— Перемены в его поведении и всё такое… Думаю, он запал на другую. Причем конкретно.
У меня резко холодеет спина и немеют ноги. Быть такого не может. Я бы знала...
Сбитый прицел
— Ты так без зубов останешься, — с укоризной говорит Сэм. — Где витаешь?
— А ты полегче бросать не пробовал? — парирую я. — И вообще, это же не металлический диск. Просто фрисби. Все норм с моими зубами будет, донт ворри.
Поднимаю зеленый фрисби с пожухлой травы и специально швыряю по кривой траектории. Сэм ловит мастерски, даже не ожидала.
— Господи, Синичка, — Сэм театрально хмурит брови. — Снова эта твоя иностранщина! В русском языке полно замечательных слов.
Пытается состроить суровую мину. Не выходит. На его красивое лицо прорывается улыбка, хоть он и упорно пытается ее загасить. Тоже улыбаюсь. Он забавно пародирует мою мать.
— Как в школе? — спрашивает Сэм, отправляя мне по воздуху фрисби.
Это наша традиция – разговаривать во время игры. Время, когда можно быть открытыми. Это Сэм придумал. «Когда даешь свободу телу, и язык развязывается».
— Ты вроде бы не в духе? Снова из-за того мальчика?
Вспыхиваю и даже не пытаюсь поймать пластиковую тарелку. Она летит точнехонько в куст смородины.
— Сэм!
— А что такого я сказал? — принимается оправдываться Сэм и сам идет добывать фрисби из куста.
— Не называй его «мальчиком». Мне, по-твоему, девять?
Сэм достает фрисби и крутит в руках, поглядывая на меня с улыбкой.
— Извини, не подумал. Как у тебя дела с твоим мужчиной?
— О май гад, — закатываю глаза. — Денис – парень! Просто парень. Не мужчина. И не мой!
— Как скажешь, Синичка. Ну, так что?
Опускаю подбородок как можно ниже, чтобы он не заметил, какая счастливая улыбка озаряет мое лицо. Обожаю Сэма. За то, что он никогда не сдается, даже если я огрызаюсь и не спешу отвечать на его вопросы. За то, что всегда меня слышит. За то, что интуитивно чувствует, когда надо надавить, а когда лучше оставить меня в покое. И за многое-многое другое.
Сэм. Солодов Эдуард Михайлович. Мама привела его, когда мне было пять. С тех пор мы не разлей вода. Он – Сэм, я – Синичка. Не знаю, что бы я делала без него.
— Да ничего, — бурчу я. — Просто он…
Не успеваю рассказать о том, что Денис снова сошелся со своей мымрой – Танькой Корягиной, потому что как раз она открывает нашу калитку и движется к нам по траве. Следом за ней суетливо семенит ее мать. Не знаю, как так вышло, что наши матери – лучшие подружки. Несправедливость вселенского масштаба!
Скриплю зубами, глядя на блондинку. Корягина Татьяна Олеговна. Сокращенно – КТО. Ей подходит. Кто она, в самом деле, такая, чтобы так обходиться с Денисом? То цепляется к нему, как репей. То свободу ей подавайте.
— Вы бы лучше газон покосили вместо этой вашей глупой игры, — говорит Танька, брезгливо счищая с каблука грязь влажной салфеткой, будто по волшебству появившейся у нее в руке.
Смысл ей объяснять, что, каким бы идеально подстриженным ни был газон, на каблуках по нему ходить – не вариант?
— Лови! — весело кричит Сэм, пасуя Тане.
Фрисби находит препятствие в виде подтянутого живота блондинки и падает ей в ноги. Таня шокировано смотрит на тарелку, будто это не кусок зеленого пластика, а реальный летательный аппарат инопланетян.
А затем переводит взгляд, полный восхищения, на Сэма. Разве что слюни не текут. Если бы фрисби бросила я, она бы уже устроила сцену.
— Ну что-о-о ж ты? — протягивает Сэм, подмигивает мне и увлекает маму Тани в дом, о чем-то с ней шушукаясь.
Как же бесит, что они свалились как снег на голову. Успокаивает одно – Сэм, сам того не ведая, запачкал белую блузку Корягиной. Как скоро она увидит и «упадет в обморок»? Жду не дождусь.
— Повезло же тебе с отчимом, — вздыхает Танька, не замечая темной грязной полосы на животе.
— Угу.
Еще несколько минут, точно под гипнозом, она таращится на дверь, за которой скрылись взрослые, а затем отмирает и натягивает на лицо дружелюбное, на ее взгляд, выражение. По мне, так это напускное радушие абсолютно ни к чему. Сэм бы согласился. «Не хочется улыбаться, не улыбайся – чего пыжиться?»
— Так, подружка. У меня к тебе дело есть.
Танька тянется ко мне своими длинными ногтями цвета детской жевательной резинки, по-видимому, желая подхватить меня под локоть. Резко опускаюсь на корточки: вроде как завязать шнурки. С каких пор это мы стали подружками, интересно? Не нравится мне это.
Танька складывает руки на талии, сглатывает и буравит меня взглядом.
— Мне кажется, он кого-то завел.
Многозначительно молчит. Выпячивает нижнюю губу. Глупо и дальше мусолить шнурки в руках, так что я выпрямляюсь в полный рост и задаю первый пришедший на ум вопрос:
— Кто?
У Таньки такое лицо, будто я сморозила самую большую глупость на свете.
— Дэнчик, кто ж еще!
Дэнчик… Из ее уст это звучит, как оскорбление. Не нравится, как она коверкает имя Дениса. Слух режет.
— Завел? — переспрашиваю, собравшись с мыслями. — Собаку, что ли?
На губах Таньки проявляется снисходительная улыбка, как будто я – ребенок, которому всё нужно разжевывать.
— Только ты могла задать такой вопрос, — говорит Корягина со смешком. — Именно поэтому я и решила обратиться к тебе. Мы с Дэном снова вместе, только он какой-то другой. Ведет себя иначе. Отстранился. Кажется, во время нашего последнего перерыва что-то произошло. Перемены в его поведении и всё такое… Думаю, он запал на другую. Причем конкретно.
У меня резко холодеет спина и немеют ноги. Быть такого не может. Я бы знала.
Их отношения с Танькой у меня как кость в горле, но с этим можно жить, потому что так уж вышло, что мы с Денисом вращаемся в одной компании. Я часто его вижу. И это главное. Но если он действительно влюбился в какую-то другую девочку, скоро настанет конец эпохи. Я его потеряю. Мой такой родной, пусть и не идеальный мир рухнет.
— Я хочу знать, кто она, — продолжает Танька, глядя куда-то в пустоту, — и только ты можешь с этим помочь. Я тут поняла, что Дэнчик… моя судьба, что ли? Мне без него пусто.
Танька тихо и протяжно вздыхает. Ее вечно румяные щеки бледнеют на глазах. Ненавижу себя за то, что мне становится ее искренне жаль.
— И что я, по-твоему, могу с этим сделать?
Таня взмахивает ресницами и переводит на меня блестящие глаза.
— В твоем присутствии Дэнчик такой…
— Грубый? — обрываю ее.
— Нет. Непосредственный. Открытый. Настоящий. Между вами ведь никакой романтики, ему нет нужды притворяться кем-то другим. Вы – друзья. Вернее, даже друганы. Ты же – как парень! Прости-прости, я в хорошем смысле! Иногда я даже тебе завидую. Восхищаюсь, что тебе нет никакого дела до романтических отношений… Я к чему всё это веду… По всем этим причинам, он скажет тебе правду. Если ты спросишь.
По-хорошему, сейчас надо просто уйти. Иллюзорная кость расцарапала горло в крoвь. Но я почему-то стою и продолжаю смотреть в Танины досаждающие голубые глаза.
— И зачем мне это делать? — спрашиваю сухо.
— Потому что я прошу, — мгновенно отзывается Корягина.
Изнутри меня распирает. Так у нее всё просто!
Не могу себе отказать в удовольствии и киваю на ее испачканную блузку. Да будет истерика!
— У тебя вот здесь грязь.
Танька, приходящая в ужас от любого малюсенького пятнышка на одежде, опускает глаза, замечает темную полоску на животе и с абсолютно равнодушным видом возвращает мне взгляд.
— Ну, так что?
Впервые вижу, чтобы Таня реагировала на грязь так спокойно. Очень может быть, это главная причина, по которой я вдруг решаю выполнить ее просьбу.