Глава 13. Снайпер Лия
Ночь на 13 января 1944 года рухнула на разбитую станцию Насва. Обрушилась вязкой, морозной и абсолютно мёртвой тишиной. Такой, какая бывает только после оглушительного, рвущего барабанные перепонки грохота боя.
Батальон зацепился. Врага выбили. Но какой ценой…
Ефрейтор Алия Молдагулова — снайпер, а с сегодняшнего дня и штурмовик — не помнила, как добрела до этой землянки. Трофейный немецкий блиндаж, добротный, в три наката, всё ещё хранил чужой, въедливый запах дешёвого табака и липкого, животного страха.
Звон в ушах от её же собственных гранат, похоронивших под брёвнами пулемётный ДЗОТ, наконец-то начал отступать. На его место навалилась глухая, свинцовая усталость.
Руки, что несколько часов назад по-пластунски рвали мёрзлую землю и швыряли смерть, теперь мелко, непрекращающейся дрожью бились о колени. Алия никак не могла их согреть, сколько ни дышала в озябшие ладони.
— Держи, қарындас.
Хриплый голос Жапара, её земляка и брата по их маленькому «кочевому» племени, вырвал Алию из ступора. Старый солдат, чьё лицо напоминало потрескавшуюся от зноя землю, протягивал ей дымящуюся кружку. Не чай. Спирт, разведённый кипятком.
— Пей, Лия. Надо. Ты сегодня… ты нам всем жизнь спасла, девочка.
Алия послушно взяла кружку. Горячий пар обжёг ресницы. Она сделала маленький глоток. Огонь ударил в горло, прокатился по пищеводу, но упрямая дрожь так и не унялась.
— Спасибо, аға, — тихо ответила девушка. — Много наших… там?
Жапар крякнул, отвёл взгляд в сторону.
— Война. Завтра, говорят, на Казачиху. Там будет хуже.
Он присел рядом, достал кисет. В землянке, набитой солдатами до отказа, стоял тяжёлый, густой дух пота, махорки, крови и стылой сырой земли. Бойцы спали. Спали мертвецким, провальным сном, сидя, прислонившись друг к другу, обхватив винтовки, как самых дорогих женщин.
Алия не могла. Сон не шёл.
Она сделала ещё глоток. Огонь спирта не согревал. Он лишь обострял и без того невыносимую, волчью тоску. Девушка посмотрела на свои руки. Грязные, с обломанными ногтями, в саже и пороховой гари. Руки убийцы. Руки героя.
Но в эту самую минуту снайпер Молдагулова, гроза фрицев, исчезла. В грязном немецком блиндаже, под аккомпанемент храпа Жапара, сидела восемнадцатилетняя девочка Лия. Сирота из аула Булак. Воспитанница ленинградского детского дома, пережившая блокаду.
И ей вдруг с отчаянной, непереносимой силой захотелось домой.
Не в израненный, воюющий Ленинград. Не в Ташкент, к дяде, которого она ослушалась, сбежав на фронт. А туда, в детство. В тот самый аул, который она едва помнила, но о котором так много и так пронзительно писала сестре Сапуре.
«О, как хочется повидаться с вами, побывать в родном ауле…» — строчки из её же писем бились в висках набатом.
Нужно было написать. Немедленно. Прямо сейчас. Потому что завтра… Завтра была Казачиха.
Алия пошарила в вещмешке. На самом дне, под запасными портянками и пачкой патронов, лежал бесценный огрызок химического карандаша и несколько трофейных немецких бланков. Хорошей бумаги не было давно.
Она примостилась у коптилки — сплющенной гильзы с фитилём из бинта. При свете этого дрожащего, коптящего огонька Алия, как в детстве, обслюнила кончик карандаша и склонилась над шершавым листком.
«Здравствуй, милая Сапура!»
Она писала, и храпящие рядом плечи солдат переставали существовать. Переставала существовать война. Была только она и этот листок бумаги, портал в другой, почти забытый мир.
«Получила от тебя открыточку», — выводила она, хотя не получала ничего уже больше месяца. — «Ответить сразу не могла, так как заболела в тот день».
Кривая усмешка тронула её губы. «Заболела». Хорошая болезнь — штурм станции Насва.
«Сегодня чувствую себя хорошо, и вот собралась написать тебе. Ты ведь получаешь письма от тёти и других родственников? Напиши мне о себе и о них подробно».
Карандаш дрожал. Рука, только что твёрдо державшая противотанковую гранату, не могла справиться с этой простой просьбой. Напиши мне о них. О том мире, где люди живут, а не выживают. Где нет грязи, вшей и всепроникающего запаха смерти.
«Ты ведь понимаешь, как меня это будет радовать. Я буду представлять, как будто живу вместе с вами там, в родном Казахстане, хотя нас разделяют многие километры».
Алия на миг зажмурилась. И увидела. Не смрадный блиндаж, а бескрайнюю степь. Не грязный снег, а ковыль под солнцем. Увидела лицо матери, которое уже почти стёрлось из памяти, оставив лишь ощущение тепла и света.
«О, как хочется повидаться с вами…»
Девушка сглотнула колючий комок, вставший в горле. Не плакать. Солдаты не плачут. Снайперы — тем более.
«Но ничего, придёт и этот час, когда мы будем праздновать нашу встречу, возвращение на родину и победу. Все вместе».
Она писала о победе, а перед глазами стояли ее "братья"-солдаты, скошенные пулеметом у станции Насва. Она писала о встрече, а в ушах стоял грохот того ДЗОТа, который она сегодня заставила замолчать, и тот страшный вой, который вырвался из ее собственной груд.
Алия вдруг поняла, что это письмо — другое. Не такое, как прежде. Она писала его уже не для Сапуры. Она писала его как завещание.
Она сама не осознавала, откуда взялось это ледяное чувство. Страха не было. Снайперы не боятся, они работают. Но была какая-то глухая, тяжёлая уверенность, что завтрашний день — главный. И последний.
Девушка перевернула листок.
«Не удивляйся, если долго не будет от меня писем».
Она писала это, и сердце сжималось от холодного, как сталь, предчувствия.
«Пиши на этот адрес, и ты узнаешь причину».
Какую причину, Лия? Какую? — мысленно спросила она саму себя. Но рука писала дальше, будто ведомая чьей-то невидимой волей.
«Передай от меня привет дяде, тёте и всем родственникам. Если увидишь, то поцелуй за меня малышей».
Она вспомнила тётю на вокзале, её полные слёз глаза. Вспомнила дядю Абубакира на той самой станции, его отчаяние.
«Пиши чаще о своём здоровье, о жизни. Писать больше не буду, так как всю душу не изложишь».
Алия с силой нажала на карандаш. Всю душу… Её душа сейчас была наполнена гарью и порохом, нежной любовью к своим спящим «кочевникам» и обжигающей, ледяной ненавистью к тем, кто ждал их завтра в Казачихе.
«Пиши только, дорогая, часто-часто. Целую, Лия».
Закончила. Сложила листок привычным, тугим солдатским треугольником. Написала номер полевой почты.
В этот самый момент плащ-палатка на входе в блиндаж резко откинулась, впустив облако морозного пара. Влетел заиндевевший посыльный.
— Ефрейтор Молдагулова! К комбату! Срочно!
Алия медленно, с усилием выпрямилась. Солдат, спавший на её плече, недовольно замычал и повалился на соседа. Девушка сунула треугольник в нагрудный карман гимнастёрки, поближе к сердцу, рядом с комсомольским билетом.
«Если что… найдут. Отправят», — промелькнула спокойная мысль.
Она поправила пояс. Инстинктивно проверила, на месте ли нож.
— Иду, — твёрдо сказала она в темноту.
Снайпер Лия Молдагулова вышла из землянки в звенящую, безжалостно-ясную ночь. Ночь перед её последним штурмом.
😊Спасибо вам за интерес к повести и к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.