Глава 12. Снайпер Алия
Январь сорок четвёртого пришёл не с морозами.
Он пришёл с ГУЛОМ.
Низким, утробным, непрекращающимся гулом, от которого дрожала промёрзшая земля и вибрировали кружки на столе. После долгих, вязких месяцев обороны под Холмом, после ледяного безмолвия снайперских засад и шёпота ночных вылазок, фронт просыпался.
Огромный, разъярённый зверь по имени «2-й Прибалтийский» натягивал мускулы для решающего прыжка.
Немцам нельзя было дать опомниться. Ни единого дня.
В землянке четвёртого батальона, где ещё недавно хрупкий голос Алии Молдагуловой читал землякам-«кочевникам» стихи великого Джамбула, воцарилась иная музыка.
Музыка войны. Сухой лязг затворов, пронзительный визг промасленной ветоши, скрежет металла о металл. Солдаты готовились к работе. К большой, кровавой работе.
— Ну что, қарындас (сестрёнка)? — старый Жапар, тот самый земляк, что первым узнал её в траншее, кивнул в сторону бруствера. Голос его был непривычно серьёзен. — Завтра, кажись, жарко будет. Слышишь, как земля поёт?
Алия прислушалась, затаив дыхание. Земля и правда пела. Тысячи моторов подтягивали к передовой резервы, танки, артиллерию. Эта песня обещала не жизнь, а огонь.
— Будет, аға (брат), — тихо, но твёрдо ответила девушка, любовно погладив холодное ложе своей именной винтовки. — Засиделись мы в обороне. Пора долги возвращать.
***
Рано утром их собрал комбат Моисеев. Тот самый, что когда-то хотел отправить «пигалицу»-снайпера на кухню. Теперь он смотрел на ефрейтора Молдагулову с тяжёлым уважением. В её глазах он видел больше войны, чем у некоторых ветеранов.
— ТОВАРИЩИ БОЙЦЫ! — голос комбата, сорванный и хриплый, резанул морозный воздух. — Отсиделись! Наше дело — рвать!
Он ткнул толстым, обгрызенным карандашом в карту, расстеленную на ящике из-под снарядов.
— Вот! — карандаш упёрся в тонкую синюю линию. — Железнодорожная ветка Новосокольники – Дно. Это не рельсы, товарищи. Это — артерия. Кровеносный сосуд, по которому фрицы гонят подкрепления под Ленинград. Наша задача, — он обвёл жирным кругом красную точку, — станция НАСВА. Батальону приказано перерезать эту артерию. Взять станцию. И следом, — карандаш ткнул чуть дальше, — зацепиться зубами за деревню Казачиху. Там их укрепрайон.
Комбат обвёл строй тяжёлым взглядом.
— Немцы будут держаться за «железку» до последнего. Насмерть. Это всем понятно?
— ТАК ТОЧНО! — гулко, как один, выдохнул строй.
— СНАЙПЕРЫ! — Моисеев впился взглядом в три хрупкие фигуры: Алию, Надю Матвееву и Зину Попову. — Ваша охота сегодня — не на двуногих. Ваша цель — ГЛАЗА и ЖАЛА противника. Как только пехота поднимется, ваш огонь — по амбразурам. По пулемётным гнёздам. По офицерам. Вы должны их ослепить! Не дать поднять головы! Каждый метр, который пройдёт пехота — ваша личная ответственность. Вопросы есть?!
Вопросов не было. Война не терпит вопросов.
— ПО МЕСТАМ!
***
Рассвет 14 января так и не наступил. Вместо него пришёл огненный шквал.
Артподготовка ударила внезапно, словно небеса раскололись надвое. Сотни орудий, от лёгких полковых до тяжёлых гаубиц, заголосили одновременно. Земля не просто стонала — она билась в конвульсиях.
Алия, вжавшись в мёрзлый бруствер, чувствовала, как этот грохот отдаётся в каждой клетке тела, в каждой косточке. Впереди, там, где ещё минуту назад были немецкие позиции, взлетали к серому небу чёрные фонтаны земли, брёвен и искорёженного металла.
И вдруг — оглушительная, звенящая в ушах ТИШИНА.
И тут же её разорвал другой звук. Тысячеголосый, первобытный, страшный рёв живых людей, идущих лишать жизни других.
— В АТА-А-АКУ-У-У!!! ЗА РОДИНУ!!!
Батальон поднялся и хлынул вперёд.
Алия, работая в паре с Надей, неслась короткими перебежками, как учили. От воронки к воронке. Она не стреляла. Она искала. Глаза, натренированные на поиск еле заметных целей, сканировали поле боя.
Первую линию окопов, перепаханную артиллерией, взяли с ходу. Немцы, ошарашенные, деморализованные огненным адом, не смогли оказать серьёзного сопротивления. Казалось, ещё один рывок — и всё.
Они бежали по ничейной земле, уже видя строения станции. До спасительной «железки» оставалось метров триста, не больше.
И в этот момент станция Насва ОГРЫЗНУЛАСЬ.
Это был не хаотичный огонь из траншей. Это была сталь. Расчётливая, методичная, безжалостная. С фланга, из отлично замаскированного ДЗОТа, который почему-то проглядела разведка, ударила она.
«Пила Гитлера». MG-42.
Звук этого пулемёта нельзя было спутать ни с чем. Он не стрекотал, как «Максим». Он истошно выл, словно дьявольская циркулярная пила, разрывая сам воздух. Тысяча двести выстрелов в минуту. Настоящая мясорубка.
Бойцы впереди начали падать. Не по одному. Рядами. Словно их срезало невидимой косой.
— ЛОЖИСЬ!!!
Атакующий кулак батальона мгновенно рассыпался и вжался в снег. Атака захлебнулась кровью.
Алия, уткнувшись лицом в ледяную грязь воронки, видела этот ад. Пулемёт бил хладнокровно, поливая свинцом всё поле. Огненные трассеры, как пальцы смерти, полосовали серый воздух.
— Надя! Видишь?! — крикнула Алия, пытаясь перекричать вой «пилы».
— Не вижу! Дым! Он… он из того бугра бьёт! Точно, ДЗОТ! — кричала в ответ Матвеева.
— Снайпер! Огонь! Подавить точку! — донёсся откуда-то сзади отчаянный крик лейтенанта.
Алия поймала узкую щель амбразуры в перекрестье прицела. Щёлкнул выстрел. Ещё один. Пули бессильно высекали искры из бетона. Что толку? Это была крепость. Чтобы заставить его замолчать, нужна была пушка. А пушки безнадёжно завязли позади, в месиве раскисшей дороги.
Пулемёт бил и бил. Батальон лежал, прижатый к земле. Ещё минута, две — и немцы, опомнившись, накроют их миномётами. Это была братская могила под открытым небом.
Алия Молдагулова смотрела на эту ненасытную амбразуру.
И в этот миг в её голове не было ни устава, ни инструкций, ни приказов комбата.
В её голове был 1933 год. Голод. Степь.
Она снова увидела ту сцену, выжженную в детской памяти. Её мама, слабеющая от голода, пытается собрать несколько замерзших картофелин на чужом поле. И сторож. Человек с ружьём, который отталкивает её, а потом стреляет, обрекая на голодную гибель.
Этот пулемёт был тем сторожем. Он убивал её семью — её батальон, её «кочевников», её братьев, что беспомощно легли в снег.
«Лично хочу стрелять в сердце убийцы».
Ефрейтор Молдагулова, снайпер, приняла неснайперское, самоубийственное решение.
— Надя! Прикрой! Ближних фрицев!
— Лия, ты куда?! — Надя с ужасом увидела, как подруга отстегнула от пояса гранату-«лимонку». — С УМА СОШЛА?! ЛЕЖАТЬ! ТЕБЯ Ж СРЕЖЕТ!
— ПРИКРОЙ! — прошипела Алия. И в этом шёпоте было больше приказа, чем в крике лейтенанта.
Она больше не была снайпером. Она стала огнём. Возмездием.
Алия выкатилась из воронки и поползла. По-пластунски. Вжимаясь в ледяную кашу из снега и грязи. Колючая жижа набивалась в рот, за шиворот, царапала лицо. Над головой со свистом и воем проносились пули. Они летели высоко — пулемётчик поливал огнём основную массу батальона. Он не видел её. Маленькую, плоскую тень, ползущую по мёртвой зоне прямо ему в пасть.
Пятьдесят метров. Она слышала его сытый, утробный вой.
Тридцать метров. Она чувствовала, как дрожит земля.
Десять метров. Вот он, мёрзлый бруствер ДЗОТа. Пулемёт был прямо над ней, за толщей брёвен и бетона, изрыгая гибель.
Алия достала вторую гранату, противотанковую, РПГ-40. Руки, сведённые судорогой от холода и напряжения, не слушались. Пальцы казались чужими, деревянными.
«За маму».
Она зубами выдернула чеку из «лимонки». Приподнялась на коленях, став видимой мишенью.
«За Ленинград».
Короткий, отчаянный размах — и граната полетела точно в амбразуру. Следом, не целясь, она швырнула под брёвна противотанковую.
Упасть она не успела. Просто рухнула лицом в снег, инстинктивно закрыв голову руками.
Взрыв был не оглушительным. Глухим. Будто земля икнула. Из амбразуры вырвался клуб жирного чёрного дыма.
И пулемёт ЗАМОЛЧАЛ.
Секунда абсолютной тишины. Две.
И Алия, медленно поднимая голову, услышала самый прекрасный, самый сладкий звук в своей жизни.
Это был рёв её батальона.
— ЗА ЛИЮ!!! В АТАКУ-У-У!!! УРА-А-А-А!!!
Солдаты, видевшие её подвиг, видевшие, как заткнулась ненасытная «пила», поднимались. Они бежали мимо неё, их лица были искажены яростью и восторгом.
— Путь открыт, сестрёнка! Живи! — крикнул кто-то, пробегая мимо.
Алия Молдагулова лежала в снегу, оглохшая, грязная, и улыбалась. Она сделала это. Она, снайпер, сделала работу, которую не смогла сделать пушка.
Сквозь звон в ушах она услышала, как рядом кто-то упал.
«Лия! Жива?!» — это был Жапар, ее «аға».
Он не дал ей ответить. Подхватил, как перышко, и поставил на ноги.
«Держи винтовку, қарындас! Мы еще станцию не взяли!»
Она кивнула. Схватила свою винтовку. И побежала вперед, вместе со всеми. Штурм станции Насва продолжался.
😊Спасибо вам за интерес к повести и к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.