Кукушки. Глава 67
После отъезда мужиков в лес Феша и Емилия занялись привычными делами, день обещал быть солнечным, а это значит можно было перетряхнуть приданские сундуки, чтобы не завелась в одежде сырость да плесень. Болезнь - не болезнь, а работа сама себя не сробит, оттого и принялась Феоктиста открывать крышки сундуков, просматривая их содержимое. Давно приспособилась она жить без рук, култышками своими выполняя всю работу, а в случае необходимости помогала себе ногами.
Глава 66
Приловчилась и со шкурками работать, но былого мастерства достичь уже не смогла. Но были при ней дети, которые стали её руками. Именно им передала она свои знания ремесленные и благословила им отцовский инструмент, перешедший ей по наследству. Пока жива была Устинья неустанно и терпеливо учили они ребят мастерству, сначала на худых шкурках, а вскоре доверили и добрые.
Плыла о Нохринах молва людская как о славных мастерах, заезжали во двор дальние купцы, желавшие первыми получить тонкие и ноские шкуры, которые не стыдно было подарить самой матушке императрице Екатерине.
Солнце жарило, как летом, почти, сгоняя с крыш последний снег, когда расцвели заборы Нохриных яркими красками нарядных сарафанов и красочных платков.
-Ох, и богатая ты невеста, Емилия, -восхищенно сказала Катерина, заскочившая по пути –есть ли кто на примете али нет? –лукаво улыбаясь спросила она.
-Она, как братья, -вступила в разговор Феша, -кочевряжится, да нос свой морщит! Не дождаться нам с отцом нынче внуков, коли она с братьями и дальше кочевряжиться станет.
-Ой, матушка, тетка Катерина да разве ж я против, только где ж женихов да невест для нас столь припасено? Те, что с Воскресенской улицы, так в сторону нашу не глядят, говорят, что матушка вы иной веры, хоть и крещенная, а те, что толками своими живут другое бают, мол ты, матушка, православная. И те, и другие нас знать не хотят, в игрища свои никогда не звали и на вечёрки не зовут. Где же братьям моим женихаться, когда невесты от них, как чёрт от ладана шарахаются?
-И то верно, донюшка, живём, как меж двух берегов, -ответила ей мать, -и не на одном нам не рады. А что, Катерина, на деревне слышно? Все ли живы-здоровы? Нет ли каких новостей из Тобольска? –спросила она.
-Да как нет, -обрадовалась гостья тому, что первой расскажет о том, что случилось в Кокушках. -Савва-то, сын ведуньи, -начала она рассказ, -сговорился с Ильёй Ярмиловым, его то ты помнить должна, тот с кем ты из Кокушек-то сбегала когда-то помнишь? –затараторила гостья.
-Помню, как не помнить, -ответила ей Феша, почувствовав, как сильно застучало её сердце от слов Катерины. Встреча с Ильёй была единственной, но как её забыть? Тогда она долго привыкала к насмешкам людей, пяливших на неё глаза и перешептывающихся за её спиной, поэтому совсем растерялась встретив случайно Илью на тропинке, идущей вдоль оврага. Он вышел ей навстречу внезапно, будто поджидал, и она заметалась по тропинке из стороны в сторону пытаясь сойти с неё и обойти внезапно возникшее препятствие.
-Рад видеть вас в добром здравии, Феоктиста Анфимовна, - поприветствовал её Илья, повторяя за неё её движения и не давая девушке пройти, -куда же вы так торопитесь, что даже минутки поговорить у вас со мной нет? - спросил он, когда она успокоилась и замерла.
-Много чести с тобой разговаривать, -отрезала она, взяв себя в руки, - и если не желаешь встречи с моим мужем немедленно меня пропустишь!
-Ой - ой, какие мы грозные стали, -усмехнулся парень, -а то, что? Твой муженек меня в таракана превратит или сверчка из меня сделает?
-Каким был дураком, таким и остался! –Феша внезапно успокоилась и голос её обрел силу, -станет Семён об тебя руки марать, -теперь уже усмехнулась она, почувствовав своё превосходство и увидев, как забегали глазки у её собеседника, -видно хорошо живешь, Илья Батькович, пригодилось моё приданное-то, только бают люди, что не впрок оно вам, Ярмиловым пошло, сарафаны да платки поизносились, мониста растерялись, а шкуры, что ты тогда прихватил прахом пошли. Откуда знать тебе, пестерь, как хранить их надобно? Женился, ты, Илюшенька, а счастлив ли? Слыхала не дал тебе Бог детей-то? И не даст! За обман твой да поклёп против меня, жить тебе без роду и племени, на тебе прервется род твой с тем и живи теперича! Чё встал посередь дороги, словно дел у тебя нет? А ну, пропусти меня, обаяншик чёртов!
-Что всполошилась-то, нетель не доенная, -буркнул ей вслед парень, провожая глазами быстро удаляющуюся девушку, -повстречаемся ишо на узкой дорожке, тогда уж не отвертишься у меня!
-Так что там Савва отчебучил? –спросила она Катерину, выныривая из своих воспоминаний и спешно возвращаясь к их разговору.
-Собрались значит они в его избе, уж не знаю по какому такому важному делу, но, как водится, с медовухой, -продолжила та рассказ. Аглаида хоть и поворчала для вида, но кто её слушать станет? Сидят, балакают, попивают значитца. А та в сердцах решила мужа проучить. Нашла в сенцах шкуру овечью, на себя натянула и лик сажей в бане измазала и дожидаться, когда гость домой засобирается стала. Знала, что хватятся его скоро, побегут жена и сестрица по улицам на его поиски. Так и случилося.
По потемкам-то Илья-то первым вышел, за ним Савва со свечой, гостя провожает. Снег кругом, луна на небе ярко светит, как днем видать всё. А она как выскочит, как закричит, закружится в бесовском танце, те с крыльца-то и попадали враз. Кверху пузом лежат на снегу, ножками дрыгают, а подняться со страху не могут! Вот смехота –то! Илья кое как на колени поднялся, потом на ноги встал, а от них пар идёт! Он бегом со двора, а за ним следочек, да с запашком! Обделался со страху, мужик-то! Смеётся Катя, а за ней и Феша с Емилией смехом заливаются, знают, не пройдёт это Илье даром, мигом дурная кличка прилипнет, детям и правнукам перейдёт.
-Ох и насмешила ты нас, Катенька, -ласково сказала гостье Феша, -вот ведь как бывает! А Аглаида-то, Аглаида-то какова! Отмыла сажу-то хоть с себя? –спросила она.
-Отмыла, -махнула рукой гостья, -а Савва какой день, как теленок на веревочке за ней ходит, боится теперича на двор один выходить, вдруг чёрт его утащит? Они снова весело рассмеялись и смех этот звонкими колокольцами раскатился по Кокушкам, рассыпался по снежной степи, поднял с веток, задремавших было воробьев. Тихое счастье улыбаясь сидело на крыльце, игралось с котятами, выползшими на солнышко, мурлыкало вместе с их матерью-кошкой и довольно щурилось от душевной теплоты, окружавшей этот дом. Хоть и жила в нём калека, но вряд ли можно было её сейчас так назвать, ибо вопреки судьбе вырастила она замечательных детей и щедро делилась с другими теплотой души своей.
В лесу было тихо. Оставив сани на кромке леса, Нохрины выдвинулись в его глубь. Шли по нетронутому снегу быстро и молча, не до разговоров, когда работы полны руки. Дуплистые деревья в этом лесу встречались в разных местах, на значительном расстоянии друг от друга, а это означало только одно, понадобится много времени и сил для того, чтобы преодолеть густые, непролазные дебри, кое-где прикрытые снегом.
Сначала они проверили борти, излаженные ими осенью. Семён раньше не доверял сыновьям ладить бортни, но этой осенью разрешил и с соседнего дерева наблюдал за работой Леонида и Парфения. Первым работу начал Леонид. На высоте около метра от земли, сделал он, на приглянувшемся ему дереве, топором две чашеобразные зарубки, чтобы можно было опереться на них ногами. Встав на зарубки, Леонид двойной петлей обвязал себя и дерево плоским, прочным ремнем из сыромятной кожи, на концах которого имелись петли. Надежно закрепив ремень, опершись на него спиной, он начал зарубать следующие углубления в дереве выше первой зарубки, переставлял в них ноги, передвигал ремень.
-Тише сын, не спеши, -напутствовал его отец с соседнего дерева, -тише едешь, дальше будешь, -подбодрил он его, -поднимайся до нужной высоты постепенно, там привяжи себя к дереву и садись в петлю, чтобы начать долбить борть.
-Что ты со мной, как с младенцем неразумным возишься, -сердито возразил ему сын, не любивший, когда говорили ему под руку, -сколь раз видел, как ты это делаешь, неужто сейчас сам не управлюсь? Сам не научишься - никто не научит, тятя, надо было раньше допустить нас до этого дела, а не ждать незнамо чего! –возмутился он.
-Поучи, поучи отца-то, -ответил ему Семён, -не хватало ещё, чтобы яйцо курицу учило! –бункнул он в ответ, наблюдая, как сын приступил к работе. Поднявшись повыше он наметил топором размеры борти, стесал стенку и приступил к долблению.
-Смотри, Парфёнка, как ладно у меня получается, - хвастливо он крикнул с высоты брату, -поглядим какая ишо у тебя борть получится! Леонид теслом вырубил древесину, углубляя и расширяя нишу, долотом выдолбил борть с боков, дна и потолка, ударяя по нему обухом топора. Дно сделал покатым, чтобы в борти не было сырости, а стены её выскоблил скобелем, чтобы была она гладкой и чистой.
Отец неустанно повторял им, что пчелы неохотно заходили в шершавые, сделанные небрежно, наспех, борти. Видя, что сын вполне себе справляется, Семён спустился вниз, чтобы и второй его сын Парфений попробовал изладить свою борть. К счастью, искомое дерево находилось недалеко и тот приступил к работе.
Тяжела работа эта, зато теперь, весной, братья с удовольствием любовались делом рук своих. Только после зимовки борти считались пригодными для пчел, потому что мороз обезвоживал дупла. Но это ещё не всё, ведь готовую борть для просушки и выветривания оставляли открытой года на два. И постоянно их проверяли. Новые, сырые борти пчелы никогда не заселят, ведь в них портятся мёд и соты, зимой держится сырость, да и не любят пчелы свежую древесину, для них она должна потерять запах и цвет.
Проверив эти борти, троица отправилась к тем, в которых были пчёлы, чтобы узнать, как они перезимовали. Братья по очереди поднимались на деревья, открывали гнёзда, чтобы удалить сор и мертвых пчёл, удаляя также упавшие крупинки мёда, чтобы избавить борть от лесных муравьев, падких на сладкое, летом. До того предерзкие насекомые они были, если в борть зашли, считай пропало дело, мигом опустеет она. Попутно смотрели они, как перезимовала пчелиная семья, есть ли у неё запасы мёда и не прохудилась ли должея - продолговатое отверстие, которое имело одинаковую высоту с бортью и через которую можно было отбирать мед из любой части гнезда.
Семён с земли контролировал каждый шаг сыновей, в душе гордясь ими. Хоть и покрикивал он на них порою, но знал, случись что с ним, встанут они стеною и не посрамят своей фамилии.
-Лёня, глянь там у себя, не надо ли медка добавить пчелам? –крикнул он сыну, болтающемуся где-то на высоте. В маломёдные, сухие или дождливые года, когда к весне кормовые запасы в бортях подходили к концу, заботливые бортники обязательно подкладывали сотовый мед на дно, спасая своих лесных кормилиц, опасаясь, что сгинет пчела от голода. Знал Семён, как опасна для пчёл и затяжная холодная весна, оттого и держал в чулане запас сотовый мед. Как не тяжела была зима, какие бы морозы не выдавались, но на мёд в схороне поползновений никогда не было. На что ребятишки маленькими были, а никогда в чулане не безобразничали, имели представление о труде, ценили каждую добытую отцом каплю мёда.
Возвращались они домой усталые, намотанные по лесу вёрсты пудовыми камнями лежали на их ногах. По обыкновению, ехали молча, но каждый из них чувствовал общее единение друг с другом, словно невидимая нить связала их навсегда вместе.