Именно в тот момент, когда мы с Ангелиной шли домой по скрипучему снегу, держась за руки, я принял твердое решение, которое впоследствии привело к трагическому финалу. Желание впечатлить сестру оказалось сильнее страха перед бабкой, сильнее здравого смысла, да сильнее вообще всего на свете.
Сбитый прицел (33)
— Ее нужно наказать! — провозгласила Ангелина, сердито сверкнув глазами. — Эта старая грымза совсем обнаглела!
Я с тоской посмотрел на коричневый покосившийся забор. Губы дрожали, но я изо всех сил старался не заплакать.
— Ладно мяч, — продолжила Ангелина зло, — его не жалко было. Старый уже всё равно, забрала и забрала. И воланчик с разноцветными перьями… обидно, конечно, но это на ее совести.
Я стиснул зубы покрепче и уставился под ноги, чтобы сестра не заметила слезинку, ползущую по щеке. Бабку, живущую рядом с детской площадкой, я люто ненавидел. Мяч, перелетевший через ее забор, мне подарил папа, когда мне исполнилось пять. Может, для Ангелины он и был старым и ненужным, а вот я его любил. И его потерю, в отличие от сестры, долго не мог пережить.
— Ах, да, — вспомнила Ангелина, сжимая кулаки, — моя Мишель! Ее она тоже сперла, как я могла забыть! «Для внуков», как же! — сестра изобразила пальцами кавычки и топнула ногой. — Да полоумная она просто, вот и всё!
Одна из любимых кукол сестры тоже попала в костлявые руки бабки. Причем через забор она, естественно, не перелетала. На пять минут сестра оставила игрушку без присмотра. Этого времени было достаточно, чтобы карга выскочила, заграбастала куклу и, припадая на одну ногу, потащила в дом. Когда сестра догнала ее и потребовала вернуть свою вещь, бабка принялась истошно орать о том, что ее бедным внукам не с чем играть, а виновата в этом почему-то жадная Ангелина. Она так громко вопила, что сестра отпрянула, склонила голову и как будто уменьшилась в размерах.
Через минуту мы уже бежали домой, испуганные и расстроенные. Однако Ангелина мне строго-настрого запретила жаловаться родителям, заявив, что «мы уже не маленькие и сами должны решать свои проблемы».
— Мы оставляли всё это без внимания, старались быть выше, — важно сказала Ангелина, распрямив плечи и задрав подбородок, как генерал перед ответственной битвой, — но это уже переходит все границы! Это же радиоуправляемый вертолет, мы так долго о нем мечтали! Что, интересно, грымза собирается с ним делать без пульта?!
Я восхищенно смотрел на то, как сестра в очередной раз начинает молотить кулаками о старые шершавые доски чужой калитки. Вот это смелость! Я бы ни за что не решился.
— Не откроет, — подытожил я, шмыгнув носом, спустя несколько минут.
Вообще-то помимо всего прочего я чувствовал и облегчение. Я боялся бабку как огня. Если бы она все-таки открыла, я бы, наверно, умер на месте.
— Нюни распустил?! — рявкнула Ангелина, в последний раз пнув калитку ногой и послав мне гневный взгляд, затем продолжила с нескрываемым разочарованием: — Ну да, что еще от тебя ждать? Помощи? Да я, видно, с ума сошла. Ладно, пойдем домой, стемнело уже.
На полпути к дому старшая сестра, крепко сжимающая мою руку, мягко и очень серьезно сказала:
— Не волнуйся, Макс, я что-нибудь придумаю. Вот увидишь, справедливость восторжествует.
Именно в тот момент, когда мы с Ангелиной шли домой по скрипучему снегу, держась за руки, я принял твердое решение, которое впоследствии привело к трагическому финалу. Желание впечатлить сестру оказалось сильнее страха перед бабкой, сильнее здравого смысла, да сильнее вообще всего на свете. Я решил разобраться с проблемой самостоятельно. Как настоящий мужчина.
***
На переносице мамы проявляются две глубокие складки. Она молчит, глядя на меня невидящим взглядом.
— Это просто, мам, — выталкивать слова удается с трудом, но начало положено, а значит, я обязан идти до конца. Пусть даже мне не понравится ее ответ. — Да или нет?
— Зайди.
Мама открывает дверь шире и проходит вглубь дома.
— Я одна, — добавляет она зачем-то.
Я захожу внутрь, машинально снимаю обувь, скользнув равнодушным взглядом по незнакомым мужским тапочкам, и прохожу на кухню, где мама меня ждет. Я был здесь всего один раз, но где находится «сердце дома» прекрасно помню. Одно время мама часто использовала эту формулировку. Улыбаясь, рассказывала нам с сестрой, что дом – это живой организм, а кухня – его сердце.
«Самое важное место в доме, — приговаривала она, любовно расправляя уголки белой скатерти, устилающей стол. — Самое уютное и самое теплое».
Эта кухня мне кажется чужой и какой-то неправильной. Всё здесь – будто декорация к фильму, сюжет которого мне не слишком понятен. Это «сердце» не бьется. Или же перестало биться из-за моего вторжения.
— Ты правда думаешь, что я виню тебя? — сглотнув, спрашивает мама, глядя в сторону.
Молчим. Я подхожу к окну и дотрагиваюсь до кружевных белоснежных занавесок пальцами.
— Мне просто нужно понять, почему ты перестала меня любить.
Мама подрывается на ноги, но тут же устало опускается обратно на стул. Закрывает лицо руками.
— Господи боже, Максим. Я не переставала! Конечно же, нет. Я виню только одного человека. Саму себя.
Перевожу на нее непонимающий взгляд.
— За что тебе винить себя? Это ведь я поперся к той бабке. Ангелина бы не вышла в ту ночь из дома, если бы не заметила, что меня нет. Ей бы не пришлось бежать и спасать меня. Она была бы жива. Всё логично.
На удивление, мой голос звучит ровно и спокойно, словно я не распахиваю свою душу, а степенно излагаю скучную историю.
Каким-то непостижимым образом мама оказывается прямо передо мной и заглядывает мне в глаза:
— Но почему ты сбежал из дома в ту ночь? Зачем?
— Хотел, чтобы сестра мной гордилась, — без запинки отвечаю я, и на этот раз мой голос дрожит.
Лицо мамы искажает страдальческая гримаса.
— Вот именно. Только она была рядом с тобой по-настоящему. Взвалила на себя слишком много. Ни я, ни твой отец не заботились о тебе так, как должны были, а она заботилась, — мама поднимает на меня покрасневшие глаза, но не позволяет себе расплакаться. — Знаю, я уделяла ей больше внимания. Я уделяла ей всё внимание. Моя дочь влипала в неприятности, не слушалась старших, грубила и устраивала истерики. Да, она была умна не по годам, но я боялась, что Ангелина… — мама вздрагивает, произнося ее имя, и замолкает на долю секунды, — станет плохим человеком.
Я удивленно смотрю в ее бледное лицо, впитывая кожей звенящую тишину.
— За тебя я была спокойна, — тихо добавляет мама.
Мне бы в голову не пришло такое.
Ангелина была потрясающе сильной, упрямой и прямолинейной. Да, она была и взбалмошной, иногда капризной и до ужаса самовлюбленной, на все вокруг у нее было свое мнение, и она не стеснялась его отстаивать. Какое бы обличье сестра не принимала, все ее любили, все были ей очарованы. Целый мир был у ее ног, она его покорила, снисходительно улыбаясь, но, оказывается, самые близкие люди в ней сомневались. Знала ли она об этом?
— Я думал, вы просто ее любите больше, — бормочу я, глядя в одну точку.
— Нет! — горячо возражает мама. — Мы переживали, что упустим момент – тот самый, когда родители обязаны вмешаться, чтобы их ребенок не покатился по наклонной. Как будто постоянно сидели на пороховой бочке, боясь, что однажды случится непоправимое. Мы волновались только об этом, — сообщает она бесцветным голосом, затем обхватывает мои плечи тонкими пальцами и заглядывает мне в лицо. — Знаю, что я была плохой матерью для тебя. Как и знаю, что ты не сможешь меня за это простить. Мой милый мальчик, ты ни в чем не виноват! Пойми это, пожалуйста.
Осторожно освобождаюсь от ее рук, делая шаг назад. Голова идет кругом.
— Не решай за меня, что я смогу простить, а что нет. Я не считаю тебя плохой матерью. Несмотря ни на что, у меня было хорошее детство. Спасибо за разговор, мне нужно немного подумать.
Поежившись, я медленно иду к двери, но мама перехватывает меня в коридоре.
— Так ты на меня не злишься? — широко распахнув глаза, спрашивает она.
— Злюсь, — отвечаю честно. — Но не за то, какой ты была в детстве, а за то, какая ты сейчас. Я никогда не смогу понять, как можно запросто бросить свою семью в самый тяжелый момент, да еще и построить новую. Бесит, мам.
«Бесит, что я такой же», — заканчиваю у себя в голове, обуваясь.
Поднимая глаза, я вижу, что мама хочет сказать что-то еще, но останавливаю ее.
— Давай сейчас закончим, ладно?
Она неуверенно кивает и тихо спрашивает, когда я уже переступаю порог:
— Как ты думаешь, мы сможем всё наладить?
Оборачиваясь, я вижу в ее глазах надежду. Больше мы не произносим ни слова, просто смотрим друг на друга так долго, что, кажется, успевает пройти целая вечность.
P.S. Друзья, тяжеловатая часть получилась. Долго я ее писала, но это было необходимо. Скоро перейдем к финалу, думаю, осталось несколько частей. Знаю, что в этот раз приходится ждать новых глав долго, и прошу прощения за такие задержки. Очень ценю тех, кто всё еще со мной. Спасибо, что Вы есть ❤️