Я вернулся с работы уставший, но довольный — удалось закрыть сложный проект, который висел над душой последние пару недель. В квартире пахло жареной картошкой с грибами, моим любимым ужином. Лена, моя жена, всегда знала, как меня порадовать. Из детской доносился смех нашего пятилетнего сына Мишки, который возился с конструктором. Идиллия. Картинка из журнала о счастливой семейной жизни.
Я разулся, бросил сумку на пуфик в прихожей и прошел на кухню. Лена стояла у плиты, помешивая что-то в сковороде. Она обернулась, и её лицо озарила улыбка. Та самая улыбка, в которую я влюбился десять лет назад.
— Привет, дорогой. Устал?
— Есть немного, — я подошел и обнял её со спины, уткнувшись носом в её волосы, которые пахли яблочным шампунем и чем-то неуловимо домашним, уютным. — Пахнет восхитительно.
— Стараюсь для своего героя, — промурлыкала она. — Мой руки и за стол. Миша уже заждался.
Мы сели ужинать. Мишка с горящими глазами рассказывал мне про огромную башню, которую он построил, а я слушал его, смотрел на Лену и чувствовал, как по телу разливается тепло. Вот оно, счастье. Простое, человеческое. Дом, куда хочется возвращаться. Любимая женщина. Сын. Что еще нужно? Я гордился тем, что мог обеспечить им достойную жизнь. Работал на двух работах, не жалея себя, чтобы у Лены была возможность не работать и заниматься сыном, чтобы у Мишки было все самое лучшее. И я ни о чем не жалел.
После ужина, когда Мишка уже спал в своей кровати, а мы с Леной сидели в гостиной и смотрели какой-то незамысловатый сериал, зазвонил мой телефон. Номер был незнакомый, но я почему-то сразу понял, кто это. Сердце дрогнуло.
— Да, слушаю.
— Дядя Сережа? Это Кирилл, — раздался в трубке взволнованный юношеский голос.
Кирилл. Сын моей покойной сестры Ольги. Ей было всего тридцать два, когда её не стало три года назад. С тех пор этот мальчишка, который был мне как родной сын, жил с бабушкой, нашей с Олей матерью. Я обещал сестре перед её уходом, что никогда не брошу её ребенка, что помогу ему встать на ноги. И я держал свое слово.
— Кирюш, привет! Рад тебя слышать. Что-то случилось?
— Дядя Сережа, случилось! — в его голосе звенел восторг. — Помните, я подавал документы на летнюю стажировку в столичном университете? Мне пришел ответ! Меня взяли! Представляете? Взяли!
Я вскочил с дивана.
— Да ты что! Вот это новость! Поздравляю, парень! Я в тебе не сомневался!
Мы проговорили еще минут десять. Он взахлеб рассказывал о программе, о том, какие перспективы это открывает. Это был его шанс вырваться из нашего маленького городка, получить блестящее образование, о котором он так мечтал. Был только один нюанс. Стажировка была платной, плюс нужны были деньги на проживание в столице в течение двух месяцев. Сумма выходила приличная. Для них с бабушкой — неподъемная.
— ...бабуля сказала, что мы не потянем, — голос его погрустнел. — Но я подумал... я просто хотел поделиться радостью.
— Так, спокойно, — твердо сказал я. — Ни о чем не переживай. Деньги будут. Считай, что вопрос решен. Ты поедешь. Это не обсуждается.
Я слышал, как он всхлипнул на том конце провода.
— Спасибо, дядя Сережа. Спасибо... Я не знаю, что бы я без вас делал.
— Не за что, родной. Это для Оли. И для тебя. Готовься, будущий гений.
Я положил трубку, и на душе у меня было светло. Я делаю правильное дело. Оля бы гордилась мной. Это мой долг, моя ответственность. Я обернулся к Лене, чтобы поделиться радостью, но моя улыбка медленно сползла с лица. Она сидела, глядя на меня в упор. Её губы были плотно сжаты, а в глазах стоял холод, которого я никогда раньше не замечал.
— Что такое? — спросил я, всё еще не понимая.
— Я правильно понимаю, — произнесла она ледяным, звенящим от напряжения голосом, — ты собираешься все наши деньги отдавать племяннику, в то время как у нас растет сын?
Её слова ударили меня как пощечина. Наши деньги? Да я один пашу, как вол, чтобы они были. И что значит "отдавать"? Я помогаю сыну своей погибшей сестры!
— Лена, ты что такое говоришь? Это же Кирилл. Ты же знаешь, как для меня это важно. Я обещал Оле.
— Ты обещал Оле, а мне ты ничего не обещал? — она вскочила, её лицо исказилось. — Нам нужно копить Мише на будущее! На его образование, на квартиру! А ты разбрасываешься деньгами направо и налево! У него есть бабушка, пусть она и думает!
— У бабушки пенсия двенадцать тысяч! — я тоже начал заводиться. — О чем ты говоришь вообще? Это же не чужой человек! Это моя кровь!
— А Миша тебе не кровь?! — почти кричала она. — Он твой сын! И его интересы должны быть на первом месте! Всегда!
Тот разговор закончился ничем. Точнее, он закончился тем, что я впервые за много лет ушел спать на диван в гостиной. Я лежал, смотрел в темный потолок и не мог понять, что произошло. Лена всегда поддерживала меня в желании помочь Кириллу. Передавала с оказией вещи, готовила ему его любимые пирожки, когда он приезжал. Что изменилось? Может, я и правда не прав? Может, я ущемляю интересы своего сына? Но ведь речь не идет о последних деньгах. Я найду, где подзаработать, возьму больше смен... В груди поселился холодный, липкий комок тревоги. Это была первая трещина в монолите нашего семейного счастья, и я еще не знал, что за ней скрывается бездна.
На следующий день Лена вела себя так, будто ничего не произошло. Снова улыбалась, приготовила завтрак, поцеловала меня перед уходом на работу. Но я чувствовал фальшь. Это было как в театре, где актеры идеально играют свои роли, но ты-то знаешь, что за кулисами все совсем иначе. Вечером я сел за ноутбук, чтобы перевести Кириллу обещанную сумму. Я зашел в онлайн-банк нашего общего счета, куда приходила моя зарплата и откуда мы брали деньги на жизнь.
Нужно будет снять часть с накопительного счета, — подумал я, открывая историю операций, чтобы прикинуть остаток. И тут мой взгляд зацепился за одну строчку. "Списание. Сумма — двадцать тысяч рублей. Получатель — Анна В." И дата — три дня назад. Я пролистал ниже. Такая же операция две недели назад. И еще одна месяцем ранее. И так на протяжении последних полугода. Каждые две-три недели ровная сумма — двадцать тысяч — уходила на счет некой Анны В.
Я похолодел. Кто это? Что за Анна? Почему Лена ничего не говорила? Общая сумма за полгода набегала внушительная. Гораздо больше, чем та, которую я собирался отправить племяннику.
Вечером я осторожно начал разговор.
— Лен, я тут смотрел наш счет, заметил какие-то регулярные переводы. Некой Анне В. Это что-то по хозяйству? Может, за кружок Мишин?
Она на секунду замерла с чашкой в руках, её глаза метнулись в сторону. Всего на мгновение, но я успел это заметить.
— А, это... — она нарочито беззаботно махнула рукой. — Это маме. На лечение. У нее же спина больная, уколы дорогие нужны. Просто её карточка на подругу оформлена, Анну Викторовну, чтобы с налогами там чего-то не мудрить, я не вникала.
Объяснение выглядело логичным. Тёща действительно жаловалась на здоровье. Но что-то внутри меня не верило. Какой-то червячок сомнения продолжал грызть. Почему она не сказала сразу? И почему так занервничала? И что за странная схема с картой подруги? Но я не стал развивать тему, не хотел нового скандала. Просто кивнул, сделав вид, что ответ меня полностью устроил.
Через несколько дней Лена сказала, что идет на день рождения к подруге, к Свете. Вернется поздно. Попросила не ждать. Я уложил Мишку, почитал ему сказку и сел за работу — взял на дом какой-то проект. Около десяти вечера позвонил Светин муж, мой хороший приятель, спросить, не знаю ли я, где купить какой-то редкий корм для их кошки, мол, Света весь день по магазинам мотается, найти не может. Мы поболтали минут пять, и под конец я обронил:
— Ну вы там хорошо погуляйте на дне рождения. Свете от меня привет передавай.
На том конце провода повисла пауза.
— В смысле... на каком дне рождения? — удивленно спросил он. — У Светки день рождения в августе. Она дома, с температурой лежит второй день.
Мир качнулся. Простое, невинное предложение, и вся её легенда рассыпалась в пыль.
— А... да? — выдавил я. — Наверное, я что-то перепутал. Ну, ты передавай ей, чтобы выздоравливала.
— Обязательно, — пробормотал он и повесил трубку.
Я сидел в тишине. В ушах звенело. Врет. Она мне нагло врет. Если она не у Светы, то где? И с кем? И зачем врать? Я вспомнил её похолодевшие глаза, когда я спросил про деньги. Вспомнил её ярость по поводу Кирилла. Все эти разрозненные кусочки мозаики начали складываться в уродливую, пугающую картину.
Но я не мог, не хотел в это верить. Это же Лена. Моя Лена. Мать моего сына. Может, у нее какие-то проблемы, о которых она боится рассказать? Может, она готовит мне сюрприз? Я цеплялся за эти мысли, как утопающий за соломинку.
Лена вернулась далеко за полночь. Она была веселой, немного возбужденной. Щебетала о том, как они "с девчонками" посидели в кафе, вспоминали юность. Я смотрел на неё и видел перед собой чужого человека. Я задал всего один вопрос, стараясь, чтобы голос не дрожал:
— Как Света себя чувствует? Говорят, приболела.
Она осеклась на полуслове. Её лицо стало сначала удивленным, потом испуганным, а затем — жёстким и злым.
— Ты что, проверял меня? Звонил её мужу?
— Я не проверял, так вышло, — тихо ответил я. — Так где ты была, Лена?
Она не ответила. Просто развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью. А я снова остался на диване, но на этот раз сон не шел. Я прокручивал в голове наши десять лет. Её слова о любви, наши планы, рождение Миши... Неужели всё это было ложью?
Следующие недели превратились в ад. Мы почти не разговаривали. Лена отвечала односложно, ходила с каменным лицом. Она стала еще чаще "задерживаться на работе", "встречаться с подругами", и я уже ничего не спрашивал. Я просто наблюдал. Заметил, что она постоянно прячет телефон. Если я входил в комнату, когда она с кем-то переписывалась, она тут же блокировала экран и убирала его.
Однажды она забыла телефон на кухонном столе, когда пошла в душ. Я знаю, что это низко. Знаю, что нельзя так делать. Но я не мог иначе. Я был на грани. Мои руки дрожали, когда я взял его. Он оказался не заблокирован. Я открыл мессенджер. Там была всего одна активная переписка, с контактом, подписанным "Анна В.". Та самая Анна, которой якобы уходили деньги на лечение тёщи.
Я открыл чат. Это была не Анна. Это был мужчина. И по содержанию сообщений было предельно ясно, какого рода у них отношения. Ласковые прозвища, планы встреч, обсуждение каких-то совместных поездок. И фразы, от которых у меня потемнело в глазах. "Скучаю по тебе", "Скорее бы увидеться", "Сегодня было волшебно". А потом я увидел фотографию, которую он ей прислал. Мужчина лет сорока, с самодовольной улыбкой. И я его узнал. Это был Андрей. Её бывший парень, с которым она встречалась еще до меня. Она клялась, что давно оборвала с ним все контакты.
Но самое страшное было в конце переписки. Его сообщение, отправленное всего час назад: "Не переживай насчет денег, котенок. Главное, чтобы твой рогоносец ничего не заподозрил. Еще пара месяцев, и мы решим вопрос с жильем, заберем Мишеньку и будем жить вместе. А он пусть дальше своего племянника спонсирует".
Заберем Мишеньку... Решим вопрос с жильем... Земля ушла из-под ног. Деньги, которые она переводила "маме на лечение", уходили ему. Двадцать тысяч каждый месяц. Она обкрадывала нашу семью, обкрадывала меня и нашего сына, чтобы содержать любовника. Её ярость из-за моей помощи Кириллу... Теперь всё встало на свои места. Она боялась, что денег не хватит на её двойную жизнь.
Я положил телефон на место. Внутри меня всё умерло. Не было ни злости, ни желания кричать. Только ледяная, всепоглощающая пустота. Я вышел на балкон и закурил. Октябрьский ветер бил в лицо, но я его не чувствовал. Я смотрел на огни ночного города и понимал, что моей жизни, той, которую я строил десять лет, больше не существует. Она оказалась декорацией. Картонным домиком, который рухнул от одного дуновения правды.
Я знал, что не смогу просто так это оставить. Мне нужно было увидеть всё своими глазами. Не для того, чтобы уличить её, — доказательств было более чем достаточно. А для себя. Чтобы поставить жирную, окончательную точку. Чтобы потом всю оставшуюся жизнь не сомневаться, не терзаться мыслью "а вдруг я ошибся".
Через неделю Лена объявила, что у её фирмы большой корпоратив в загородном отеле на все выходные. "Только для сотрудников, милый, прости," — сказала она, глядя мне в глаза честным-честным взглядом. — "Будет скучно, начальство, отчеты. Ты только измучаешься".
Я кивнул.
— Конечно, дорогая. Отдохни хорошо.
В субботу я отвез Мишку к своей маме, сказав, что у нас с Леной неотложные дела. Вечером я сел в машину и поехал по адресу, который заранее нашел в её ежедневнике. Загородный отель "Сосновый бор". Дорога заняла около часа. Я ехал, и в голове была абсолютная тишина. Ни мыслей, ни эмоций. Просто тупое движение к цели.
Отель был шикарным. У входа стояли дорогие машины, из главного корпуса доносилась музыка. Я припарковался в тени деревьев, подальше от входа, и стал ждать. Я не знал, чего я жду. Просто сидел и смотрел на освещенные окна ресторана, где мелькали нарядные силуэты. Прошел час, потом второй. Я начал чувствовать себя идиотом. Что я здесь делаю? Унижаюсь, выслеживаю... Может, и правда корпоратив? Может, я накрутил себя?
Я уже собирался уезжать, когда увидел её. Она вышла не из центрального входа, а из боковой двери, ведущей к отдельным коттеджам. На ней было красивое синее платье, которое я ей подарил на годовщину свадьбы. Она смеялась. Рядом с ней шел он. Андрей. Он нес в руках бутылку и два бокала. Они не шли к главному корпусу. Они направились вглубь территории, к одному из уединенных домиков, стоящему на берегу небольшого озера.
Я вышел из машины. Ноги были ватными. Я пошел за ними, прячась за деревьями. Они сели на скамейку у воды. Он открыл бутылку, разлил по бокалам. Он что-то говорил, а она смеялась, запрокинув голову. Потом он обнял её, и она прижалась к нему. Положила голову ему на плечо.
И в этот момент я перестал прятаться. Я просто вышел из-за деревьев и пошел к ним.
Они не сразу меня заметили. Я подошел почти вплотную.
— Лена?
Она вздрогнула, как от удара. Резко обернулась. Её лицо в лунном свете стало белым как бумага. Глаза расширились от ужаса.
— Сережа? — прошептала она. — Что... что ты здесь делаешь?
Андрей вскочил. Он был выше меня и шире в плечах. Он смотрел на меня с плохо скрываемым превосходством и раздражением, как будто я — назойливая муха, помешавшая ему отдыхать.
— Это не то, что ты думаешь, — залепетала Лена, поднимаясь. — Мы просто... мы случайно встретились. Андрей тоже здесь по работе...
Я не смотрел на неё. Я смотрел на него.
— Красивое платье, — тихо сказал я, обращаясь к ней. — Я дарил его своей жене. А не твоей подружке.
Потом я перевел взгляд на Лену. В её глазах плескался страх.
— Корпоратив, говоришь? Отчеты?
Она молчала. Что она могла сказать? Я развернулся и пошел обратно к машине. Я не кричал, не устраивал сцен. Я просто ушел. Мне кажется, эта моя спокойная реакция напугала её больше, чем любой скандал. Я слышал, как она крикнула мне в спину: "Сережа, подожди!", но я не обернулся. Я просто шел, и с каждым шагом чувствовал, как прошлое отваливается от меня кусками, как старая, ненужная штукатурка.
Домой я не поехал. Я ехал по ночному шоссе, сам не зная куда. Потом свернул на проселочную дорогу, остановился в поле и просто сидел в машине, глядя на звезды. Все чувства, которые я подавлял, нахлынули разом. Боль, обида, ярость, унижение. Но сквозь все это пробивалось странное, горькое облегчение. Кошмар закончился. Теперь все было ясно.
Я вернулся в пустую квартиру только под утро. Через час приехала она. Лицо заплаканное, растерянное. Она начала что-то говорить про ошибку, про то, что это ничего не значило, что она любит только меня. Я молча прошел в спальню и достал с антресолей дорожную сумку. Начал бросать в неё свои вещи.
— Что ты делаешь? — испуганно спросила она. — Ты не можешь уйти! Сережа, не уходи! Пожалуйста!
Я продолжал молча собираться.
— А как же Миша? — её голос сорвался на крик. — Он же... он же твой сын! Ты не можешь его бросить!
И вот эта фраза, сказанная с каким-то надрывным, отчаянным ударением, заставила меня замереть. Он же твой сын... Почему она сказала это так, будто пыталась убедить не меня, а себя? Почему не сказала "наш сын"? Я медленно обернулся. В моей голове, кристально ясной от бессонной ночи и пережитого шока, внезапно сошлись все точки. Её панический страх, когда я заговорил о помощи Кириллу — моей крови. Её ложь про деньги. Её любовник из прошлого. И его фраза из переписки: "заберем Мишеньку".
Я посмотрел на неё. Прямо в глаза. И спокойно, очень тихо спросил:
— Миша... он мой сын, Лена?
Её лицо перекосилось. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла выдавить ни звука. Она просто смотрела на меня, и в её глазах был ответ. Страшный, бесповоротный ответ. И наступила тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Она была громче любых криков и признаний. В этой тишине рухнул последний оплот моего мира. Мой сын. Мой мальчик.
Я ушел. Просто взял сумку и вышел из квартиры, в которой прожил десять лет. Я не стал ничего выяснять. Не стал спрашивать, как давно это продолжается, был ли я просто прикрытием все эти годы. Это уже не имело значения. Предательство было тотальным. Оно касалось не только последних месяцев, оно отравило всё наше прошлое, обесценило каждое воспоминание.
Я сел в машину и поехал к маме. Забрал спящего Мишку на руки, отнес в машину. Он пах молоком и сном. Мой мальчик. Я смотрел на его безмятежное лицо, на его светлые вихры, и сердце разрывалось на части. Какая разница, чья в нем кровь? Я менял ему подгузники. Я учил его ходить. Я читал ему сказки и лечил сбитые коленки. Я любил его. Люблю. И это единственная правда, которая осталась в моей разрушенной жизни.
Первым делом я позвонил Кириллу. Сказал, что деньги перевел, чтобы он проверял счет. Услышал его счастливый, благодарный голос и впервые за сутки почувствовал что-то похожее на твердую почву под ногами. Моя помощь ему — это было настоящее. Это было мое обещание сестре. Это было то, что никто не мог у меня отнять или обесценить.
Я знаю, что впереди меня ждут суды, раздел имущества, мучительные разговоры. Знаю, что мне предстоит принять самое сложное решение в своей жизни — как выстроить отношения с мальчиком, которого я считал своим сыном. Тест на отцовство будет просто формальностью, чтобы расставить все юридические точки. Но он ничего не изменит в моем сердце. Я сидел в машине у дома своей матери и смотрел, как занимается рассвет. Я не знал, что будет завтра. Но я точно знал одно: я больше никогда не позволю лжи управлять моей жизнью. Воздух был холодным и чистым. И я дышал.