Часть первая: Корень памяти
Ветер принёс запах дождя и старой муки. Алёна стояла у окна своей избушки на краю леса и смотрела на мельницу внизу, у реки. Колесо не вращалось — впервые за столько лет.
Мельник умер три дня назад.
Она узнала об этом не от людей. Вороны принесли весть на рассвете, а потом сама река изменила свою песню — в ней появилась пустота, как пропущенная нота в знакомой мелодии.
*Не твоё дело*, — сказала она себе, отходя от окна. Но руки сами потянулись к старому кожаному мешочку, что висел над очагом. Внутри лежал высохший корень мандрагоры — тот самый, что она выкопала в ночь полнолуния тридцать лет назад. Тогда она была молодой ведьмой, только познающей силу трав и шёпотов. А он — молодым мельником, только что вернувшимся из города к отцовской мельнице.
Алёна провела пальцами по узловатому корню. Мандрагора хранила память. Не просто воспоминания — саму суть того, что было. Прикосновение к ней было как прикосновение к незажившей ране.
*«Ты ведьма, — сказал он тогда, летней ночью у реки. — Мне не следует...»*
*«А ты мельник, — ответила она. — И мне тоже не следует».*
Но река смеялась, и звёзды были свидетелями, и мандрагора росла в тайном месте, корнями вбираясь в землю так же глубоко, как любовь вбиралась в их сердца.
Алёна достала корень из мешочка. В сумерках избы он казался похожим на маленького уродливого человечка — так и говорили в старых книгах. Она знала ритуал. Знала, что если заварить щепотку тёртого корня в родниковой воде под убывающей луной и выпить настой, можно увидеть прошлое так ясно, будто оно происходит сейчас.
Но зачем? Прошлое мертво, как и он.
Стук в дверь заставил её вздрогнуть. Никто не приходил к ней просто так. Только те, кому нужна помощь: от порчи, от болезни, от несчастной любви. Ирония судьбы — лечить чужие разбитые сердца, когда своё собственное так и не срослось.
За дверью стоял юноша. Молодой, может быть двадцать лет. Высокий, с мукой на рукавах рубахи и глазами цвета речной воды в ясный день.
Алёна замерла.
*Такими же глазами смотрел на неё мельник тридцать лет назад.*
— Вы... вы ведунья? — голос юноши дрожал. — Меня зовут Матвей. Мой дед... он умер три дня назад, и перед смертью всё твердил одно имя. Алёна. Он просил передать вам это.
Юноша протянул сверток из грубого холста. Руки его тряслись.
Алёна взяла сверток, не говоря ни слова. Развернула. Внутри лежала деревянная фигурка — вырезанная из ольхи женщина с распущенными волосами и птицей на плече. Под фигуркой — пожелтевший листок бумаги, исписанный неровным почерком:
*«Прости меня. Я был трусом. Но любовь не умирает — она уходит в землю, как семя, и ждёт. В мельнице, под третьей половицей от порога, лежит то, что я берёг всю жизнь. Это для тебя. Это всегда было для тебя.
Приди. Пожалуйста, приди.»*
Алёна сжала фигурку так сильно, что костяшки пальцев побелели. Тридцать лет. Тридцать лет молчания, и вот — последние слова мёртвого человека.
— Что мне делать? — тихо спросил Матвей. — Дед говорил, что только вы поймёте. Говорил, что на мельнице... что там что-то неправильно. Колесо не крутится, вода будто застыла, и по ночам... по ночам я слышу плач.
Алёна подняла на него глаза. В них полыхнул зелёный огонь — тот самый, что пугал деревенских и заставлял креститься.
— Иди домой, мальчик. Я приду на мельницу завтра, на закате. Принеси три свечи из чистого воска, горсть речной соли и не задавай вопросов.
Матвей кивнул и поспешил прочь, оглядываясь через плечо.
Когда его шаги стихли, Алёна вернулась в избу. Положила фигурку на стол рядом с корнем мандрагоры. Две половины одной истории.
*Под третьей половицей.*
Что он хранил там все эти годы? Что за сила держит мельницу в оцепенении?
Она знала: когда любовь не находит выхода, она превращается в нечто другое. Оседает в стенах, въедается в дерево, превращает дом в ловушку для душ. Особенно если любовь была сильной. Особенно если в ней участвовала ведьма.
Алёна зажгла свечи — четыре, по углам стола, по числу сторон света. Насыпала в ступку щепотку мандрагоры, добавила полынь для ясности, иссоп для очищения, три капли своей крови для связи. Растёрла всё в порошок, нашептывая старые слова на языке, который знали ещё её прабабки.
*«Корень-память, корень-боль,*
*Покажи мне быль, не соль,*
*Что скрывает мельник мой,*
*Что зовёт меня домой».*
Порошок вспыхнул синим пламенем и тут же погас, оставив лишь тонкую струйку дыма. Дым закружился, принимая форму... колеса. Мельничного колеса, которое вращалось и вращалось, но вместо воды его двигала кровь.
Алёна отпрянула.
— Жертвенная магия, — прошептала она. — Что ты наделал, старый дурак?
Но в глубине души она знала. Знала, почему река замолчала. Почему мельница стоит. Почему его душа не может уйти.
Завтра, на закате, она войдёт в мельницу. Откроет то, что скрыто под половицей. И тогда...
Тогда прошлое и настоящее сплетутся, как корни мандрагоры — неразрывно, болезненно, навсегда.
*Продолжение следует...*