
— Слабак, — сказала мама, запирая дверь на все замки. — Слабак и ничтожество. Не способен даже на достойный уход, только на жалкие потуги вызвать жалость.
Она была права. В его глазах не было решимости, только пассивная агрессия и желание переложить вину за свою сломанную жизнь на других.
***
На следующее утро я проснулась с твёрдым решением. Я поехала к следователю, который вёл его последнее дело, и написала заявление о систематических угрозах и преследовании. Рассказала всё — про звонки, про встречу в парке, про визит к дому. Приложила запись с диктофона.
— Формально, серьёзного состава нет, — сказал следователь, пожилой мужчина с усталыми глазами. — Но мы проведём с ним профилактическую беседу. Иногда это помогает.
Оказалось, помогает. Через неделю пришло смс: «Заявление забрал. Развод не оспариваю. Отстаю. Т.»
Больше я его никогда не видела. Говорили, он уехал в другой город, кто-то видел его на вокзале — пил с такими же, как он, опустившимися ребятами. Его жизнь пошла по старому, накатанному кругу. Но это была уже не моя история.
***
Развод я получила через месяц. Стоя у здания суда с зелёной корочкой в руках, я не чувствовала ни радости, ни облегчения. Просто тихую, умиротворённую пустоту. Как после долгой, изнурительной болезни.
Мы с мамой продали ту злополучную квартиру, чтобы ничего не напоминало о старой жизни, и купили маленькую, но светлую двушку в новом районе. Я записалась на курсы керамики, стала больше читать, завела котёнка. Жизнь медленно, но верно наполнялась новыми, простыми и ясными смыслами.
Как-то раз, перебирая старые вещи перед переездом, я нашла на дне шкатулки его первое письмо. Пожелтевший листок в клеточку, с неровными строчками: «Вы мне приснились, Алёна. Словно лучик света в моём царстве тьмы...»
Я не стала его рвать или сжигать. Просто положила обратно и закрыла крышку. Пусть лежит. Как напоминание не о нём, а о себе — о той наивной девчонке, которая так отчаянно хотела спасти кого-то, что чуть не погубила себя. И о той женщине, которая сумела вовремя остановиться и выбраться из ловушки собственного милосердия.
Иногда самое сложное — не впустить человека в свою жизнь, а выставить его за дверь и не открывать снова, сколько бы он ни стучал. Даже если он стучит так жалобно и одиноко. Особенно — тогда.
***
— Алёна, ты не поверишь, кого я сегодня видела! — моя коллега Катя замерла в дверях моего кабинета с круглыми глазами. — Твоего бывшего! Того, про которого ты рассказывала...
Ледяная волна прокатилась по спине. Я медленно отложила ручку.
— Где?
— У метро. Стоит с бутылкой какого-то пойла, прохожих клянчит. Обтрёпанный, грязный... Я бы не узнала, если б он не окликнул меня по имени.
— Окликнул?
— Да. Сказал: «Кать, передай Алёнке, что я её жду». — Катя поморщилась. — Противно стало. Я сделала вид, что не слышу, и прошла мимо.
Я поблагодарила её и закрыла дверь. Руки дрожали. Год тишины. Год спокойной жизни. И вот — снова. Как несмывающееся пятно.
Вечером я рассказала маме. Она молча слушала, строгая и непроницаемая.
— Он болен, — наконец сказала она. — Не физически, а душой. И ты не врач ему. Ты — его последняя ниточка к нормальной жизни, за которую он цепляется. Пока ты где-то там, светишься, как маячок, у него есть оправдание — «вот, была же любовь, значит, и я что-то стою». Он не тебя ждёт. Он ждёт спасения от самого себя. Но спастись он должен сам.
Её слова засели глубоко в сознании. Я поняла, что мама права. Все эти годы я была не женщиной, не бывшей женой, а символом. Символом спасения, которое так и не случилось.
На следующее утро я поехала к метро. Я знала, что это рискованно, глупо, но я должна была это сделать. Для себя. Для того, чтобы поставить точку.
***
Он сидел на корточках у стены, протягивая прохожим пластиковый стаканчик. Бородка обросшая, пальто в грязных разводах. Рядом валялся рюкзак — тот самый, с которым он когда-то пришёл к нам в квартиру.
Я подошла и остановилась в двух шагах. Он поднял голову, и в его мутных глазах мелькнуло узнавание, а затем — дикая, жадная надежда.
— Алён... Я знал... Знал, что ты придёшь...
— Я пришла не для того, о чём ты подумал, — тихо сказала я. — Я пришла попрощаться.
Надежда в его глазах погасла, сменившись обидой.
— Вот как? Пришла поглумиться? Посмотреть, до чего я дошёл?
— Нет. Я пришла сказать, что ты был прав. В своём последнем смс. Ты отстал. И я — тоже. Окончательно.
Я достала из сумки конверт. Тот самый, с его первыми письмами.
— Это твоё. Возьми.
Он с ненавистью швырнул конверт на асфальт. Листки разлетелись по ветру.
— Не нужно мне твоё старьё!
— Тогда прощай, Артём, — я повернулась, чтобы уйти. Это был последний, самый важный шаг.
— Стой! — его голос сорвался на крик. — А совесть? У тебя совесть есть?! Ты могла помочь! Могла вытащить! А ты выбросила меня, как мусор!
Я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Впервые без страха, без жалости, без вины.
— Я не могла тебя вытащить, Артём. Потому что ты не хотел выбираться. Ты хотел, чтобы я упала вместе с тобой. Прости. Но я больше не падаю.
Я ушла. На этот раз я не слышала его криков, не оборачивалась. Я шла по улице, и странное чувство лёгкости наполняло меня. Словно с плеч свалилась тяжёлая, мокрая шинель, которую я тащила на себе все эти годы.
Больше я его не видела. Говорили, он то ли уехал, то ли попал в больницу, то ли просто растворился в городском дне. Но его тень наконец отпустила меня.
Сейчас, проходя мимо того метро, я иногда вспоминаю его. Но не с болью или гневом, а с лёгкой печалью. О двух людях, которые могли бы быть счастливы, но выбрали разные дороги. Он — дорогу вниз. Я — дорогу вперёд.
И это — настоящее окончание истории. Не тогда, когда суд вынес решение, а тогда, когда я перестала оглядываться назад.
Читайте и другие наши истории:
Пожалуйста, дорогие наши читатели, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть небольшой ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера!)