— Твоя сестрица опять всю горячую воду слила! — Денис швырнул полотенце на пол так, что оно скользнуло к самой двери ванной. — Я что, в собственной квартире не могу нормально душ принять?!
Катя замерла у плиты, где шкворчало что-то в сковороде. Масло брызнуло на её руку, обожгло, но она даже не поморщилась. Просто стояла и смотрела, как муж, красный от злости, топает по коридору в одних трусах, мокрый и взъерошенный.
Три года назад она бы засмеялась. Сказала бы что-нибудь ласковое, успокоила. А сейчас внутри всё сжалось в тугой комок, который день ото дня становился всё тяжелее. Когда это началось? После того, как Лика переехала к ним два месяца назад? Или раньше — когда Виола Васильевна стала приезжать каждые выходные с кастрюлями борща и советами, как правильно жить?
— Ты меня слышишь вообще? — Денис возник рядом, уже в майке и спортивных штанах. Пахло от него дешёвым гелем для душа. — Или опять в своих мыслях витаешь?
— Слышу, — Катя выключила конфорку. — Лика работает посуточно в больнице, она приходит измотанная. Ей надо...
— Мне глубоко плевать! Моя квартира и я плачу за коммуналку! — он хлопнул ладонью по столу, и чашки звякнули.
Вот оно. «Моя квартира». Раньше было «наша». Катя помнила, как они вместе выбирали обои для спальни, как Денис обещал вписать её в документы после ремонта. Прошло пять лет. А так и не вписал.
— Послушай меня! — закричала Катя.
— Не надо мне «послушай»! Будешь злить меня, получишь по полной! Пусть твоя сестра валит из моей квартиры, в неё заселится моя мама! — он выпалил это на одном дыхании, и Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Виола Васильевна. Здесь. Постоянно.
— Ты не можешь этого сделать, — прошептала она. — Лике некуда идти. Она после развода...
— А мне какое дело до её развода? — Денис полез в холодильник, достал пиво. Щёлкнула крышка. — Мама одна живёт, ей тяжело. А тут — две комнаты пустые стоят.
Катя хотела крикнуть, что комнаты не пустые, что в одной живёт Лика, а вторая — для гостей, для их будущего ребёнка, о котором они мечтали. Но слова застряли где-то в горле, противные и колючие.
Денис ушёл в зал, включил телевизор на полную громкость. Футбол. Всегда этот чертов футбол, когда ему не хотелось разговаривать.
На следующий день Катя сбежала из дома ещё до того, как Денис проснулся. Накинула куртку, схватила сумку и помчалась к метро. Город встретил её серым ноябрьским небом и мелким дождём, который противно сёк по лицу. В вагоне было душно и пахло чужими людьми — мокрой одеждой, дешёвыми духами и усталостью.
Тётя Галя жила на другом конце Москвы, в старой хрущёвке, где лифт не работал уже лет десять. Катя поднималась на пятый этаж, считая ступени и пытаясь унять дрожь в руках. Восемьдесят три ступени. Она запомнила это ещё в детстве, когда они с Ликой приезжали сюда на каникулы.
— Катюха! — тётя Галя распахнула дверь раньше, чем Катя успела нажать на звонок. Маленькая, круглая, в вечном цветастом халате. — Входи скорее, что мокнешь!
Квартира встретила запахом свежей выпечки и какой-то особенной, уютной теплоты, которой так не хватало дома.
— Чай? Кофе? — тётя Галя уже хлопотала у плиты. — Или сразу к делу? Вижу же — не просто так приехала.
Катя села на продавленный стул, и вдруг всё, что она держала в себе эти недели, полилось наружу. Она говорила и говорила — про Дениса, про Виолу Васильевну, про то, как её собственная жизнь превратилась в какое-то существование на птичьих правах. Говорила про Лику, которая после скандального развода с мужем-тираном только начала приходить в себя, а тут снова надо куда-то бежать.
— И знаешь, что самое страшное? — Катя обхватила горячую кружку ладонями. — Я стала бояться его. Своего мужа. Боюсь, что скажу что-то не то, сделаю что-то не так. Хожу по квартире, как чужая.
Тётя Галя молчала, только качала головой. Потом встала, подошла, обняла Катю за плечи — крепко, по-настоящему.
— Ты помнишь своего отца? — неожиданно спросила она. — Как он с мамой разговаривал?
— Помню, — Катя сглотнула. — Он никогда не кричал. Всегда спрашивал её мнение.
— Вот видишь. А теперь посмотри, что ты терпишь. — Голос тёти Гали стал жёстче. — Твой Денис не просто кричит. Он тебя стирает. Понимаешь? День за днём делает так, чтобы ты забыла, кто ты есть на самом деле.
Слова эти упали в тишину кухни и повисли там, тяжёлые и правдивые. Катя знала это. Конечно, знала. Но слышать вслух — это было совсем другое.
— Что мне делать? — только и смогла она выдавить.
— Сначала выясним, что он вообще замышляет, — тётя Галя взяла телефон. — А потом решим. Ты не одна, Катюнь. Никогда не была одна.
К вечеру того же дня Катя вернулась домой. Лика сидела на кухне с заплаканными глазами, а в гостиной громко разговаривали — Денис и его мать.
— ...полностью согласна, сынок, — доносился вкрадчивый голос Виолы Васильевны. — Эта девица уже достаточно пожила за ваш счёт. Неужели непонятно, что семья — это святое? Мать должна быть рядом, помогать, направлять...
Катя остановилась в дверях. Виола Васильевна сидела в их любимом кресле — том самом, которое они с Денисом выбирали в магазине, смеясь и споря о цвете обивки. Женщина лет шестидесяти, с химической завивкой и недовольным выражением лица, которое, казалось, приросло к ней навечно.
— А, Екатерина пришла, — она посмотрела на невестку так, словно та была незваной гостьей. — Мы тут с сыном обсуждали будущие перемены. Я переезжаю к вам через две недели. Освободите комнату, где сейчас ваша сестрица квартирует.
Не попросила. Не предложила обсудить. Объявила.
Денис молчал, глядя в телефон. Даже не поднял глаз.
И тогда Катя поняла — всё. Точка невозврата пройдена.
— Через две недели? — Катя услышала собственный голос — он прозвучал удивительно спокойно. — Интересно. А меня кто-нибудь собирался спросить?
Виола Васильевна вскинула брови, явно не ожидая сопротивления.
— Спросить? Деточка, это решение принимает глава семьи. Женщина должна...
— Денис, — Катя проигнорировала свекровь и посмотрела на мужа. — Ты правда думаешь, что так и будет?
Он наконец оторвался от телефона. На лице его застыло выражение брезгливого удивления — как будто домашняя собака вдруг заговорила человеческим голосом.
— А как ещё? — он поднялся с дивана, и Катя автоматически сделала шаг назад. Вот оно — этот её страх, который тётя Галя назвала стиранием. — Ты забыла, чья это квартира? Или напомнить?
— Не забыла, — Катя сжала кулаки. — Только вот жена я тебе или квартирантка? Пять лет вместе, Денис. Пять лет!
— И что? — он подошёл ближе, нависая. — Ты мне за эти пять лет что дала? Детей нет, готовишь так себе, зарплата твоя смешная. Мама хоть порядок наведёт, борщ нормальный сварит.
Слова падали, как пощёчины. Каждое — удар. Катя чувствовала, как внутри что-то рвётся, трещит по швам. Все эти годы она старалась, пыталась угодить, быть хорошей. А для него она была... никем.
— Вот видишь, Катенька, — встряла Виола Васильевна, и в её голосе звучало торжество. — Сынок мой всё правильно говорит. Молодые жёны сейчас совсем распустились. А мы, старшее поколение, ещё можем научить уму-разуму.
Лика появилась в дверях — бледная, с красными глазами. Она схватила Катю за руку:
— Катюш, пойдём отсюда. Пожалуйста.
Но Катя стояла на месте. Что-то внутри неё изменилось за эти несколько секунд. Может, слова тёти Гали подействовали. А может, просто накопилось — до краёв, до предела.
— Нет, — она высвободила руку. — Лика, иди к себе в комнату. Это не твоя война.
— Какая ещё война? — Денис усмехнулся. — Ты чего, сериалов пересмотрела? Мама переезжает через две недели. Сестра твоя съезжает. Точка. Будешь скандалить — вообще обеих выставлю.
— Попробуй, — Катя произнесла это тихо, но так, что все замолчали. — Только учти — я позвоню в полицию. Скажу, что ты угрожаешь, выгоняешь на улицу. Запишу на диктофон каждое твоё слово.
Повисла тишина.
— Ты меня шантажируешь? — медленно произнёс Денис. Скулы его напряглись. — Да ты знаешь, что я с тобой могу сделать?
— Знаю, — Катя почувствовала, как дрожат колени, но удержалась на ногах. — Ты можешь кричать, унижать, угрожать. Это ты умеешь отлично. Но вот что я тебе скажу, Денис. Я больше не боюсь.
Она соврала. Боялась. Ужасно боялась. Но говорить это вслух — значило что-то менять. Хоть что-то.
Следующие дни превратились в кошмар. Денис не разговаривал с Катей вообще — просто игнорировал, как пустое место. Приходил поздно, уходил рано. А когда был дома — демонстративно звонил матери по громкой связи, обсуждая детали переезда.
— Мам, я тут думаю — может, мебель твою перевезём? У нас всё равно старьё одно... Да, конечно, выкинем эту... Как её... ну, Катину тумбочку. Зачем она нужна?
Катя сидела на кухне и слушала. Лика пыталась её увести, отвлечь, но она качала головой. Надо слышать. Надо знать, до чего он дойдёт.
В субботу утром позвонила тётя Галя:
— Катюха, собирайся. Через час заеду. Поедем к юристу.
— К юристу? Зачем?
— Узнаем, какие у тебя права. Ты живёшь в этой квартире пять лет — это даёт определённые основания. Давай, не рассуждай, одевайся.
Юрист оказался молодым мужчиной лет тридцати пяти, с усталым лицом и внимательными глазами. Он внимательно выслушал Катю.
— Понятно, всё решаемо! — сказал он наконец. — Вас никто не имеет права выставить на улицу. Это ваше место жительства, подтверждённое регистрацией. Во-вторых, если будет применять насилие или угрозы — это уже статья.
— А сестру мою?
— С сестрой сложнее. Если она не прописана... Но и тут есть варианты. Временная регистрация, договор найма...
Катя слушала, и в голове постепенно складывалась картина. Она не беспомощна. Не совсем.
— Спасибо, — она встала, протянула руку юристу. — Я подумаю.
На обратном пути тётя Галя молчала, только изредка бросала на племянницу быстрые взгляды.
— Что? — спросила наконец Катя.
— Да так... Вижу, что ты уже решила.
— Что решила?
— Что дальше делать будешь.
Катя посмотрела в окно. За стеклом мелькали серые дома, редкие прохожие, кафе с яркими вывесками. Обычный город. Обычная жизнь. Только её жизнь давно перестала быть обычной — она превратилась в выживание.
— Не знаю пока, — призналась она. — Но точно не буду больше молчать.
В понедельник вечером Денис объявил новость:
— Мама приедет в эту субботу. Начнём перевозить вещи. Так что освобождайте комнату. Сестре твоей неделя на сборы.
Он сказал это спокойно, даже буднично — как сообщают о покупке молока или стирке. Лика побледнела и выбежала из кухни. А Катя осталась стоять у плиты, где кипел чайник.
— Нет, — сказала она.
— Что — нет?
— Виола Васильевна не переедет сюда. И Лика никуда не уйдёт.
Денис медленно повернулся к ней. На лице его было такое выражение, что Катя невольно попятилась к двери.
— Повтори-ка, — он сделал шаг вперёд. — Что ты сказала?
— Я сказала... — Катя набрала воздуха. — Нет. Это моё решение.
— Твоё решение? — он засмеялся — коротко, зло. — Ты меня сейчас разыгрываешь? У тебя тут нет никаких решений! Это моя квартира, моя жизнь, мои правила!
— Тогда и жена тебе не нужна, — слова вырвались сами собой. — Раз у меня тут нет никаких прав.
Повисла пауза. Долгая. Тяжёлая.
— Хорошо, — Денис кивнул. — Отлично. Значит так: либо твоя сестрица съезжает и мама въезжает, либо валите обе. Мне проще будет. Неделя на раздумья. А потом — решу за вас.
Он ушёл в комнату, хлопнув дверью. Чайник давно выкипел.
Неделя пролетела как один бесконечный день. Катя почти не спала — лежала по ночам и смотрела в потолок, перебирая варианты. Уйти? Остаться? Бороться? Сдаться?
В среду позвонила Виола Васильевна. Катя случайно взяла трубку с Денисова телефона, который он забыл на кухне.
— Денисочка, сынок, я уже коробки собрала! Представляешь? — голос свекрови звенел от радости. — Ковёр свой любимый заверну, сервиз праздничный... А эту, как её, жёнушку твою... Ты не переживай. Я её быстро в рамки поставлю. Мужики без строгой руки совсем распускаются, а уж бабы тем более!
Катя положила трубку. Руки дрожали. Всё внутри словно свернулось в ледяной узел.
Вечером она позвонила тёте Гале.
— Я ухожу, — сказала просто. — Завтра. Заберу Лику и уйду.
— Молодец, — тётя Галя не стала отговаривать. — У меня места хватит. Приезжайте.
В пятницу утром, когда Денис ушёл на работу, Катя начала собирать вещи. Не все — только самое необходимое. Одежду, документы, несколько фотографий. Лика помогала молча, иногда утирая слёзы.
— Прости, — шептала она. — Это всё из-за меня...
— Нет, — Катя обняла сестру. — Не из-за тебя. Просто пришло время.
Они закончили к обеду. Две большие сумки и чемодан. Вся жизнь уместилась так легко — странно даже.
Катя оставила записку на кухонном столе. Коротко: "Мы ушли. Ключи в ящике. Счастливой жизни с мамой."
Никаких объяснений. Никаких слёз.
Дверь захлопнулась за ними с таким звуком, словно закрывалась целая эпоха.
Первые недели были тяжёлыми. Катя устроилась на новую работу — в небольшое издательство, где требовался редактор. Зарплата оказалась даже выше, чем на прежнем месте. Лика вернулась к своим сменам в больнице, постепенно отходя от стресса.
Денис звонил. Сначала каждый день — злые, короткие сообщения: "Вернёшься на коленях", "Без меня пропадёшь", "Дура". Потом реже. Потом совсем перестал.
Через два месяца тётя Галя случайно встретила в магазине соседку Дениса — ту самую говорливую Тамару Петровну с третьего этажа.
— Ой, Галь, не узнать твоего зятя! — причитала соседка. — Совсем опустился парень. Мать-то его неделю пожила да сбежала обратно. Говорит, он теперь каждый вечер пьёт. Квартира грязная, сам небритый ходит... Женщины нет — и всё полетело к чертям!
Катя выслушала рассказ тёти без особых эмоций. Где-то глубоко внутри мелькнула жалость — крошечная, почти незаметная. Но не сожаление. Ни грамма.
Прошло полгода
Катя сидела в кафе недалеко от работы — том самом, куда давно хотела зайти, но Денис всегда говорил, что там дорого и незачем тратить деньги. Сейчас она заказала капучино с корицей и чизкейк. Просто потому, что захотелось.
Лика прислала фотографию: она стояла возле нового салона красоты, где получила должность администратора. Улыбалась широко, по-настоящему. Катя улыбнулась в ответ.
В телефоне пришло уведомление — сообщение от незнакомого номера. Она открыла.
"Катя, это я. Денис. Прости. Я всё понял. Можем встретиться?"
Она прочитала. Перечитала. Потом заблокировала номер и отпила глоток кофе.
Нет, Денис. Поздно.
За окном кафе шёл снег — первый в этом году. Крупные, медленные хлопья оседали на асфальт и тут же таяли. Катя смотрела на них и думала о том, как иногда нужно потерять всё, чтобы обрести себя.
А в старой квартире, где пахло перегаром и немытой посудой, Денис сидел на диване перед телевизором. Очередная банка пива стояла на полу среди десятка пустых. По экрану бежали футболисты, но он их не видел. Смотрел куда-то в пустоту — туда, где когда-то был его дом. Настоящий дом, с женой, с теплом, с запахом свежего кофе по утрам.
Виола Васильевна уехала через три дня после того, как въехала. Не выдержала — её сын превратился в чужого, злого человека, который пил и обвинял всех вокруг. "Ты во всём виновата, мама! Ты меня настроила против Кати!" — кричал он. И она сбежала, испуганная, растерянная.
Он потерял работу месяц назад. Начальник устал от опозданий и перегара. Друзья отвернулись — никому не нужен был нытик, который вечно жаловался на предательство жены.
Денис допил пиво, смял банку и швырнул в угол. Там уже росла целая гора мусора. Убираться было лень. Да и зачем? Кому он теперь нужен такой?
Он достал телефон — последняя попытка. Написал Кате. Долго подбирал слова, стирал, писал заново.
Отправил.
Ответа не было. Не было и на следующий день. И через неделю.
Он понял — не будет. Никогда.
А в маленькой, но уютной квартире тёти Гали Катя и Лика пекли печенье. Включили музыку, смеялись над неудачными формами теста, спорили, сколько сахара добавлять.
— Знаешь, — сказала Лика, слизывая тесто с пальца, — я так давно не чувствовала себя... живой. Настоящей.
Катя замерла. Потом рассмеялась — искренне, от души:
— Ну вот, опять это слово! Тётя Галя, скажи ей, что это слово под запретом!
— Какое слово? — не поняла Лика.
— Неважно, — Катя обняла сестру. — Главное, что ты действительно живая. И я тоже. Мы обе.
Из комнаты донёсся голос тёти Гали:
— Девочки! Чайник закипел! Несите своё печенье, пробовать будем!
Они понесли противень, всё ещё хихикая. За окном падал снег, в квартире пахло корицей и ванилью, и жизнь — их новая, настоящая жизнь — только начиналась.
А где-то в грязной, холодной квартире в одиночестве сидел человек, который когда-то имел всё, но растерял это собственными руками. Он открыл холодильник — там стояли три банки пива и пакет с прокисшим молоком.
Денис взял банку, открыл. Сделал глоток.
И это был единственный выбор, который у него остался.